Рассказы девки: Книга: «Девочки: Рассказы» — Людмила Улицкая. Купить книгу, читать рецензии | ISBN 5-699-05255-0

Содержание

Девочки писали рассказы — Журнальный зал

РУКОПИСНЫЙ ДЕВИЧИЙ РАССКАЗ / Сост. С.Б Борисов. — М.: ОГИ, 2002. — 520 с. — 2000 экз. — (Фольклор / постфольклор: новые материалы).

В рецензируемый сборник входят предисловие, написанное Е.В. Кулешовым; статья С.Б. Борисова “Любовный рассказ в ансамбле девичьего альбома”; тексты рукописных девичьих рассказов и приложения — авторские “девичьи рассказы”, аутентичная публикация текстов девичьих рассказов, так называемые “Правила любви” с сопроводительной статьей С.Б. Борисова и небольшая статья Т.А. Китаниной “Сюжетные традиции девичьего рукописного рассказа”.

Основной корпус текстов сборника — “девичьи рассказы”, собранные и опубликованные С.Б. Борисовым. Он и ранее публиковал их (см. составленную им книгу “Тридцать рукописных девичьих любовных рассказов” (Обнинск, 1992), а также подборки в: Школьный быт и фольклор. Таллинн, 1992. Ч. 2. С. 76—119; НЛО. 1996. № 20. С. 366—376), но никогда так полно не представлял читателю и исследователю.

Что такое рукописный девичий рассказ, входящий, как правило, в так называемый “песенник” (“девичий альбом”)? С этим жанром сталкивались почти все отечественные женщины, которым сейчас от 30 до 60, автор этих строк не исключение, и поэтому, наверное, так трудно было писать рецензию на эту очень хорошую книгу — хочется сказать сразу о многих аспектах того разнообразного материала, что представили авторы сборника, и в первую очередь С.Б. Борисов, не давая эмоциональному ощущению, что находишься “внутри” материала, взять верх над аналитической позицией.

В основе сюжета каждого из рассказов — любовь, причем любовь роковая, часто трагическая со смертельным исходом. “В группу “репрезентативных” текстов входят рассказы, включающие смерть или реальную угрозу смерти хотя бы одного из героев. Связка “любовь + смерть” охватывает порядка 60—70 процентов зафиксированных сюжетов. Наконец, семантическим ядром девичьих рукописных рассказов является группа текстов, в которых не просто наличествует тема “любви и смерти”, но реализуется сюжетный ход “самоубийство в ответ на смерть любимого” (он присутствует примерно в 40 процентах рассказов)”, — пишет С.

Б. Борисов (с. 41).

В соответствии с этой особенностью текстов исследователь предлагает классификацию на три группы сюжетов, определяющих, в первую очередь, то, как связаны в том или ином рассказе любовь и смерть: рассказы без трагического (читай смертельного) исхода, рассказы с трагической гибелью одного героя и рассказы, завершающиеся гибелью обоих героев.

Трагический финал — необходимая часть рассказов; о том, как интерпретирует С.Б. Борисов эту особенность текстов, мы еще скажем ниже, а сейчас хотелось бы остановиться на другом — сюжет как таковой несет в этих рассказах основную смысловую нагрузку, они читаются, несмотря на бросающуюся в глаза литературность и искусственность, как подлинные истории о невероятной любви, о чем свидетельствуют отзывы информаторов, которые приводит С.Б. Борисов.

“В личном дневнике 1983 года мы встретили следующую запись: “Сегодня Марина Вайганова принесла в школу тетрадь. Листая эту тетрадь, я прочитала рассказ. Он называется ‘Помни обо мне’.

Рассказывается в этом рассказе о крепкой любви Алены и Олега. Разлучить этих молодых счастливых людей не могло ну просто ничего. Однако разлукой послужила смерть Олега. Алена навсегда разлучилась с ним. Но она очень счастливый человек. Она очень сильно любила его, а этого достаточно. Боже мой, как расстроил и потряс меня этот рассказ! Я его запомню надолго”” (с. 43)

Соответственно и анализ этих текстов предполагает, в первую очередь, анализ их фабульно-нарративной структуры. Такой анализ приводит в своей статье С.Б. Борисов (с. 39—40), и подобному анализу посвящена статья Т.А. Китаниной, попытавшейся соотнести сюжеты рукописных девичьих рассказов с русскими повестями начала XIX в. “Мое внимание привлек тот факт, что значительная часть рукописных рассказов школьниц конца ХХ в. полностью укладывается в сюжетные схемы, возникшие как обобщение сюжетного репертуара повестей, издававшихся на русском языке в 1810—1820-х гг. Более того. Если относительно повестей начала ХIX века иногда возникают сомнения, к какому варианту отнести тот или иной текст, то реализующие те же сюжеты девичьи любовные рассказы как будто нарочно создавались по этим схемам” (с.

