Рассказывай что нибудь что: «Что хотят услышать девушки, говоря «расскажи мне что-нибудь»?» – Яндекс.Кью

Содержание

Расскажи что-нибудь? Правильный ответ на вопрос девушки

Что-нибудь это что? Я уверен, что каждый парень слышал эту фразу от девушки, и далеко не от одной девушки.

Эта фраза, которая вводит в ступор, и ты стоишь и вообще не знаешь, что ей говорить. Тем для разговоров у тебя просто масса, но ты не знаешь, про что конкретно ей рассказывать. Ну, намекни ты хоть, что тебя интересует, ёпта! Ну да ладно…

Давай зайдём издалека. Почему девушка задаёт этот вопрос?

Первая причина — Ты молчишь, она говорит.
Гуляете вы с ней, она все тебе рассказывает, интересуется, а ты, как болван, молчишь и только изредка издаёшь непонятные звуки, похожие на «Ммм…ого…угу…ммм…прикольно…» И вот, она распрягает все, распрягает, а ты — ни о чём. Может потому что скромный, может потому что тупой, кто тебя знает? И тут, ей надоедает, она замолкает и говорит фразу «Расскажи мне что-нибудь?» И в причине возникновения этой фразы в разговоре виноват только ты. Разговор между двумя людьми — это, во-первых, диалог. А диалог — это когда 2 человека поочерёдно обмениваются фразами. Не превращай прогулку в монолог, и ты никогда не услышишь от девушки вопроса «Расскажи что-нибудь?»

Вторая причина — Ты говоришь, она молчит.
Этот вариант имеет большее распространение в жизни, чем первый. Очень часто именно парень является ведущим в разговоре. А девушка слушает, слушает… Ты говоришь что-то интересное, потом опять. И после этого она влепливает «Расскажи мне ещё что-нибудь?», потом все повторяется заново. Вроде бы все нормально, НО!
Посмотри на ситуацию с глобальной точки зрения. Ты что, радио, или клоун, чтобы её развлекать? Она не напрягается, а ведь правда, зачем? Легче всего сказать расскажи что-нибудь, и слушать, чем самой взять и рассказать. Тут тебе стоит задуматься над количеством её мозга. Возможно, его меньше, чем ты думаешь. Ты не должен и не обязан быть для неё клоуном, развлекать и бегать вокруг. Ты для неё должен быть в первую очередь другом/парнем. Клоунов пускай в цирке ищет. В отношениях с девушкой главным является, прежде всего, хорошее общение, а если она не способна на него — зачем тебе такая упала? Что ответить на этот её вопрос в такой ситуации? То же, что и она. Расскажи мне что-нибудь? А потом, когда расскажет — ещё раз спроси. Пусть почувствует себя в твоей шкуре. А потом спроси у неё, как она себя чувствует, когда ей постоянно задают подобный вопрос? Возможно, после этого он больше не будет появляться в вашем разговоре.

Запомни. Нормальная, адекватная и интересная девушка всегда сможет поддержать любую тему, и даже если разговор зайдёт в тупик, вы сможете легко найти выход из такого положения.

А вообще, включи бредогенератор и выпали нечто подобное на то, что сказал как-то Fatalist, пусть зависнет минут на 5:
Что-нибудь? ОК!
«Жило было когда-то недавно или уже совсем давно какое-то странное что-нибудь или кого-нибудь и просило сделать как-нибудь хорошо или совсем хорошо что-то или кого-то вокруг:)»

Поделиться статьей с друзьям: Другие статьи

Как живут люди с деменцией: как близкие могут помочь людям с деменцией | e1.ru

— Самое сложное — перестроить весь сложившийся образ жизни в плане, что ты не можешь уже договориться с человеком практически ни о чём, — говорит Татьяна. — Главная проблема — нельзя оставить дома одного: может что-нибудь испортить — ножницами, например, порезать, может упасть и повредить себе что-либо, может испугаться чего-то. Оставлять такого человека с незнакомой сиделкой тоже страшно. Ведь с человеком в таком состоянии можно делать хоть что, он не сможет потом это рассказать. Неизвестна реакция на нового человека — может проявиться агрессия. Поэтому пришлось обращаться к родственникам, но не все родственники готовы к такой помощи. Точнее, никто не готов.

— Чтобы взаимодействовать с людьми в деменции, необходимо чертовское терпение, — признаёт Андрей. — Надо к ним с добротой подходить, я думаю, что многие понимают: надстройки социальные слетают постепенно и растворяются в потоке времени. Остается человек, который воспринимает всё очень ярко и резко, как ребенок. Без каких-то фильтров. Даже если долгосрочная память недоступна для этого человека, он всё равно будет переживать, если его, допустим, обидеть случайно. А постоянная напряженность в последнее время его жизни не нужна.

Относиться по-доброму получается не у всех и не всегда: постоянное эмоциональное напряжение приводит к выгоранию, усталость вызывает раздражение, а иногда и агрессию, всё это в конце концов выливается в чувство вины. В помощь родственникам существуют группы поддержки, но в России их не так много и преимущественно это онлайн-встречи, группы в соцсетях или чаты.

— В группах поддержки люди делятся тем, о чём им больше не с кем поговорить, — чужому человеку ты не расскажешь, что бабушка или дедушка разорвали сегодня обои, многие просто не знают, как на это реагировать, — объясняет президент фонда «Альцрус» Александра. — Это всё копится внутри, и хочется поговорить, а не с кем. На группе поддержки тебя не осудят, подставят дружеское плечо. Люди плачут:

«Расскажи мне о море» Сафарли Эльчин — описание книги | Бестселлеры Эльчина Сафарли

О КНИГЕ

Расслабься и послушай о море. Автор трогательной и искренней «Мне тебя обещали», Эльчин Сафарли, предлагает вам проникнуться атмосферой берегов далекого Апшеронского полуострова, где зреют виноград и инжир, а засушливая погода в одночасье сменяется сильными ветрами. В книге «Расскажи мне о море» автор собрал добрые истории-зарисовки, в которых читатель познакомится с жителями Абшерона, их культурой и бытом.

ОБ АВТОРЕ

Азербайджанский писатель Эльчин Сафарли стал известен после выхода своего романа «Сладкая соль Босфора» в 2008 году. Сразу после этого в Турции его окрестили вторым Орханом Памуком, лауреатом нобелевской премии по литературе. Герои его произведений – обычные люди, со своими радостями и проблемами, а главной темой его творчества является любовь: к женщине, семье и родине.

ЦИТАТЫ

«Однако я точно знаю, что в вопросе встречи «своего» человека важно дождаться. Что мы с самого первого шага идем друг к другу, видя в пути много разных людей. Когда подойдет время (а это решают там, наверху, или, быть может, внутри нас), встреча состоится. Главное, не сдаться и не связывать жизнь с чужаками».

«Долгие годы ты будешь „нигде“, пока не найдешь себя настоящего и не отыщешь любовь. Она не только в объятиях твоего человека, но значительно шире, выше, глубже».

«Никуда не спеши, но непременно иди, не бойся неизвестного и преодолевай колючие заросли на своём пути, за ними – сокровища».

КОМУ СТОИТ ПРОЧЕСТЬ

Всем, кто любит проникновенно-жизненные истории с восточным колоритом, а также читателям, ожидающим, что за простыми воспоминаниями о родине автора кроется нечто большее. Книга определенно понравится всем тем, кому по душе другие произведения автора – чувственные рассказы о радости, светлой грусти и простых жизненных ситуациях, что могут произойти в жизни любого человека.

ПОЧЕМУ СТОИТ ПРОЧЕСТЬ

Автор пишет о яркой культуре и традициях Востока… на русском языке! Именно поэтому россиянам гораздо проще понять весь заложенный смысл и прочувствовать уникальную атмосферу Абшерона: вкус спелых инжиров и порывы теплого южного ветра. Эта книга о любимом городе, который заботится о тебе и делится с тобой всем. Ты отдаешь ему все, что у тебя есть, не задумываясь, но важнее всего то, что под переменчивым течением моря лежит любовь.

ИНТЕРЕСНЫЕ ФАКТЫ

Вышеупомянутый Орхан Памук тепло отозвался о творчестве Эльчина: «Когда я беседую с этим талантливым молодым человеком, я убеждаюсь, что у мировой литературы есть будущее»

В книгах Сафарли можно найти подробные описания разных турецких и азербайджанских блюд. Это неудивительно, ведь писатель питает особую страсть к кулинарии.

ОСОБЕННОСТИ ИЗДАНИЯ

Книга очень легкая, отлично помещается в сумку или карман.

Расскажи миру о своей России

Приглашаем принять участие в Международном конкурсе семейного творчества «Расскажи миру о своей России». В этом году конкурс стал международным, добавлены номинации для иностранных участников.

Международный конкурс “Расскажи миру о своей России” — это проект по патриотическому воспитанию и формированию дружественных связей между странами.

В России есть много хорошего, чем мы можем гордиться. Важно, чтобы подрастающее поколение могло внимательнее посмотреть вокруг и отметить положительные моменты из истории нашей страны и современной жизни. Также немаловажно, чтобы дети могли рассказать об этих моментах сверстникам из других стран.

Для этих целей проводится международный конкурс семейного творчества «Расскажи миру о своей России», суть которого заключается в том, что дети выбирают наиболее интересные для них моменты из жизни нашей страны и рассказывают о них своим сверстникам за рубежом.

Конкурс проводится в двух номинациях. Участники конкурса создают короткую видео-презентацию или текстовую страницу-презентацию, в которых рассказывают о выбранном ими положительном моменте из жизни нашей страны или о своих чувствах и отношении к большой или малой Родине.

Лучшие конкурсные работы размещаются на интернет-ресурсах конкурса и будут использованы для создания положительного имиджа России за рубежом. Важно, что изложение происходит на английском языке, который широко распространен в мире, благодаря чему многие их сверстники смогут легко ознакомиться с работами и узнать что-то новое и хорошее о России.

Как принять участие в Международном конкурсе семейного творчества «Расскажи миру о своей России»:

1. Ознакомьтесь с Положением о конкурсе https://goo-gl.ru/4S3J

2. Изучите методические рекомендации по подготовке конкурсных работ https://goo-gl.ru/4S3K

3. Подготовьте работу и заполните заявку https://goo-gl.ru/4S3M

Подробнее: https://vk.com/telltheworldaboutrussia

Анекдот: — Расскажи что-нибудь весёлое! — Из своей жизни?