507). Исследовательница имеет в виду собственную систему описания литературных сюжетов (подробные библиографические ссылки приведены на соответствующих страницах сборника) и весьма убедительно подкрепляет свои положения тремя схемами (с. 515—517). Выше несколько иронично она говорит, что поиск источников сюжетов рукописных девичьих рассказов “дело весьма увлекательное и вполне безответственное, поскольку девичьи рассказы похожи сразу на все — и на жестокие романсы, и на индийские фильмы, и на телесериалы, и на сентиментальные повести. И все это, прямо или опосредованно, находится в культурном обиходе сочинительниц рассказов” (с. 506). Нам это положение кажется важным, причем соотнесенным с приведенным ранее — о том, что рассказы поразительно легко укладываются в схемы. Как представляется, перед нами еще одно проявление механизма перехода литературных открытий и новаций в штампы, формирующие наиболее расхожие слои и элементы культуры, в частности то, что принято называть “массовой” культурой.

Так, романтические образы переходят в жестокий романс и балладу в самых разных национальных культурах, в частности в текст аргентинского танго; так, эпические сказания о самом сильном герое, противостоящем силам зла, переходят в фильм-боевик.

Однако анализ рукописных девичьих рассказов интересен не только с точки зрения нарративных структур.

Особый интерес представляет, как нам кажется, этносоциологический, или, если угодно, культурантропологический, анализ девичьих рассказов (воспользуемся здесь названием вышедшей несколькими годами ранее книги С.Б. Борисова “Культурантропология девичества” — Шадринск, 2000). Эта весьма интересная книга, к сожалению, весьма невелика и лишь обозначает основные аспекты того направления исследований, в русле которого находится и рецензируемый сборник.

С.Б. Борисов рассматривает как особый феномен девичью культуру, причем не только традиционного крестьянского общества — на эту тему существует достаточно много капитальных исследований, но и современного, в первую очередь городского общества, где девушка не только и не столько невеста, сколько школьница (отсюда особый интерес исследователя во всех его работах к культуре девичьих учебных заведений), ее размышления о взаимоотношениях полов не только и не столько гадания о “суженом” и семейной жизни, сколько о любви как таковой, как чувстве, как увлекательной, пусть и трагической истории, которая может быть не только прожита, но также рассказана (написана) и прочитана.

Рукописные девичьи рассказы обращены к очень юным девушкам, скорее, к девочкам-подросткам (не случайно “взрослыми” в них выступают старшеклассники, любовные романы завязываются в каникулы или на школьных вечерах, а дети рождаются сразу после окончания школы). Это девочки, только-только прошедшие первые менструации (“была ли у тебя менструация” и “как ты учишься” — первые вопросы при знакомстве девочек 11—12 лет), только-только осознавшие себя частью взрослого, половозрелого коллектива, и рассказы, которые они читают, пишут и переписывают, призваны ввести их в систему ценностей этого коллектива. Так происходит в любом традиционном сообществе, сходную роль играют многие фольклорные жанры, однако в девичьих рукописных рассказах, при всем их несомненном родстве с традиционной фольклорной культурой (не случайно в названии серии, в рамках которой выпущен сборник, фигурирует слово “фольклор”), происходят весьма любопытные функциональные трансформации. Примером таких трансформаций выступают, на наш взгляд, непременная трагичность и связь со смертью, о которых говорилось выше.

С.Б. Борисов, размышляя о причинах такой нацеленности рукописных девичьих рассказов на смерть, приводит точки зрения разных исследователей, в частности о том, что связь любовь—смерть здесь равнозначна своего рода инициации. Сам он предпочитает термин “самоинициация”, который объединяет, а в какой-то степени отождествляет героинь и читательниц-переписчиц девичьих рассказов (с. 43).