АНЕКДОТ

— Расскажи что-нибудь весёлое!
— Из своей жизни?
— Нет, весёлое!

4 года назад

лучшие за день | топ недели | лучшие за месяц | случайный анекдот

«Расскажи им, что я ездил на машине!»

Елецкий детский дом – интернат закрытого типа для детей с тяжелыми формами инвалидности. 12-летний Вова жил там несколько лет до того, как в интернат стали приходить волонтеры из липецкой благотворительной организации «Точка опоры». Именно они подарили мальчику мечту, а с ней — и возможность найти себя.

Руководитель организации «Точка опоры» Олег Боев рассказал историю Вовы и других ребят, чью жизнь меняет регулярное общение и дружба с волонтерами.

Эта история стала победителем конкурса «Щедрая История», который БФ «КАФ» проводил во время #ЩедрогоВторника-2020.

Это слайд-шоу требует JavaScript.

«Быть рядом и дарить эмоции»

Мы оказались в Елецком детском доме вскоре после регистрации нашего фонда, вначале случайно: организовывали праздник в детской областной больнице, где лежали и ребята из этого интерната. И их воспитатели подошли к нам, попросили приехать и сделать такой же праздник у них. Так этот интернат стал частью нашего проекта «Время помогать!», направленного на поддержку детей из детских домов.

Первый принцип нашей помощи – постоянство. Проблема в том, что многие люди приезжают в детский дом (особенно в такой, как Елецкий, где находятся ребята с тяжелыми формами инвалидности) один раз: играют, дарят подарки и больше не возвращаются.

А детям важно постоянное внимание и соучастие, и мы решили дать его этим ребятам: с 2013 года регулярно их навещаем.

Мы стараемся быть для них той поддержкой, которую они постоянно чувствуют, зная: мы все время рядом, постоянно приезжаем. И при этом мы не сотрудники детского дома, которые выполняют свою работу, мы делаем это по доброй воле – ребята чувствуют это и проникаются к нам.

Второй принцип – дарить эмоции. Ребятам, живущих в интернатах закрытого типа, особенно их не хватает, и мы стараемся наполнить жизнь этих детей яркими событиями: каждый раз устраиваем маленький праздник, веселимся, проводим забавные конкурсы, иногда все измазываемся краской или еще чем-нибудь. Воспитатели, конечно, порой негодуют, от того что мы разводим беспорядок, но зато дети любят нас за это веселье.

Это слайд-шоу требует JavaScript.

Незабываемый день

А особенно яркие эмоции у нас получилось подарить детям в тот день, когда мы решили устроить выездное мероприятие. Мы с двумя парнями-волонтерами собрались выбраться куда-то со старшими ребятами, устроить для них «мальчишеский» праздник. Спросили у парней, о чем они мечтают. Они ответили, что хотели бы поездить на машине, сыграть на настоящем футбольном стадионе, пострелять из оружия… И мы решили исполнить все эти их мечты: свозить их на картинг и в пейнтбольный клуб, а еще договорились с местным футбольным клубом, чтобы они пустили нас на свою тренировку.

К нашей компании примкнул и Вова. Он был самый младший из ребят — всего 12 лет, но так хотел поехать, что мы взяли его с собой. Всегда улыбчивый, позитивный, мы просто не смогли отказать Вове.

И вот начались наши приключения. Сначала мы все вместе поехали на центральный футбольный стадион, где встретились с профессиональными спортсменами и даже поиграли на их поле сами. Затем – пейнтбол. В игре ребят не было никакой стратегии, они просто носились и стреляли друг в друга, но главное, что им было очень весело, они заряжали своими эмоциями буквально всех вокруг, в том числе и сотрудников клуба. Один из них, кстати, после стал нашим постоянным волонтером и много сделал для Елецкого интерната.

Помню, отдельным приключением для ребят был обед в ресторане. Они впервые оказались в подобном заведении: в интернате они едят, что им дают, а тут вдруг выбор – сам заказываешь, что хочешь, потом тебя обслуживают. Помню, как Вова застыл, когда допил свой компот, а официантка спросила, хочет ли он еще. Он был так удивлен и в то же время счастлив, что кто-то интересуется его желаниями и делает что-то по его просьбе.

А кульминацией нашего дня стал картинг. Помню, по договоренности клуб специально закрыли для нас, и мы были в нем одни. Пускали ребят кататься по одному, чтобы не было столкновений. Вова как самый младший шел последним. Управлять автомобилем он совсем не умел: как только сел, резко нажал на газ и не сбавил скорость при повороте – его занесло, и он врезался в препятствие.

Мы испугались, но, подойдя к Вове, увидели, что он, несмотря на неудачу, невероятно счастлив: улыбка не сходила с его лица.

Он просил проехаться еще раз, уверял, что сейчас у него точно все получится. Мы разрешили, но все повторилось – он опять врезался. Но Вова снова совсем не испугался. Он просил прокатиться снова и снова, его просто переполняли эмоции, которые он никогда раньше не испытывал.

При прощании Вова вместе с другими ребятами плакал и спрашивал, можно ли повторить такой незабываемый день

«Скажи им, что я ездил на машине!»

Прошло два с половиной года, Вову перевели в специальную школу-интернат в деревне Вторые Тербуны. Туда тоже регулярно ездит группа наших волонтеров, однажды к ним присоединился и я. Приехал – и не узнал Вову, настолько он вырос. Он же меня заприметил сразу: подбежал, поздоровался и начал повторять: «Ты должен им сказать, ты должен им сказать!». Я не мог понять, о чем речь. Вова схватил меня за руку и подвел к другим воспитанникам.

Это было несколько ребят постарше, явно местные «авторитеты». Я видел, что они свысока смотрят на Вову и говорят о нем с насмешкой. Вова снова повторил мне: «Скажи им, что я ездил на машине!».

Я понял, что мальчик говорит о нашей поездке на картинг, которую он до сих пор помнит. И я сказал ребятам: «Да, Вова правда ездил на машине, я видел». Ребята сначала засомневались: «А вы зуб даете?». Я засмеялся: «Все зубы даю!».

У парней уже не осталось выбора, естественно, они поверили уверенно говорящему взрослому. Выражение их лиц изменилось, они будто мгновенно прониклись уважением к Вове. А сам парень буквально засиял от гордости и счастья. У меня и самого побежали мурашки: получается, я в вихре других волонтерских и рабочих событий уже чуть ли не забыл о нашей поездке, а Вова все эти годы помнил тот день, хранил его в сердце и жил этим событием.

В тот день я еще больше убедился: то, что мы делаем для ребят, какие эмоции мы им дарим – все это не напрасно. Как говорят, жизнь измеряется не количеством сделанных вдохов и выдохов, а количеством тех моментов, когда от счастья захватывает дух. Получается, такие яркие события, который мы, волонтеры, подарили Вове и его друзьям, позволяют ребятам по-настоящему жить. А вдвойне я был счастлив видеть, что то событие сыграло такую значительную роль в жизни Вовы и дальше: оно сделало его увереннее в себе, помогло ему завоевать авторитет среди других воспитанников интерната.

Дальше у Вовы все сложилось замечательно: ему уже 20 лет, в прошлом году он выпустился из школы-интерната и сейчас учится на помощника повара в селе Октябрьское, как и планировал.

Расскажи мне что-нибудь о пароходах — Журнальный зал

ДМИТРИЙ ШЕВАРОВ

РАССКАЖИ МНЕ ЧТО-НИБУДЬ
О ПАРОХОДАХ

Рассказ

Помнишь, как в маленьком доме отдыха под Звенигородом мы вспоминали с тобой о пароходах? За окном не первый день шел дождь, мы сидели в сырых комнатах и то говорили, то дремали, то долго кипятили чай слабеньким кипятильником. И это совсем не было похоже на июль.

Забравшись под казенные одеяла, мы в полудремоте слушали, как ветки шлепают по стеклу, и казалось, что мы плывем на старом пароходе. Большие полутемные комнаты бывшей усадьбы качались от пробегающих теней, и, вместе принимая эту игру с пароходом, мы мечтали, как на самом деле купим однажды билеты на теплоход, возьмем всех своих и поплывем вниз по Волге или того дальше — куда-нибудь по Енисею.

“А ведь это было бы здорово!” — горячо доказывал я, будто бы ты спорил. А ты смотрел в высокое окно, забравшись на кровать, обхватив колени тонкими руками. Я подвигал тебе дымящийся стакан чая, и ты, будто очнувшись, вновь веселел, дул на кипяток, тормошил меня: “А пойдем-ка в лес, нечего тут валяться…”

Дождь хлестал, и лес, который в ясную погоду был виден из окна, становился таким же далеким, как теплоходы и остров Валаам.

Когда кончилась вода, я вызвался сходить на родник к реке. Ботинки у меня еще не высохли, и ты отдал мне свои кроссовки. Торопливо спускаясь с графином под гору, я заметил, что дождь более не хлестал, а лениво сыпал, уходя, и над головой светлело. Невидимая птица вопросительно посвистывала рядом, добиваясь от меня ответа.

Когда я вернулся в комнату с запотевшим графином, ты спал, отвернувшись к стене. Ты — худой, острый, будто весь из локтей и коленок — был скрыт мохнатым рыжим одеялом, оттого казалось, что тебе стало лучше, что стоит только поберечь твой случайный сон — и все уладится само собой.

Пришла из столовой твоя жена, отбросила с головы мокрый капюшон, улыбнулась, кивнув ласково в твою сторону: “Спит?”

— Ага…

Она поставила на стол прикрытую тарелку с чем-то теплым для тебя, поправила одеяло.

— Пойду пока к себе, — сказал я тихо.

— Хорошо, — ответила твоя жена, не поворачиваясь ко мне. Она села на краешек кровати и стала осторожно расчесывать волосы, склонив голову, и от этого легкого наклона казалось, что она смотрит на тебя как на ребенка.

…Вечером мы шли втроем по песчаному проселку, потом тропинкой через поле. Нас манил лес, но, зная, что там слишком сыро, мы не спешили. Вечерняя дорога в полях, отмытое бледное небо, уходящее солнце за спиной, на которое мы оглядывались, — все это наполняло нас таким определенным счастьем, что было бы странно куда-то стремиться и о чем-то еще мечтать.