Нам здесь, однако, видится возможным и другой подход: рукописные девичьи рассказы получили распространение с конца 1950-х гг., то есть тогда, когда в печати стали робко дебатироваться проблемы взаимоотношений полов у подростков (непременно с осуждением), появились упоминания о добрачных половых отношениях (о связи рукописных девичьих рассказов с литературой и публицистикой периода “оттепели” пишет в предисловии к сборнику Е.В. Кулешов, не акцентируя, впрочем, тот аспект, о котором мы сейчас говорим). Эти отношения, таким образом, входят со знаком минус в общую систему ценностей социума, однако запрет на них не вполне понятен, и поэтому, как нам кажется, маловнятные и не совсем понятные соображения о “девичьей чести” заменяются вполне понятными угрозами — разлуки (он ее бросил) и смерти.

Происходит то, что в фольклористике принято называть “медиацией”, однако парадокс заключается в том, что в качестве упрощенного и конкретного члена оппозиции, подменяющего более абстрактный (зло, бесчестье), выступает смерть, которая в рукописных девичьих рассказах мало чем отличается от разлуки и иногда с ней прямо соотносится (см. приведенную выше цитату из личного дневника).

Установка на освоение ценностей социума проявляется и в стилевых особенностях рассказов. И Е.В. Кулешов, и С.Б. Борисов, и Т.А. Китанина пишут о наивном и шаблонном, часто комически шаблонном стиле рассказов. Нам кажется, что в них происходит освоение не только моделей сексуального и социального поведения, но и простейших литературных моделей, причем не только на уровне сюжетосложения, но и на уровне стиля.

При описании внешности героев, их чувств и пр. в рассказах используются исключительно штампы, однако это штампы, существующие в литературе, и они, в определенной степени, оказываются для читательниц наглядным примером того, что такое литература вообще, что в ней должны быть описания и переживания и пр. , а также, возможно, наглядным примером того, как образ, созданный словом, может произвести сильное впечатление на читателя. “Он спустил с ее плеча ночную сорочку и припал жадными губами к ее плечу Он как голодный не мог насытиться поцелуями. Он целовал, целовал ее всю” (с. 162) — подобные строки производят на девушек-подростков впечатление, близкое к тому (и столь же необходимое), что испытывает мальчик-подросток, разглядывая изображения обнаженных женщин. В рассказах определенным образом подобраны имена — часто имена героев сходны (Олег и Алена), часто изысканны, если не экзотичны (Инга и Грин) и т.д. Еще раз повторим — эти приемы обязательно банальны, взяты из устоявшегося репертуара, они знакомят с расхожей стороной литературы (что не исключает подражания образцам достаточно достойным, например, рассказ “Инга” явно несет следы подражания “Звездному билету” Аксенова). Нам кажется несомненным достоинством подхода С.Б. Борисова к своему материалу то, что он не преувеличивает собственно художественных качеств текстов (чем отчасти грешит предисловие Кулешова). С этой точки зрения очень интересными кажутся наблюдения С.Б. Борисова над тем, как описывается в литературных произведениях, рассказывающих о девочках, процесс создания и восприятия подобных рассказов.

На с. 36—38 приводятся фрагменты трилогии А. Бруштейн “Дорога уходит в даль” и повести К. Филипповой “В гимназии”. В обоих произведениях речь идет о творчестве гимназисток (у Бруштейн — институток) начала ХХ в. В трилогии Бруштейн девочки решают издавать свой журнал, юные авторы пишут, разумеется, о любви, каждая использует свои представления о литературе и жизни. В повести Филипповой гимназистка пишет рассказ о любви как сочинение на свободную тему. В обоих случаях находятся взрослые (отец героини, врач, в первом случае и учитель во втором), разъясняющие, что рассказ никуда не годится. “Обратим внимание на то, что в обоих произведениях, описывающих девичье творчество, роль творческой рефлексии над текстом выполняет deus ex machina — либо отец-интеллигент, либо учитель словесности. Сама же девичья среда органично воспринимает непрофессиональные, наивные тексты” (с. 38), — пишет С.Б. Борисов. Позволим себе не согласиться с ним. В трилогии А. Бруштейн еще до реакции отца сами девочки — “редакторы” журнала видят, что рассказы никуда не годятся, а чуть далее в той же трилогии рассказывается о том, как несколько девочек отвергают “альбомные” стишки, которые недалекая классная дама предлагает как образец истинной поэзии. Они же пишут в альбомы подруг стихи Пушкина, что вызывает неудовольствие классной дамы.