Но мы мечтали, ты рассказывал о Германии, я — об Италии, а разговор тем временем незаметно возвращался домой — к пароходам, к теплоходам, к будущим странствиям вместе с нашими маленькими детьми по Волге, как будто ничего лучше этого и быть не могло.

— Вот Тема подрастет, — говорил ты, — мы разбогатеем, и вот тогда…

— И вот тогда вы приедете к нам в Москву, и мы поплывем с речного вокзала на теплоходе “Композитор Скрябин”.

— Почему “Скрябин”? — удивился ты. — А не “Мусоргский”, допустим?

— Потому, что “Мусоргского” нет, а “Скрябин” есть. “Мусоргский” был когда-то давно…

И я рассказывал тебе историю о том, как ходил по Оке пароход “Мусоргский”, да по рассеянности сел на мель. Дело было весной, снять пароход с мели не могли, вода спала, и остался “Мусоргский” на опушке. Выходит туда грибник или охотник — глазам своим не верит: пароход в лесу. Капитана посадили за вредительство, а пароход долго стоял в лесу среди травы.

Потом разговор вдруг перешел на политику, и про “Скрябина” я забыл, не рассказал тебе то, что сейчас кажется очень важным.

Мы возвращались под безмятежным небом, на нем проступал месяц и одна зеленая звезда. Потом Млечный Путь задымился морозно, и, глядя на него, думалось, что вот оттуда, из того края Вселенной, скоро падет снег, и вот бы упал он сразу, без долгой болезненной осени. Но со снегом в тот год что-то случилось. И даже в декабре земля лежала тощая и черствая. Говорили, что в лесах зайцы сходили с ума от тоски по снегу — они-то ведь давно побелели. Перезваниваясь, мы спрашивали друг у друга про снег: “Не было?” — “А у нас был, да растаял…” Снег выпал только пятнадцатого декабря.

…Чтобы сократить дорогу, мы прошли через ворота шикарного пансионата. У входа было что-то вроде кафе, крутился, мелькал в глазах быстрый механический свет, и музыка была такой же нелепой, городской, ни одним своим ритмом она не совпадала с тем, что происходило с нами. Но мы купили в том кафе втридорога бутылку “Хванчкары” и опять вернулись в родные сумерки, к тропинке, усыпанной хвоей.

Сейчас у меня за окном поздняя осень. Грязные машины режут выпавший за ночь мокрый снег. А мне снова хочется рассказывать тебе о пароходах.

Ведь если о чем-то стоит думать в канун зимы, так это о пароходах. Смотреть на снег — а думать о дымовых трубах, о гребных колесах, закрытых в громадные кожухи, об освещенных палубах. Словно бы мы когда-то стояли на этих палубах и обсуждали преимущества пароходного общества “Кавказ и Меркурий” перед обществом “Самолет”.

Также тянет в ноябре перечитывать “Войну и мир”. Открыть в глубине, на той главе, где Наташа допытывается у Сони, помнит ли она Николая, а Николай в это время дремлет в ночном карауле на переминающейся лошади, вспоминает Наташу, а потом весело скачет в туманную темноту, под гору, чтобы узнать, как близко стоят французы. Или пролистать еще дальше, туда, где Пьер и Андрей все говорят, стоя на пароме, и небо над ними такое же деревенское, после дождя ясное, как было над нами с тобой в тот вечер под Звенигородом. И князь Андрей, совсем как ты в ответ на мои мечтания, вздыхает весело: “Да, коли бы это так было!..”

И все это ощутимо, непременно связано: мои пароходы, Наташа, вечера под абажуром, твои детские мечты о сабле, шпорах и эполетах, о подвигах на войне и о возвращении с войны легкораненым героем. И даже холодное как лед стекло, к которому так хорошо мимоходом прижаться разгоряченным лбом, — даже оно не остудит твоего желания врубиться с саблей в самую гущу боя и моего желания уплыть с последним пароходом.

Ты определенно влюблен, и вот откуда сабля, подвиги, война. Мы все влюблены в кого-то, даже если мы думаем о легких ранениях и бакенах на ночной воде. “Они там все влюблены в кого-то”, — говорит Николенька Ростов про своих домашних.

…Мы шли в тишине по заросшему парку; поднимая голову к небу, угадывали аллеи, мысленно отделяя строго черневшие стволы лип от мутных очертаний берез, осин и кленов.

— Я подумал сейчас, — сказал ты, — что вот родился на Волге, почти тридцать лет смотрю на нее, а только один раз плавал… Ну, чтобы как у тебя было: на неделю или две в каюту и чтобы помнить потом всю жизнь… Мы с мамой плыли из Казани в Васильсурск. Помню, как садились на пароход почему-то ночью, переходили с берега по трапу, вокруг было много огней, а внизу — черная маслянистая вода. Страшно и весело было идти по этому трапу, рядом белая мамина рука меня держит… Ее светлое платье, я прижимался к нему щекой… Мне было лет пять всего, но хорошо помню, что это был именно пароход… Помню шум колес, сперва шлепки, потом шум… бронзовые ручки на дверях кают… Бинокль. Мама взяла с собой отцовский бинокль, армейский, тяжелый. Я почему-то был уверен, что в бинокль увижу отца. Как он идет по берегу с солдатами… И я целые дни выглядывал его. До сих пор помню запах того бинокля. Наверное, это был запах кожи, из которой сделан футляр. Тревожный такой, военный запах… А зачем мы плыли в этот Васильсурск — не помню, зачем-то плыли. А еще помню, как пели на пароходе. Просыпаюсь утром в каюте: поют!.. Боюсь пошевелиться, слушаю. И вечером засыпаю под эти песни. Две или три женщины поют на палубе. Мама думает: я уснул, выходит на палубу, и я слышу, как она вместе с ними поет, ее голос…

Скоро мы вышли к нашей усадьбе. Освещенные окна издалека выглядели так торжественно, что, подходя, мы с сомнением переглянулись: наш ли это бедный дом отдыха с облупившимися стенами, подтеками от дождей, протертыми ковриками в коридорах, запахом казенного белья и валерьянки, с табличкой на дверях столовой: “Полдники отменены”… Помнишь это объявление? С нарочито серьезным видом мы выспрашивали: “А почему, собственно, отменены? Мы только ради полдников сюда и приехали…” Официантки заученно повторяли: “Полдники отменены вместе с советской властью!”

Нам нравилось говорить: “Наша усадьба…” В книге Алексея Греча “Венок усадьбам”, написанной в конце двадцатых годов, я нашел о ней несколько строк: “Поречье как-то видно отовсюду — длинный двухэтажный дом, украшенный посредине колонным портиком под треугольным фронтоном, как всегда. Он кажется нарядным издали, верно, потому, что белой лентой красиво оттеняет он крутой берег реки, где в лес давно превратился одичавший парк. Вблизи же скучными и монотонными кажутся длинные крылья дома, неудачными представляются пропорции колонн… Отделки и росписи сохранились внутри только на лестнице… И думается, недолго, верно, простоит этот белый барский дом, видимый отовсюду…”

И все-таки нас он дождался.

Мы взяли внизу ключи от своих комнат, поднялись на второй этаж, открыли двери. Между штор стоял лунный свет. “Чаю?..” — “Нет, пожалуй, до завтра”.

Твоя жена, все держа тебя под руку, прижалась к твоему плечу так по-девически преданно, что мне подумалось: вы дети, совсем еще дети…

Однажды ты мне рассказал, как увидел ее невестой, в белом платье — ты нашел ее в какой-то большой пустой комнате, она сидела, ожидая тебя, против двери, напряженно сложив руки на коленях, и свет из морозных окон мешал тебе сразу узнать ее. Ты стоял в дверях, ослепленный этой белизной, ее кроткой и торжественной фигурой, окруженной сиянием… “Вместо того чтобы взять ее на руки, я стоял и чуть не плакал… И что это было со мной? И как хорошо это было…”

А утром шумел парк под ветром, шумел дождь. Он занудно сеял, осенняя рябь проходила по лужам, и хотелось укрыться с головой одеялом.

Мы собрались в вашей комнате, пили чай, сидя по углам и пожимаясь от холода. Кто-то пел из приемника: “Лето — это маленькая жизнь…” Ты был взъерошен и светло глядел из длинного серого свитера, я — пасмурен. Ты рассказывал смешные истории про свою собаку, а потом попросил: “Расскажи нам что-нибудь про пароходы…”

А я был все еще мрачен своей утренней мрачностью и, кажется, отмахнулся: “Ну что еще о них рассказывать?..”

Сетка дождя была невидима, и только по лужам можно было заметить, как он все идет.

Я ушел к себе, завалился читать. Но даже Довлатов казался несмешным. Я знал: тоска эта минутная и потом я буду раскаиваться, что так легко поддался ей. Лучше бы плакать, чем терпеть такую тоску. Плакать и не знать, что ты совсем взрослый и стыдно плакать…

Я вышел на мокрый балкон. Там было теплее, чем в отсыревших комнатах. И пахло все-таки летом, огородом, свежесрезанным луковым пером. Под балконом кто-то разговаривал. Приглушенный женский голос был почти неотличим от ровного шелеста дождя, а мальчика лет пяти я хорошо слышал и даже видел, когда он, смеясь, выскакивал из-под балкона. Женщина, кажется, уговаривала его пойти домой. А он не соглашался.

— Ты простудишься… Ты что, забыл, как болел зимой, как в больнице лежал?..

Мальчик не отвечал.

— Тебе скоро в школу идти, уже август, август, ты понимаешь?..

Он, видно, думал о чем-то, но потом откликнулся:

— Август… Какое холодное слово, мама.

Они ушли, а я вспомнил, что ты рядом, за стеной, и можно сейчас пойти к тебе, рассказать про холодное слово “август”.

Я вышел в коридор, постоял у вашей двери, прислушиваясь. Было тихо. А что, если вы уснули, а тут я опять колочусь? И вообще вам надо побыть наедине, а мне не мелькать туда-сюда…

Вернулся к Довлатову. Смотрел на знакомый текст, листал за страницей страницу, привычно улыбаясь там, где всегда смеялся, но думалось мне о чем-то отдаленном. Так бывает, когда читаешь книгу или едешь в поезде, глядя в окно, — и вдруг видишь что-то другое, не то, что перед тобой.

…На верхней палубе, за трубой, обычно стоит красный пожарный ящик с песком. Тут, в заветрии, можно прикорнуть на всю ночь под курткой. Никто не тронет. Пассажиры бродят по нижним палубам, а здесь, на самом верху, лишь труба пыхтит над тобой и можно до утра таиться, следить, как возникают гранатной спелости огоньки бакенов и, качнувшись на волне, исчезают, зарываясь в илистую тьму.

По дежурному огоньку сельпо узнавать спящие прибрежные деревни. По бледному прыгающему свету желтых фар угадывать приближение к переправе запоздавшего “газика”. А то сквозь утробный шум дизеля долетит обрывок разговора тех, кто, невидимый, сидит на берегу у костра или у воды на теплых досках… Он что-то спросил, она ответила и засмеялась, наверно, в ладошку. И я уже влюблен в этот смех, в ладошку, я встревожен ревностью к тому, кто будет всю ночь сидеть с ней на причале, кто набросит ей на плечи пиджак и почувствует прикосновение ее волос, когда задует ветер с реки.

Чтобы забыть невидимую девушку с чужого берега, я окунаюсь в небо. Там все дышит, роится, пугает неисчислимостью и глубиной. “Что будет со мной дальше? — думаю я. — Неужели мне скоро пятнадцать? И что это значит?..”

Звезды подергиваются бледной дымкой, я отрываюсь от неба и вижу на горизонте, по курсу теплохода, беспокойные огни. Через полчаса мы подходим к большому городу. Я иду вдоль борта, замечая белую ротонду на набережной, неоновые лозунги на темных домах, ощущая по ослабевшей вибрации палубы, как машина сбрасывает ход. Слышу переговоры вахтенных матросов.

А это был твой город. Где-то там, за ротондой, за цепочкой фонарей, за трубами металлургического завода, — там жил ты, тебе было одиннадцать лет, и ты, верно, спал в тот час, когда теплоход “Композитор Скрябин” швартовался у четвертого причала. А я стоял у борта… Вот сколько огней, какой большой город и как много в нем живет людей, и никто, никто из них не знает, не догадывается о моем существовании. И как страшно, что есть столько неизвестных тебе жизней, тайн, и совсем не ясно, зачем нам дано все это чувствовать, если из миллионов людей нам за всю жизнь дано будет узнать какую-то сотню или, допустим, тысячу. И почему я должен буду встретить именно тех людей, которых я встречу, а не других? Кто распорядится этим?

В голову приходили самые странные вещи, но в нее не могло прийти простое предположение, что через тринадцать лет я вернусь в этот город, на Волгу, и в детский сад по набережной маршала Чуйкова будет ходить моя дочка.

А вечером Девятого мая мы с тобой окажемся у ротонды, на рейде будут стоять расцвеченные, как новогодние елки, корабли и весь город, все его жители, будут в ожидании глядеть на небо, счастливо кружась вокруг нас летней толпой, обтекая нас шорохом платьев, цоканьем каблучков и струясь одновременно во все стороны. У тебя на руках будет сидеть маленький сын, у меня — такая же маленькая дочка. Они вздрогнут, ударятся нам в грудь от восторга, когда тряхнет и землю и воздух залп батареи. Через мгновенье раскрошится в темном небе на мелкие звезды пучок взлетевшего огня. Все закричат “ура!” — и мы, и наши дети, и мальчишки на фонарях. Прокатится второй залп — с баржи, и снова сказочно осветится река, корабли, ослепительно белая ротонда и наши лица…

Потом мы сбежим вниз, речная свежесть охватит нас, и у темной воды, указывая куда-то в эту темноту рукой, моя дочка тревожно скажет: “Капитанами пахнет…” И будет повторять до самого дома: “Папа, капитанами пахнет… капитанами пахнет…”

А познакомились мы с тобой весной после какого-то собрания. Вернее, собрание еще продолжалось в большом зале за тяжелыми шторами, кто-то еще бурчал на трибуне и грозил, а мы уже сбегали по парадной лестнице, заговорщицки переглядываясь на ходу. Потом стояли на крыльце, курили, щурясь от солнца. Трамваи звенят, первая листва тоже, кажется, звенит… Встали и вышли — праздник! “В конце концов, мы свободные люди…” — сказал ты.

Какой это праздник — бросить скучных людей, забыть их и идти вниз по улице к набухшей от снеговых вод реке, к ее веселым закопченным катерам и первым белым пароходикам, к этому вольному, с грубым холодком, весеннему ветру, который ты так любил…

Меня никогда не радовали случайности. Когда я попал в твой город, меня долго удручала бессмысленность этого попадания. Мне был непонятен смысл этого жеста судьбы — зачем сюда, а не в Тюмень, Находку или Ашхабад (тогда еще посылали в Ашхабад, Фрунзе и даже Ригу)? Сейчас я понимаю, зачем приехал в этот город, досадно растянутый на многие километры вдоль Волги…

Но в моем дальнем семьдесят каком-то году я не мог себе представить ничего подобного и без сожаления расстался с твоим городом. “Композитор Скрябин” отошел от причала и побежал дальше, вниз по Волге.

А меня, сонного, если что и томило, то воспоминание о моей Вологде, складно устроившейся на двух берегах маленькой реки. Какой контраст с опасно безбрежной Волгой! Укладываясь в каюте, я вспомнил наш речной вокзальчик — двухэтажный, иссеченный дождями, с часами и башенкой такой домашней наивной архитектуры. Это было самое уютное место в городе. Особенно осенью, в непогоду, когда серые тучи ползли над головой, шаркая по крышам, и даже сами вологжане готовы были признать, что нет более гнусного и скучного места на земле, чем их родной город. Но вот оставался этот вокзал у реки, светились окна кафе “Якорь”, а в “Якоре” пили, грелись и тихо дремали люди, мечтавшие о далеких странах, о белых пароходах, о путешествиях куда-нибудь еще севернее, где уже прочно лежит снег и широкие охотничьи лыжи хлопают по насту. Но более всего эти люди, положив на колени кепки или береты, мечтали, чтобы официантка Катя или Люба принесла им поскорее что-нибудь выпить. Они грустно разглядывали обтрепанную, кое-где в желтых пятнах скатерть, видели, как с огоньком подходит катер-перевозчик, улавливали покачивание дебаркадера и все ждали, ждали, когда им принесут кадуйское вино.

Этим летом я приехал в Вологду, по привычке дошел до пристани и увидел, что речного вокзала нет. Я даже беспомощно оглянулся по сторонам — туда ли я пришел? Нет, все остальное цело: и магазин водников, и петровский домик вдали, и гора песка на том берегу. А дебаркадера нет. Только торчат из воды несколько черных свай и виднеется полузатопленный буксир “Валя Котик”. Будто ничего не было: ни башенок, ни дощатого катера, на котором мы переправлялись в Заречье… Что мы там делали, в Заречье, — не помню, а вот как плыл катер, как приставал к тому берегу под задумчивыми взглядами заречных жителей, как фонарик болтался над тесной палубой — это помню.

Мне так хотелось когда-нибудь показать тебе этот речной вокзал.

А на другой день, с утра тихий и тусклый, мы отправились в Савво-Сторожевский монастырь. Доехали до центра Звенигорода в дребезжащем набитом автобусе, вывалились на грязной рыночной площади и с радостью зашагали по дороге, вдоль реки.

Миновали спасательную станцию с вяло повисшей тряпочкой линялого флага. За ней — церковь на горе. Когда поднялись, то увидели, какая она маленькая. В ней шла служба, в открытых дверях стояли, мелко и торопливо крестясь, старушки. Воздух над платочками колебался от свечных огней.

Толпа как-то внезапно пропустила тебя, и ты оказался в глубине храма. Я видел только твой черный затылок среди белых платков. Пели “Свете тихий, святыя славы…”.

Белый, почти молочный свет, падая узкими полосами из высоких, невидимых мне окон, становился позлащенным, почти парчовым, когда достигал людей. И казалось, все стоят в оседающей золотой пыли.

Такой свет я видел однажды, когда в каюте теплохода проснулся один, к вечеру. Мягкое солнце бежало по берегу, путалось в стволах сосен, просвечивало насквозь черные дома — лишь окна горели, — хотело бы просветить навылет и мою каюту. Помню, взял со стола блокнот, а потом долго смотрел на него, на свои руки, на бедные стены каюты. Свет блуждал, ни на чем не задерживаясь, но ничего не оставляя в тени. Каждый предмет терял привычную вещность и начинал дрожать слабым сиянием.

“Гуси-то у меня больно квелые”, — сказала мне вдруг на ухо старушка и тронула меня, как препятствие, которое ей необходимо сдвинуть. Я понял, что служба кончилась, вышел, сел на скамейку. Люди пятились от дверей во дворик, крестясь, кланяясь и вздыхая.

Ты подал нищенке бумажку, я тоже вытряхнул мелочь, она, не поднимая головы, шепнула нам вслед: “Спаси Бог вас, братики…”

Мы спустились к дороге. Летел косо березовый лист. Стало заметно, что осень лежит на обочинах. И даже у реки воздух был по-осеннему тих. Что-то пустынно-звенящее было в этом стоянии теплого, но уже прощального покоя…

Когда мы смотрим из горя, то затуманенное слезами настоящее перестает иметь над нами власть, а мгновенье в прошлом, самая обыкновенная минута, доселе нами забытая, вдруг придвигается к нашему внутреннему зрению, и ближе ее уже ничего нет.

Ты что-то поднял из травы и протянул мне на руке. Это был маленький желтый, почти треугольный лист. Он был весь в мельчайшей росе, будто его знобило.

А через несколько дней я провожал тебя на Павелецком вокзале.

Когда ты ушел, я слышал, как ты мне говорил сквозь морок тех дней: “Не плачь, не верь…” Я не плакал и не верил, что ты умер. Ты не мог умереть, потому что ты был моложе, лучше, веселее меня. Смерти нет. Мы просто живем вдалеке друг от друга. Но это обычное дело. И вот осень опять. У вас на рынке абрикосы, виноград и яблоки продают ведрами, а у нас в Подмосковье листопад и в листьях спят собаки. У вас на окраинах снимают последние яблоки, жгут дымные костерки на огородах, цикады потрескивают, а у нас уже заколачивают дачи и в затоны возвращаются пароходы. Иногда по вечерам я слышу, как они гудят, их трубное нутро возносит к небу могучие и тревожные звуки. А так — дни тихие. Как у Тютчева, помнишь? “Пустеет воздух…”

Шеваров Дмитрий Геннадьевич родился в 1962 году в Барнауле. Окончил факультет журналистики Уральского государственного университета. Печатался в журналах “Новый мир”, “Урал”, “Согласие” и др.