Вообще, кажется, следует различать рукописные журналы и альбомы-песенники. О рукописных журналах С.Б. Борисов писал в статье “Самодеятельные журналы учащихся” (Живая старина. 2001. № 4), где приведен тот же пример из трилогии Бруштейн, но другой из повести К. Филипповой. Как бы ни были схожи рассказы, написанные для рукописного журнала, и те, что переписываются с добавлением “от себя” в альбом-песенник, это все же несколько разные явления. В одном случае мы имеем дело с осознанным авторством, а в другом — с чем-то подобным сказительству, где традиционный элемент выступает на первый план. Альбомная продукция восходит, как справедливо считает С.Б. Борисов, к традиции семейных альбомов, над которыми традиционно же было принято посмеиваться (ср. описание “уездной барышни альбома” в “Евгении Онегине”, литературные анекдоты о том, что позволял себе писать в альбомы дам Лермонтов). Возвращаясь к рукописным девичьим рассказам, заметим (и на основе личного опыта тоже), что социальная роль их состояла еще и в том, чтобы в процессе самоидентификации и взросления читательницы — члена социума они были отвергнуты. Оказаться в роли человека, который среди рыдающих над рассказами подруг высмеивает их литературные достоинства, значит отвергнуть шаблон ради культуры более высокого свойства и таким образом определить свое место в социуме. Часто в этой роли оказываются более взрослые или более продвинутые в культурном отношении читательницы.

Характер сборника, составленного С.Б. Борисовым, не позволил рассмотреть альбомы-песенники во всей совокупности — с включенными в них стихами и песнями. Такое рассмотрение было бы весьма интересно, хотя бы потому, что традиционное название рукописного девичьего альбома — “песенник”, тексты песен, как и тексты стихотворений играют в нем существенную роль. Песням принадлежит особая роль в девичьем социуме, однако здесь можно опять наблюдать трансформацию: если в традиционном крестьянском девичьем сообществе главное — совместное исполнение песни, присущее этому исполнению игровое начало, то в песнях, включенных в песенники, главное — слова, и вовсе не предполагается, как это происходит в патриархальном крестьянском сообществе, что слова песен известны исполнителям заранее (“спиши слова” — частая просьба после прослушивания песни). Интересно было бы проанализировать, как изменяются тут тексты известных песен в соответствии с сюжетными конвенциями девичьих рассказов — автор этих строк видел неоднократно переписанное “но и Молдованка и Пересса // Обожали Костю-моряка”, причем на вопрос, что значат эти имена, владелицы песенников говорили, привнося налет трагедийности в песню, что это две девушки, которым Костя впоследствии предпочел рыбачку Соню. Излишне говорить, что тексты песен не имеют указаний на авторов, то же часто происходит и со стихами, за одним исключением — Эдуарда Асадова.

Е.В. Кулешов говорит о близости стихотворений Асадова к рукописным рассказам, о том, что их включение в песенники не случайно, “литературная банальность произведений Асадова столь же велика, сколь сильна их простодушная искренность <…>. Обращает на себя внимание пристрастие поэта, тонко чувствовавшего духовные потребности своей аудитории, к новеллистической форме” (с. 14).

Стихи Асадова написаны по тем же шаблонам, что и рукописные девичьи рассказы, они обращены к той же аудитории, а имя Эдуард сделало самого поэта почти готовым персонажем рассказов. Заметим, однако, что они не кажутся нам искренними, а наоборот, неприятны тем уже, что представляют профессиональное, а не просто “наивное” спонтанное творчество, ореол “настоящего поэта” замедляет процесс вырастания читательниц из рамок шаблонной культуры, степень их воздействия достаточно сильна (сам Кулешов вдруг неожиданно меняет иронично-благожелательный тон на близкий к рукописным рассказам, когда говорит о том, что “девичьи образы — самые светлые и прекрасные в “балладах” поэта”, с. 15), хотя и усилие для того, чтобы заявить, что эти стихи пошлы и плохи, требуется большее, соответственно социальная функция их достаточно велика.

Скажем несколько слов о другом жанре альбома-песенника, представленном в сборнике “Правила любви”. В этих текстах кодификация норм поведения в половых отношениях выступает в своем неприкрытом виде, можно сказать, что рукописные девичьи рассказы пишутся как своеобразные иллюстрации этих норм. Однако нам кажется некоторой натяжкой возведение их к правилам любви Андрея Капеллана и вообще нормам куртуазии Европы (в первую очередь Франции) XII—XIII вв. Куртуазная культура была достаточно сложной, она ни в коей мере не обращалась к юным девушкам, регламентируя взаимоотношения замужней Дамы и влюбленного в нее рыцаря не мужа, “правила любви” — лишь одно из ее проявлений, с правилами песенников их роднит только название и принцип самой возможности кодификации любовного поведения. Нам кажется, что источник надо искать где-то ближе, возможно, во французских текстах XVIII—XIX вв. , всяких “грамматиках любви”, имевших хождение в отечественных гимназиях и пансионах, откуда потом постепенно они пришли и в девичьи альбомы (что не исключает их начальное происхождение из куртуазной культуры). Пародийное переосмысление принципа кодификации любовного поведения очень распространено в русской культуре начала ХХ в.