Telmisseomding (1999) — IMDb

Когда я смотрел этот фильм, я все время спрашивал себя: каковы мотивы убийцы? Это стало ясно только в последние несколько минут — ну, насколько это возможно, учитывая структуру повествования: напоминающую сюжет Se7en (1995), но с добавлением ряда воспоминаний, которые больше сбивают с толку, чем сбивают с толку. полностью удовлетворить.

И есть очевидные отсылки не только к Se7en, но и к «Молчанию ягнят» (1991), особенно в кинематографии и построении сцены.В какой-то момент, повторяя сцену из первого, детектив Чо (Сух-кю Хан) лежит измученный в мокром от дождя переулке, в то время как убийца ждет в своей машине, всего в двух метрах от него; но вместо того, чтобы сбить Чо, убийца с криком уходит в дождь. В другой сцене Чо находится в лифте и смотрит вверх, чтобы увидеть яркую кровь, капающую из люка, а затем также стекающую по стене; Внезапно люк вырывается, и на него льется каскад из ведер с кровью. Добавьте к этому множество внутренних сцен в обветшалых многоквартирных домах и т. Д., Все напоминающие жуткие коридоры из тех более ранних фильмов.

Тем не менее, история любопытна, но жутко: по всему Сеулу части тела оказываются в черных пластиковых пакетах, но не все части принадлежат телу. Кто-то совершает убийство по частям. Появляется детектив Чо, который несколько подозревается в коррупции, но передал дело, чтобы искупить свою карьеру. Обнаружены более запутанные части тела, но рук с отпечатками пальцев нет. Итак, никаких зацепок. Пока не появится голова с заметными зубными пломбами. Одно ведет к другому, пока Чо не обнаруживает, что стучится в дверь к Чэ Су-Ён (Ын-ха Шим), молодой женщине, которая знает всех жертв-мужчин.

И так начинается настоящая загадка для Чо — и зрителя. Из-за вопросов и серии ретроспективных кадров кажется, что в кадре находится Чэ; тем не менее, убийства продолжаются, пока она находится под наблюдением. Подозрение падает на ее отца, который, по словам Чэ, является садистской авторитарной фигурой; но его нельзя найти. А потом еще один намек на другой триллер, «Поцелуй девочек» (1997), где идея смертельного дуэта поднимается, а затем отбрасывается, когда главный подозреваемый превращается в груду деталей в сумке.Все это очень неприятно для Чо, и все больше, потому что его, кажется, привлекает милая Чхэ Су-Ён, и вы подумаете, без каких-либо осложнений он может обойтись.

В каком-то смысле я также могу сравнить этот фильм с тем, как Дэвид Линч строит свои фильмы. Когда вы смотрите какой-либо из последних фильмов Линча, настоящая загадка (и проблема) заключается в том, как понять историю. Для «Скажи мне что-нибудь» проблема состоит в том, как понять тайну, потому что, как я уже сказал, мотивация (и) убийцы является ключом.И все же, в конце концов, нет абсолютной ясности, хотя идентичность очевидна. Так что, если я дам свое понимание здесь и сейчас, я думаю, что это отвлечет от удовольствия разгадывать это для себя. А пока я продолжу размышлять о значении названия, значение которого ускользает от меня.

Однако постановка отличная, а спецэффекты (расчлененные тела, части тела, головы, выпотрошенные торсы и так далее) настолько реалистичны, что могут вызвать у некоторых людей больше, чем просто дискомфорт.Это, безусловно, удовлетворит режиссеров, которые сравнивают этот фильм с итальянским кинематографом джалло, примером которого являются работы Дарио Ардженто, такие как Deep Red (1977), Tenebre (1982) и другие. Он классифицируется как фильм ужасов, и я думаю, что это оправдано, учитывая подоплеку сюжета и работу камеры.

Я не могу много комментировать игру, так как я не знаком с актерами или корейским кино, видел только несколько; Но в целом я считаю, что актеры сыграли неплохо.

Рекомендуем тем, кто любит смесь ужасов, мистики и триллера…и части тела.

Эрнест, Джарретт, Цвирнер, Лукас, Буй, Фонг: 9781941701379: Amazon.com: Книги

С 2000 года Brooklyn Rail был платформой для художников, ученых, критиков, поэтов и писателей Нью-Йорка и других стран. за границей. Неизменная привлекательность ежемесячного журнала во многом объясняется его разнообразием авторов, многие из которых вносят противоположные и часто неожиданные мнения в разговоры об искусстве и эстетике. Ни в одном другом издании не уделяется так много места голосу художника, позволяя идеям разворачиваться и проявляться идиосинкразиям в ходе открытого обсуждения.

С момента создания соучредитель и художественный руководитель Фонг Буи и участники Rail взяли интервью у более четырехсот художников для The Brooklyn Rail . В этом сборнике впервые собраны шестьдесят самых влиятельных и плодотворных интервью с артистами, от Ричарда Серры и Бриса Мардена до Алекса Да Корте и House of Ladosha. Хотя каждое интервью важно само по себе, предлагая взгляд на жизнь и творчество конкретного художника, вместе они рассказывают историю журнала, выросшего в один из самых разнообразных и удивительных периодов в изобразительном искусстве.Нет единого стиля или перспективы; Сила Brooklyn Rail заключается в его способности учитывать и поддерживать различия.

Книга, отобранная и совместно редактируемая Джарреттом Эрнестом, частым участником проекта Rail , с Лукасом Цвирнером, включает введение в проект Фонга Буи, а также многие нарисованные от руки портреты тех, у кого он брал интервью. года. Эта комбинация вербального и визуального профилей предлагает редкое и личное представление о современной визуальной культуре.

Интервью с Вито Аккончи, Ай Вэйвэй, Линда Бенглис, Джеймс Бишоп, Крис Бёрден, Вия Целминс, Франческо Клементе, Брюс Коннер, Алекс да Корте, Розалин Дрекслер, Келти Феррис, Симоне Форти, Андреа Фрейзер, Латойя Сьюзан Фрекон, Коко Фуско, Роберт Гобер, Леон Голуб, Рон Горчов, Мишель Грабнер, Жозефина Халворсон, Шейла Хикс, Дэвид Хокни, Рони Хорн, Дом Ладоша, Альфредо Джаар, Билл Дженсен, Алекс Кац, Уильям Кентридж, Матвей Левенштейн, Налини Малани, Брайс Марден, Крис Мартин, Джонас Мекас, Ширин Нешат, Томас Нозковски, Лоррейн О’Грейди, Дженезис Брейер П-Орридж, Джоанна Пусетт-Дарт, Эрнесто Пужоль, Мартин Пурьер, Валид Раад, Доротея Рокберн, Тим Роллинз и К.OS, Роберт Райман, Дана Шутц, Ричард Серра, Шахзия Сикандер, Нэнси Сперо, Хироши Сугимото, Сара Сзе, Риркрит Тиравания, Джеймс Таррелл, Ричард Таттл, Люк Туйманс, Кара Уокер, Стэнли Уитни, Джек Уиттен, Ян Пей-Мин и Лиза Юскаваге

Особая благодарность Кроме того, программе фонда JM Kaplan Fund за поддержку The Brooklyn Rail .

Скажи мне что-нибудь хорошее Сезон 1 — Епископальная церковь

1 декабря 2020 г.

Видео-рассказчик

В каждом выпуске « Скажи мне что-нибудь хорошее» вы можете ожидать услышать Благую Весть о великой любви Бога с точки зрения фермеров и матерей, пекарей и учителей воскресной школы.Делясь историями о том, как Бог проявляется необычными и обычными способами, гости со всей Епископальной церкви болтают с хозяевами Иерусалима Гриром и Маркусом Галлеем, исследуя темы надежды, любопытства и новаторства в их служении и своей жизни.

Присоединяйтесь к нам и смотрите новые выпуски дважды в месяц — здесь, а также на каналах Facebook и IGTV Епископальной церкви.

Наши хозяева

Преподобный Маркус Джордж Хэлли служит Епископальной церкви в Коннектикуте в качестве декана образования.Он присоединился к ECCT в октябре 2019 года после того, как был ректором церкви Святого Павла на озере Островов в Миннеаполисе и миссионером по евангелизации Епископальной церкви в Миннесоте. Помимо того, что он является деканом формирования, преподобный Галлей служит в качестве ответственного священника в церкви Святого Духа в Уэст-Хейвене, штат Коннектикут, и входит в Совет по евангелизации Епископальной церкви. Он является автором книги «Провозглашение : делимся словами, живым примером, меняем жизнь» (Church Publishing, 2019) и любит печь пироги в выходные дни.

Иерусалим Грир — сотрудник отдела евангелизации Епископальной церкви в канцелярии председательствующего епископа и член группы созидания и руководства «Путь любви». Она живет со своим мужем и двумя сыновьями-подростками на ферме в сельской местности Арканзаса. Иерусалим также входит в Совет по оказанию помощи епископам и развитию и является автором книги Дома в этой жизни: обретение мира на перекрестке неразгаданных мечтаний и прекрасных сюрпризов (Paraclete Press, 2015) и Самодельный год: Благословения кулинарии, крафтинга и совместной работы (Paraclete Press, 2013), а также несколько учебных программ.В выходные дни ей нравится разглядывать костры.

«СКАЖИ МНЕ ЧТО Я НЕ ЗНАЮ» Вкладки для укулеле от Селены Гомес • UkuTabs

  Введение : Gm Cm

   Стих  1 :
Gm
Все говорят мне
Что это так сложно сделать
Но так сложно его сломать
                           См
И нет способа подделать это
Gm
Все говорят мне, что
это неправильно то, что я чувствую
Я не должен верить в
                        См
Сны, о которых я мечтаю

  Предварительно  Припев  :
  Gm
Я слышу это каждый день
  Bb
я все время это слышу
    Eb
Я никогда не собираюсь
                 См - удерживать -
много Но они никогда не
собираюсь передумать О!

  Припев :
Gm
  Скажи мне скажи мне скажи мне
Bb
Кое-что я не знаю
Eb
Кое-что я не знаю
См F
Кое-что я не знаю
Gm
  Скажи мне скажи мне скажи мне
Bb
Кое-что я не знаю
Eb
Кое-что я не знаю
См F
Кое-что я не знаю
Gm
Сколько дюймов в
     Bb
миля Что нужно, чтобы
Заставить улыбнуться
Eb
Getcha не лечить
       См F
я как ребенок, детка
Gm
  Скажи мне скажи мне скажи мне
Bb
Кое-что я не знаю
Eb
Кое-что я не знаю
См F
Кое-что я не знаю

Пост  Припев :
Gm
Скажи мне скажи мне
Кое-что я не знаю
Скажи мне скажи мне
                  См
Кое-что я не знаю

   Стих  2 :
Gm
Все говорят мне, что я
не знаю что делаю
Эта жизнь, которую я преследую
                  См
Шансы на то, что я проиграю
Gm
Все говорят мне, что
это один из миллиона
Больше похоже на один из миллиарда
               См
Или один на миллион

  Предварительно  Припев  :
  Gm
Я слышу это каждый день
  Bb
я все время это слышу
    Eb
Я никогда не собираюсь
                 См - удерживать -
много Но они никогда не
собираюсь передумать О!

  Припев  - x2 -:
Gm
  Скажи мне скажи мне скажи мне
Bb
Кое-что я не знаю
Eb
Кое-что я не знаю
См F
Кое-что я не знаю
Gm
  Скажи мне скажи мне скажи мне
Bb
Кое-что я не знаю
Eb
Кое-что я не знаю
См F
Кое-что я не знаю
Gm
Сколько дюймов в
     Bb
миля Что нужно, чтобы
Заставить улыбнуться
Eb
Getcha не лечить
       См F
я как ребенок, детка
Gm
  Скажи мне скажи мне скажи мне
Bb
Кое-что я не знаю
Eb
Кое-что я не знаю
См F
Кое-что я не знаю

  Мост :
Gm
  Вы ненавидите чек, чтобы сказать
  Готовы ли вы к этому
Да я готов к этому
Действительно готов к этому
Да я готов к этому
Готовимся к этому

   Стих  3 :
Gm Bb
Я в пути
       Eb
Я знаю, что собираюсь
См F
когда-нибудь доберусь туда
Gm Bb
Это не помогает
         Eb
когда ты сказал
            См F
Это будет нелегко

  Припев  - x2 -:
Gm
  Скажи мне скажи мне скажи мне
Bb
Кое-что я не знаю
Eb
Кое-что я не знаю
См F
Кое-что я не знаю
Gm
  Скажи мне скажи мне скажи мне
Bb
Кое-что я не знаю
Eb
Кое-что я не знаю
См F
Кое-что я не знаю
Gm
Сколько дюймов в
     Bb
миля Что нужно, чтобы
Заставить улыбнуться
Eb
Getcha не лечить
       См F
я как ребенок, детка
Gm
  Скажи мне скажи мне скажи мне
Bb
Кое-что я не знаю
Eb
Кое-что я не знаю
См F
Кое-что я не знаю

  Outro : GM Cm

Скажите мне то, чего я не знаю | Наука

1.Насколько сложно клонировать человека

В 2004 году корейская группа ученых стала первой, кто клонировал человеческий эмбрион, доведя его до стадии бластоцисты, на которой можно получить эмбриональные стволовые клетки.

В августе прошлого года группа из Ньюкасла получила первую британскую лицензию на терапевтическое клонирование человеческих эмбрионов, а еще одна лицензия была предоставлена команде профессора Яна Уилмута из Института Рослина.

Даже с таким опытом эксперт по стволовым клеткам доктор Стивен Мингер из Королевского колледжа в Лондоне не ожидает успеха в этом году, «это будет очень сложно».

Между тем, хотя клонирование приматов удалось в Питтсбурге, похоже, что все попытки имплантации провалились.

2. Подробнее о Титане

Всего за несколько часов информации ученые могут получить за 20 лет усилий, когда Гюйгенс, зонд размером с обеденный стол космического корабля Кассини, завтра пролетит с парашютом в атмосфере Титана.

а какая информация? Титан — загадочный спутник Сатурна. Его непрозрачная, дымчатая оранжевая атмосфера означает, что его поверхность никогда раньше не видели.«К следующей неделе у нас может быть совершенно другой взгляд на другой мир в нашей Солнечной системе», — говорит телеведущий доктор Крис Райли. «Возможно, это будет последний раз в истории, когда мы сможем сказать это».

Титан — это мир, в котором преобладают органические соединения, постоянно вступающие в реакцию с озерами или даже океанами жидкого этана, метана и азота. Его химический состав может дать ключ к разгадке того, как зародилась жизнь на нашей планете.

3. Каково это внутри кометы

Глубокий удар — это шестилетняя миссия НАСА по обнаружению того, что находится глубоко внутри кометы.Как и «Кассини», это два космических корабля в одном — пролётный аппарат и меньший ударник.

В июле, в результате зрелищного космического вандализма, ударный элемент будет запущен прямо на путь кометы Темпель 1 для «запланированного столкновения» с образованием кратера глубиной 14 этажей и футбольного стадиона шириной. снято бортовой камерой.

«Кометы — это капсулы времени, которые содержат подсказки о формировании и эволюции Солнечной системы», — говорит НАСА. Если они обнаружат сложные молекулы, а не ожидаемые простые, ожидайте, что история Земли будет быстро переписана в 2005 году.

4. Как кто-то ухаживает после трансплантации лица

Хирургическая бригада из Луисвилля, штат Кентукки, с радостью проведет первую в мире трансплантацию лица в этом году, взяв лицо от трупа донора и прикрепив его к сильно изуродованному получатель.

Команда, в которую входят специалисты по биоэтике, представила подробное предложение комиссии по этике в мае прошлого года, и вскоре завершится длительный процесс утверждения. Тем временем в Великобритании планы были приостановлены после того, как рабочая группа Королевского колледжа хирургов пришла к выводу, что риски перевешивают преимущества.

5. Повышается ли кислотность мирового океана и что это означает для дикой природы

Весной доклад Рабочей группы Королевского общества по повышению кислотности океанов. Экологический биолог профессор Джон Рэйвен, который возглавляет его, говорит: «То же самое загрязнение, которое, по нашему мнению, нагревает мировые океаны из-за глобального потепления, также изменяет его химический баланс».

Особую озабоченность вызывает воздействие повышения кислотности на океанических существ, которым необходим карбонат кальция для их строения, таких как кораллы и моллюски.Это также может повлиять на планктон и иметь потенциально катастрофические последствия для морских пищевых сетей.

6. Работает ли торговля углеродом?

Торговля углеродом, ключевая составляющая Киотского соглашения, началась две недели назад, но, как и многое другое в Киото, похоже, уже никуда не денется.

Страны поспешили выдвинуть непродуманные предложения, чтобы уложиться в январский крайний срок. Д-р Кейт Тови, директор HSBC по низкоуглеродным инновациям в Университете Восточной Англии, указывает, что произойдет, если ЕС одобрит планы стран, нарушивших свои обязательства (Польши, Чехии, Италии и Греции).

«Они установили свои распределения настолько высокими, что в случае утверждения это повлияет на цену квот на выбросы углерода, в результате чего они резко упадут». И сразу вся схема превращается в фарс.

На фронте глобального потепления не все так плохо. Коллега Тови из Центра сокращения выбросов углерода в UEA, д-р Тревор Дэвис, предсказывает, что к концу года «сочетание достоверности научных данных и учащающихся экстремальных климатических явлений привлечет внимание большего числа сомневающихся и убедит тех, кто уже обратился в эту потребность. для срочных действий «.

7. Насколько эффективны биометрические идентификационные данные (и предотвращают ли они терроризм)

Высокотехнологичные паспорта, содержащие биометрические данные, должны быть введены в Великобритании в следующем году, на пять лет раньше установленного международного срока, чтобы Великобритания могла оставаться в программе безвизового въезда в США.

Для этого требуются паспорта со встроенными электронными чипами, в которых записано до 1800 характеристик лица, которые можно сравнить в электронном виде с теми, которые хранятся в международной базе данных.

Уровень отказов до 10% уже был зарегистрирован в технологии, и есть сомнения, что система будет делать гораздо больше, чем просто проверять честность.

8. РНКи — это шумиха или надежда

РНК-интерференция (РНКи) была названа величайшим достижением медицины со времен антибиотиков.

«К концу 2005 года у нас будет гораздо лучшее представление о том, будет ли это потенциальным лечением или будет инструментом исследования с помощью ПЦР [полимеразная цепная реакция — способ создания множественных копий ДНК] «, — говорит д-р Ричард Салливан, директор клинических программ Cancer Research UK.

РНКи представляет собой естественную защитную систему, запускаемую двухцепочечной РНК (типичной для многих вирусов), проникающей в клетку. РНКи блокирует определенные гены и мешает им работать. Использование этого феномена «замалчивания» может позволить по желанию отключать вызывающие болезнь гены. Он уже проходит испытания при раке предстательной железы и шейки матки, но первый отчет об испытании по заболеванию глаз AMD должен быть представлен в конце года.

9. Независимо от того, является ли искусственная жизнь вспышкой в кастрюле или новой индустрией

«Везикулярные биореакторы» — это проблема биологии на свалке.Грубая искусственная клетка со стенками из жиров яичного белка и содержимым клетки E. coli, лишенной генов, а также вирусным ферментом для расшифровки ДНК.

Совершенно бесперспективно — но когда добавляются гены, они послушно производят белки, как это делают нормальные клетки. Это недавно объявленное детище Альберта Лихлабера из Университета Рокфеллера. Они могут быть первыми участниками новой области синтетической биологии, в которой целые организмы создаются с нуля.

Жизнь? Не то, что мы знаем, Джим.

10. Кто будет большим зверем науки

Все меняется наверху, поскольку в этом году продвигаются три самых влиятельных человека в науке.

Семилетний срок пребывания лорда Сейнсбери на посту министра науки закончится после выборов. «Умные» деньги идут на недавно облагороженного Пола Дрейсона, что является спорным выбором, учитывая его финансовую поддержку Лейбористской партии. Но он по-настоящему понимает науку и широко признан очень талантливым.

Лорд Мэй, президент Королевского общества, и сэр Дэвид Кинг, главный правительственный ученый, проявили выдающуюся двойную роль, особенно в отношении изменения климата, но их пятилетние назначения истекли.