Завершая рецензию, еще раз замечу, что сборник представляется очень интересным. Хорошо подготовленный корпус текстов дает пищу для размышлений о самых разнообразных подходах к материалу, и хочется порадоваться не только за авторов сборника, но и за редактора серии А.С. Архипову, чей вклад в создание и конечный вид сборника весьма велик.

Такие прелестные девочки!: рассказы русских писателей (Аркадий Аверченко, Клавдия Лукашевич, Саша Черный)

1 449 ₽

1 099 ₽

+ до 164 бонусов

Купить

Цена на сайте может отличаться от цены в магазинах сети. Внешний вид книги может отличаться от изображения на сайте.

В наличии 4 шт

Ниночка, Анюта, Верочка, Катюша… Такие прелестные девочки! Их дни наполнены важными и неотложными делами. Накормить домашнего питомца и научиться разговаривать на пуделином языке, позаниматься с гувернанткой и поиграть с котёнком, встретить гостей и принять подарки, ну и конечно, побегать и посмеяться вволю… Столько хлопот! Они изящны и наивны, застенчивы и кокетливы, решительны и любопытны… Пожалуй, нет более изумительных созданий, чем они – девочки.

Описание

Характеристики

ИД Мещерякова

Как получить бонусы за отзыв о товаре

Сделайте заказ в интернет-магазине

Напишите развёрнутый отзыв от 300 символов только на то, что вы купили

Дождитесь, пока отзыв опубликуют.

Если он окажется среди первых десяти, вы получите 30 бонусов на Карту Любимого Покупателя. Можно писать неограниченное количество отзывов к разным покупкам – мы начислим бонусы за каждый, опубликованный в первой десятке.

Правила начисления бонусов

О книге

Плюсы

Обложка, шрифт, иллюстрации, лёгкость чтения

Минусы

Нет

Хочешь почувствовать себя маленькой девочкой?

Плюсы

Супер-плотная бумага, четкий крупный шрифт, изумительные картинки, чудесное оформление, достойный подарок!

Минусы

Нет

Книга «Такие прелестные девочки!: рассказы русских писателей» есть в наличии в интернет-магазине «Читай-город» по привлекательной цене. Если вы находитесь в Москве, Санкт-Петербурге, Нижнем Новгороде, Казани, Екатеринбурге, Ростове-на-Дону или любом другом регионе России, вы можете оформить заказ на книгу Аркадий Аверченко, Клавдия Лукашевич, Саша Черный «Такие прелестные девочки!: рассказы русских писателей» и выбрать удобный способ его получения: самовывоз, доставка курьером или отправка почтой. Чтобы покупать книги вам было ещё приятнее, мы регулярно проводим акции и конкурсы.

История Дюймовочки — Рассказы на ночь

Это История Дюймовочки для детей. Давным-давно в далекой деревне жила одна женщина. Она была очень одинока после смерти мужа. Она всегда хотела иметь ребенка, но, увы, его не было. Однажды она пошла к своей подруге, которая была доброй ведьмой. Она дала ей зёрнышко ячменя и велела вернуться домой и посадить его. Женщина сделала, как ей сказали.

На следующее утро из семени выросло прекрасное растение. У него был прекрасный цветок, похожий на тюльпан. Женщина никогда не видела такого цветка и была очарована его красотой. Она нежно поцеловала один из его лепестков. Когда она это сделала, цветок распустился. Внутри него была красивая маленькая девочка, размером не больше большого пальца женщины. Женщина моментально влюбилась в нее и назвала Дюймовочкой.

Вы также можете прочитать Рассказ о Спящей красавице.

История Золушки

Пожалуйста, включите JavaScript

История Золушки

История Дюймовочки Источник изображения @www.youtube.com

Дюймовочка забрала у женщины одиночество. Днем она рассказывала свои истории и разговаривала с ней. Иногда она делала Дюймовочке лодочку из лепестка тюльпана, которую та могла грести в тарелке с водой. Ночью Дюймовочка спала на кровати из скорлупы грецкого ореха с одеялом из лепестков розы.