На пост президента общества претендуют королевский астроном сэр Мартин Рис, лауреат Нобелевской премии сэр Пол Нерс и ведущий британский ученый-полимер Джулия Хиггинс. Хиггинс — аутсайдер, но может выйти хорошо.

Что касается замены Кинга, он создал большую обувь для заполнения.Жесткий призыв.

Чего мы еще не узнаем

Является ли ядерная энергия вариантом

Это год выборов, поэтому обсуждение ядерного варианта в связи с изменением климата может быть остановлено, несмотря на то, что возобновляемые источники энергии не могут производить сокращение выбросов углерода, необходимое для соблюдения Киотского протокола.

Как клонировать ребенка

Питтсбургской группе экспертов не удалось имплантировать единственный клонированный эмбрион обезьяны. Относитесь к любым человеческим заявлениям Завоса, Антинори и им подобных в этом году с крайним подозрением.

Местонахождение частицы бозона Хиггса

Этот щенок, лучше скрытый, чем снежинка в метели, вряд ли раскроет себя, даже если он существует вне лихорадочного воображения физиков элементарных частиц.

Бесконечный источник энергии

Замечательная идея, но холодного синтеза, будь то стакан воды, чашка чая или даже кувшин Тизера, в этом году не произойдет. Или когда-либо?

Биологическая цель женского оргазма

Если оргазм не является необходимым для зачатия, в чем его смысл?

Почему женщины рожают роды

С более чем 750 000 рождений в год в Великобритании можно было подумать, что кто-то раскроет эту тайну.

Скажи мне что-нибудь | Мишель Качо-Негрете | Выпуск 392

На полке у меня дома лежат альбомы моего брата, обложки которых изношены, липкие остатки — свидетельство его пристрастия к конфетам. Джонни Матис, Фрэнки Лайман, Скитальцы, Марта и Ванделлас: «О, Джимми Мак, когда ты вернешься?» На матово-черном виниле «Смоки Робинсон и чудеса» отпечаток пальца выступает как послание из прошлого. Когда я кладу пластинку обратно в конверт, мне на колени падает фотография: мой брат, лет двенадцати, с закрытыми глазами, притворный микрофон в руке, тело, склоненное к музыке.Я слышу его небрежный голос, пытающийся походить на Смоки: «Я смотрю со стороны, и я не хочу им быть». Все остальное на картинке размыто, как будто мой брат был единственной ценной вещью.

Все, что есть у моего брата, умещается на паре полок: коробки с пластинками, книги, несколько фотографий. Когда тебя убивают в восемнадцать лет, от тебя мало что остается.

В декабре 1968 года я выздоравливала после рождения моего первого ребенка тремя месяцами ранее.Кровоизлияние во время родов оставило у меня анемию, а дни превратились в галлюциногенные, состоящие из зазубренных цветных осколков. Мой брат отправился во Вьетнам в октябре. Мой брак пошатнулся. Моя мать злилась на меня за то, что я не вышла замуж за еврея. Мой кубинский муж работал шесть двенадцати часов в неделю в Grumman Aircraft Engineering Corporation, ведущем военном подрядчике. Арендная плата за нашу квартиру в Квинсе будет повышена в январе. Он хотел купить дом в изолированном районе Лонг-Айленда, но я всегда жил в городе и никогда не учился водить машину.

Вьетнам пропитал все то Рождество. Даже колядки казались частью национального обмана: «Мир на земле, добрая воля к людям».

Мой гнев на мужа усилился из-за его взглядов на войну; его бесцеремонное отношение к работе на Grumman; его поддержка политики президента; его отсутствие поддержки для меня. Я в ступоре волочился по серым дням. Мы спорили из-за Вьетнама, моего истощения, его поздних часов, взаимной ненависти между моей матерью и ним, иметь ли рождественскую елку или менору, переехать или согласиться с повышением арендной платы.Он сказал, что я слаб; у его бабушки было четырнадцать детей, и после каждого рождения они возвращались в поля, чтобы рубить сахарный тростник. Я ходил, принимал железные таблетки, сказал ему, что он бесчувственный. Я выскользнул из квартиры, чтобы покурить сигареты. Наконец мы договорились о временном перемирии. Договорились отложить аргументы до более удобного времени. Мы согласились сделать вид.

Было всего до рассвета: Младенец заснул. Мой муж принял душ. Я смотрел в окно на горизонт Манхэттена, пылающий праздничными огнями, как будто город был в огне.Перед нашим жилым комплексом мерцала елка. Грязный снег окаймлял улицы, голуби отдыхали на подоконниках, отбрасывая зловещие тени на стекла. Хор автомобилей, забрызганных солью, загудел и загудел внизу. Воздух в квартире был гнетущим, тесным. По радио звучала печальная и умоляющая песнь «Счастливого Рождества»: «Нам придется как-то продираться».

Зазвонил телефон. Человек хриплым голосом назвал имя, которое я не помню, подтвердил, кто я такой, затем прочистил горло и наизусть произнес: «Мы с сожалением сообщаем вам.. . »

Я помню мелочи: кофе слишком долго варился; его горький, усталый запах. В тостере выскочил полу-подрумяненный хлеб. Как мигали уличные фонари, а потом гасли, когда солнце открывало раннее утреннее небо.

Мужчина по телефону, который звонил из дома моей матери после того, как лично сообщил ей эту новость, посоветовал мне «прийти сейчас», поскольку моя мать кричала: «Нет! Нет! Нет!» на заднем фоне.

Я повесил трубку.

«Мой брат мертв!» Я кричал в глубину квартиры.Я поднялся со своего места, мое тело угрожало обрушиться. Я входила в комнату ребенка, чтобы разбудить его, когда мой муж вышел из ванной, окруженный туманом, и сказал: «Что? Я тебя не слышал.

Моя мама приехала к нам, пока мы ждали, когда тело вернут в США. Мы с ней кормили ребенка, играли с ним, водили его на долгие прогулки. Мой муж пошел работать. («Пребывание дома ничего не изменит».) Друзья заходили с бутербродами, корзинами с фруктами, печеньем, шоколадом.Мы получили официальные документы от военных: благодарности, объяснения, письма сочувствия за подписью генералов: «Шквал огнестрельных ранений. . . оплакивали его товарищи-морпехи. . . храбрость. . . Фиолетовое сердце.» Ночью, лежа в постели, я вспомнила своего брата на моей свадьбе: он стоит рядом с двоюродным братом моего мужа, в которого он влюблен. У него яркие глаза, и он похудел из-за того пухлого ребенка, которым когда-то был. Он говорит что-то, что заставляет кузена смеяться, видит, что я смотрю на него, и подмигивает.

Мы с братом большую часть жизни прожили отдельно. В подростковом возрасте он поссорился с моей матерью из-за телефонного счета, а затем уехал жить со своим отцом, моим отчимом, где-то в Бруклине. Я мало что знал о том, как он провел эти годы, но я продолжал тянуться к тем редким воспоминаниям, которые у меня были о нем.

Когда моему брату было двенадцать, а мне восемнадцать, полиция оставила сообщение, что они арестовали его за угон автомобиля. Мамы еще не было дома с работы, и я пробежал восемь кварталов до станции.Комната отделения была перегрета, воняло потом и какой-то неустановленной едой. Я помню камеры, двери, ведущие в темные комнаты, обвиняемых, заявляющих о своей невиновности. Полиция не позволяла мне увидеть моего брата. Они угрожающе стояли надо мной и называли меня «уличной пиздой». Я вышел на улицу и сел на крыльце, чтобы ждать маму. Входящие и выходящие полицейские поглядывали на меня, дубинки болтались у их ног, их пистолеты в кобуре проходили мимо меня на уровне глаз. Пара мужчин на другой стороне улицы толкали друг друга и кричали по-испански.Чайки кружили над головой на ветру Ист-Ривер.

Когда приехала моя мама, она расправила плечи, сказала: «Подожди здесь» и вошла внутрь.

Мой брат был ничего не подозревающим пассажиром в украденной машине, но его все равно отправили в групповой дом на год. Я помню, как ехал на поезде от Центрального вокзала до Плезантвилля, штат Нью-Йорк, чтобы навестить его, но не помню визитов.

Мои воспоминания о моем брате разрознены, без непрерывного потока: ему два, ему шесть, ему десять, ему двенадцать, ему пятнадцать, он мертв.

Когда его тело , наконец, прибыло из Вьетнама, они сказали нам, что оно было слишком перфорировано пулевыми отверстиями, чтобы показывать его членам семьи. Мы стояли перед закрытым гробом в поминальном зале, как перед святой иконой, хотя сам гроб не был чем-то особенным: стандартный военный образец, такой же распространенный, как M16. Тело охраняли четверо морских пехотинцев в синей форме и блестящей латуни. Я подумал, что подходящее время для его охраны было бы, пока оно еще дышало.Пока мы смотрели на гроб, меня охватила фантазия: мой брат все еще жив где-то во Вьетнаме; морские пехотинцы потеряли его из виду и сфабриковали эту легенду. В то Рождество было легко не поверить правительству.

На мне было оставшееся черное платье для беременных с поясом на талии, и я чувствовала себя немытой и твердой, несмотря на два душа, которые я приняла в тот день. Ноги мерзли в колготках, шерстяных носках и потертых ботинках. Мама сидела скомканная на стуле, расшатав согнутыми конечностями и склонив голову.Мой отчим, которого я не видел много лет, поприветствовал меня, сказав: «Я все еще самый красивый мужчина в Бруклине, не так ли?» Мы обнялись, и всякая враждебность по поводу его развода с моей матерью после того, как он проиграл деньги за квартиру и еду, была прощена. Это достигается смертью.

Мой муж, красивый в костюме, который он надевал на нашу свадьбу, шептал своим тетям и кузенам в дальнем конце комнаты. Двоюродный брат моего брата сидел в первом ряду и плакал беззвучными слезами рядом с моей матерью.Я чувствовал себя так, как будто я был в иностранном фильме, в чем-то греческом или итальянском, где все носят черное и говорят слишком быстро, чтобы я мог понять. Я уставился на гроб и подумал о том, что когда-то понятия не имел, где находится дельта Меконга.

Я принял свою долю вины. Я жаловался на войну, но не протестовал. Я была слишком увлечена своим браком и поиском временной работы (меня уволили, когда моя беременность начала проявляться) и пыталась справиться с послеродовым истощением.Я не писал писем, не ходил на демонстрации, не участвовал в сидячих забастовках. Я ничего не сделал, чтобы положить конец этой войне.

Когда мы уходили на кладбище, снег падал, ветер уносил белых призраков. Тело погрузили в катафалк с бледными атласными занавесками на окнах и незаметным двигателем. Наша машина поскользнулась и поскользнулась на всем пути к Национальному кладбищу Лонг-Айленда, где мы ступили на равнину из приземистых белых камней, которые, должно быть, были сбиты сотнями.Нас здесь было меньше, чем в похоронном бюро: мама; мой муж; горстка друзей, теток и двоюродных братьев и сестер; раввин, назначенный похоронным бюро. Мы двинулись к яме в земле, покрытой черным брезентом. Вдалеке стояла пара мужчин в тяжелой одежде, дрожа от холода. Один, в черной шерстяной шляпе и армейской куртке, сочувственно кивнул мне. Мой отчим уже стоял над могилой, худощавая фигура в тюбетейке.

Перемещаясь между рядами, раввин внимательно рассматривал каждое имя, словно составляя список.Он повернулся к моей матери и сказал: «Не может быть и речи».

Опираясь на руку кузена моего мужа, она обошла раввина так, как если бы вы обошли камень или другой бессмысленный объект на своем пути. Снег покрыл черную куртку и шляпу раввина, словно намереваясь похоронить и его.

Я помахала мужу и остановилась, чтобы поговорить с раввином наедине. «Что ты говоришь?» Я спросил. Ветер вернул слова мне в лицо.

«Здесь похоронены неевреи», — сказал он.«Как я могу молиться?» Он задал это, как если бы это был разумный вопрос.

Когда я боролась со своим желанием ударить его, я думала об обвинении моего мужа в том, что я всегда буду хулиганом с улиц, что это может увидеть любой. В тот момент я надеялся, что он прав.

Я приблизился лицом к раввину, и он встревоженно отступил на шаг. «Вы, , будете здесь молиться », — прошептала я ему в щеку. «Вы будете молиться здесь, потому что Бог — настоящий Бог, а не тот, кого вы придумали — оплакивает каждого мертвого ребенка.Ты будешь здесь молиться, иначе я тебя не отпущу ». Я положил руку ему на запястье и улыбнулся ему. Ресницы были покрыты снегом, а шарф развевался вокруг меня, как черный флаг.

Ешива не подготовила раввина к этой угрожающей женщине, которая склонила бы его к своей воле. Он огляделся по сторонам. Никто не смотрел. Мы могли бы остаться одни в переулке. Наконец он кивнул и пошел к могиле. Его темная борода ловила чистый снег. Он склонился над гробом и тихо помолился, не сводя глаз с ямы в земле.

Новости войны доминировали в газетах. На экране телевизора мелькали ряды гробов, покрытых американскими флагами. Каждую ночь мне снилось, что мой брат жив, его пытают в лагере для военнопленных, он бежит между густыми зелеными пальмами, ползет по рекам, тяжело дышит, кричит, оставляя за собой кровавый след, по которому пойдут его враги. Я просыпался весь в поту и тяжело дышал. Некоторые друзья говорили, что я проецирую свое беспокойство на его смерть, другие говорили, что у меня была телепатическая связь, а некоторые говорили, что у меня нервный срыв.

Я молился, чтобы мой нежный брат умер мгновенно, а не страдал от боли. Я вспомнил его гордость, когда он получил свою первую зарплату и «усыновил» корейского военного сироту, добросовестно платя пятнадцать долларов в месяц — пока он не потерял работу и не поступил в армию в отчаянии, веря обещанию военных дать образование. Я подумал о его уверенности в том, что когда-нибудь он оставит городские многоквартирные дома и переедет на ферму, чтобы выращивать овощи и цветы — мечту, которую он перенял из книги, которую мы читали вместе в детстве.В детстве, в котором мы жили в нищете, я был поражен его решением никогда не воровать, в то время как у меня не было проблем с кражей в магазинах. Я плакал, что моего брата — чуткого, добродушного, удивленного жестокостью — отправили во Вьетнам. Я хотел предотвратить то же самое с любым другим мальчиком.

Я стала каждую неделю ходить на антивоенные марши, принося с собой ребенка: бутылочки, одеяла, пеленки, игрушки. Я не верил, что это что-то изменит. Я знал, что не люди, протестующие на улице, положат конец войне; он закончится только тогда, когда станет невыгодным.Но я хотел, чтобы этот дух протеста проник в моего сына. Я махал знаками и скандировал: «Эй, эй, LBJ, сколько детей ты убил сегодня?» Это стало моей покаянием за мою предыдущую инерцию. Пройдет еще пять лет до окончания войны и еще несколько лет после этого, прежде чем мои кошмары исчезнут, и я приму, что мой брат действительно мертв.

Когда администрация Буша решила вторгнуться в Ирак в 2003 году, я протестовала в Вашингтоне, округ Колумбия, с другом, а затем в Нью-Йорке со своим вторым мужем.Миллионы из нас по всему миру продемонстрировали, но это не остановило вторжение. Наблюдая за тем, как бомбы падают на Багдад, я задавался вопросом, не инфицированы ли мы каким-то злобным вирусом, который не позволит нам ценить мир.

В тот год было почти Рождество, когда мне позвонила моя подруга Сара и нерешительным голосом сказала: «Джейми мертв».

На этот раз новости были в фоновом режиме. Никаких гимнов.

«Его тело привозят из Ирака. О похоронах пока нет объявлений.”

Мы повесили трубку. Что еще можно было сказать?

Я впервые встретил Джейми на вечеринке, которую Сара устроила для писателей. Его жена Марика писала роман о том, как уехать из России в поисках свободы и возможностей в США. Они были молодожены, два двадцати двух лет, и познакомились в классе английского языка. Кевин, мой муж, говорил с Джейми о своем решении поступить в Национальную гвардию для получения финансовой помощи с оплатой обучения в колледже. Мы с Марикой обсуждали ее роман. Она была обеспокоена тем, что американцы не смогут понять персонажей, основанных на людях, которых она знала в России.«Кажется, американцы плохо разбираются в жизни в других странах», — сказала она мне. Она покачала головой и сделала глоток вина. «Но у меня здесь такие хорошие друзья».

Несколькими неделями позже я увидел фотографию Джейми и Марики в газете над статьей о том, как члены Национальной гвардии отправляются в Ирак. Вот они, обнимая друг друга, глаза Марики полны любви и страха, Джейми неуверенно улыбается. (Я вспомнил все случаи, когда его мать, должно быть, говорила ему «улыбнуться в камеру.Его рука была обвита вокруг молодой жены, а на голове у него был военный берет.

Он продержался один месяц в Ираке.

На похоронах Марика, горько плача, сказала: «Я думала, этого не может быть. Он служил в Национальной гвардии, а не в армии ».

Гроб Джейми, задрапированный флагом, не был изображен в газете. Сейчас запрещено показывать в новостях возвращаемые гробы.

Недавно я был на концерте Анаис Митчелл, которая исполнила песню под названием «Tell Me Something» о вторжении в Ирак: «Расскажите мне что-нибудь хорошее о моей стране, скажите мне одну хорошую вещь.”

Я не могу ей ответить, но лирика все еще не дает мне покоя. Это заставляет меня думать о моем брате, погибшем во Вьетнаме, и Джейми, который умер тридцать пять лет спустя на другой войне, которая на самом деле является той же самой войной. Для тех, кто умирает, все они — одна и та же война.

Скажи мне что-нибудь — Песни Моуза Эллисона

Кат. №	Художник	Название (формат)	Страна
533 203-1	Ван Моррисон	Скажи мне что-нибудь — Песни Моуза Эллисона (LP, альбом)	Продать эту версию
533 203-2	Ван Моррисон, Джорджи Фэйм, Моз Эллисон, Бен Сидран	Ван Моррисон, Джорджи Фэйм, Моз Эллисон, Бен Сидран — Скажи мне кое-что (Песни Моуза Эллисона) (CD, альбом)	Продать эту версию
533 203-2	Ван Моррисон, Джорджи Фэйм, Моз Эллисон, Бен Сидран	Ван Моррисон, Джорджи Фэйм, Моз Эллисон, Бен Сидран — Скажи мне кое-что (Песни Моуза Эллисона) (CD, альбом)	Продать эту версию
314 533 203-2	Ван Моррисон, Джорджи Фэйм, Моз Эллисон, Бен Сидран	Ван Моррисон, Джорджи Фэйм, Моз Эллисон, Бен Сидран — Скажи мне что-нибудь — Песни Моуза Эллисона (CD, альбом)	Продать эту версию
314 533 203-2	Ван Моррисон, Джорджи Фэйм, Моз Эллисон, Бен Сидран	Ван Моррисон, Джорджи Фэйм, Моз Эллисон, Бен Сидран — Скажи мне что-нибудь — Песни Моуза Эллисона (CD, альбом)	Продать эту версию
314 533 203-2	Ван Моррисон, Джорджи Фэйм, Моз Эллисон, Бен Сидран	Ван Моррисон, Джорджи Фэйм, Моз Эллисон, Бен Сидран — Скажи мне что-нибудь — Песни Моуза Эллисона (CD, альбом, промо)	Продать эту версию
POCP-7181	Ван Моррисон, Джорджи Фэйм, Моз Эллисон, Бен Сидран	Ван Моррисон, Джорджи Фэйм, Моз Эллисон, Бен Сидран — Скажи мне что-нибудь — Песни Моуза Эллисона (CD, альбом, промо)	Продать эту версию
533 203-4	Ван Моррисон, Джорджи Фэйм, Моз Эллисон, Бен Сидран	Ван Моррисон, Джорджи Фэйм, Моз Эллисон, Бен Сидран — Скажи мне что-нибудь — Песни Моуза Эллисона (Касс, Альбом)	Продать эту версию
533 203-4	Ван Моррисон	Скажи мне что-нибудь — Песни Моуза Эллисона (Касс, Альбом)	Продать эту версию
314 533 203-4	Ван Моррисон	РубрикаРазное Добавить комментарий Отменить ответ Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены * Комментарий * Имя * Email * Сайт Найти: Рубрики Знакомство в интернете Знакомство в клубе Пережить расставание Пикап знакомства Советы психолога Темы для разговоров Фразы для общения Разное 2019 © Все права защищены. Карта сайта