Однажды ночью, когда она спала, к ее окну подошла лягушка и увидела ее. Он подумал про себя: «Какая красивая девушка! Она будет прекрасной невестой для моего сына!» И поэтому он схватил Дюймовочку и ускакал к себе домой. Когда его сын увидел свою невесту, он был очень счастлив. «Она прекрасна, отец. Я женюсь на ней! Но перед этим я хочу построить ей красивый дом», — сказал сын. «Хорошо, сынок, пока я посажу ее на кувшинку посреди пруда. Таким образом, она не сможет сбежать». И вот лягушка посадила Дюймовочку посреди пруда на лист кувшинки.

Дюймовочка пыталась сбежать из своего нового дома. Но когда она не смогла, она расплакалась. Два пескаря сидели под одним листом и слышали ее крик. Они спросили ее о ее проблемах, и когда она рассказала им, они решили помочь ей. Они отгрызли стебель лилии. Вскоре он сломался и уплыл вместе с Дюймовочкой.

Также прочитайте «Историю Пиноккио».

Как только Дюймовочка подумала, что она свободна, слетел жук и унес ее к себе домой. Он позвал своих друзей, чтобы представить им свою хорошенькую пленницу. Но друзья жука сказали ему, что она слишком отличается от них и не принадлежит им. «Я согласен! Я думаю, я должен отпустить ее», — подумал жук. Итак, он бросил ее в высокую траву и цветок.

Дюймовочка была очень рада, что освободилась от похитителей. Однако она не знала, где находится ее дом. Она провела много дней в траве и среди цветов. Она ела пыльцу цветов и пила росу с их листьев.

Однажды, когда она шла, она наткнулась на небольшой домик из глины. У него был странный круглый вход. Она подошла к ней и постучала в дверь. Дверь открыла мышь: «Здравствуйте, у вас сегодня не холодно? Входите пожалуйста!» — Большое спасибо, — сказала Дюймовочка. Как только Дюймовочка удобно устроилась в доме мышонка, он спросил ее, кто она такая. Дюймовочка рассказала ему всю свою историю. «Не волнуйся! Ты можешь оставаться здесь сколько хочешь, — сказала мышь.

Итак, Дюймовочка начала жить в своем новообретенном доме. Чтобы быть полезной в доме, она готовила для мышонка и рассказывала ему сказки. Через несколько дней мышь сказала, что пригласила гостя. «Он самый богатый мышонок во всей стране. Он мой очень хороший друг».

Также прочитайте Рассказ Красной Шапочки.

В тот вечер друг мышонка пришел на ужин. Все они разговаривали и хорошо проводили время. Во время ужина друг влюбился в Дюймовочку и заявил, что женится на ней. У Дюймовочки не было выбора, кроме как согласиться с тем, что происходит. Когда друг предложил показать ей свой дом, она согласилась посетить его дом. И отправились втроем вместе.

По пути они вошли в туннель. Там они нашли лежащую на земле раненую ласточку. Друг мыши пнул ее и грубо сказал: «Поделом ей! Что она делает в туннелях? Он должен был оставаться в воздухе». Дюймовочка была потрясена, увидев, что кто-то может так относиться к другому. Невидимая для мышей, она убежала оттуда.

Убедившись, что мыши ушли, она вернулась и занялась ласточкой. Она очень заботилась о ней, пока она снова не смогла летать. К тому времени, когда ласточка снова научилась летать, наступила весна. Она сказала Дюймовочке: «Я должна присоединиться к своей семье и друзьям. Они улетели в более теплое место. Я не могу оставаться здесь. Пойдем со мной!» Но у Дюймовочки было достаточно приключений, и она не хотела никуда идти. И вот ласточка улетела.

Также прочтите историю Джека и бобового стебля.

Прошло несколько месяцев, когда влюбленный друг мышонка снова нашел Дюймовочку. «О, мой возлюбленный! Я искал тебя повсюду. Теперь я нашел тебя и должен жениться на тебе. Дюймовочка знала, что у нее нет выхода. Поэтому она спросила его, может ли она провести последний день на открытом воздухе, прежде чем ей придется прожить остаток своей жизни с ним под землей.

Когда она в последний раз бродила по открытым полям, она услышала знакомый голос. «Пойдем, пойдем со мной, где твой дух всегда будет свободен!» сказала ласточка. Дюймовочка увидела своего старого друга, который вернулся к ней. На этот раз она согласилась и запрыгнула на спину ласточки, и они взлетели. Они летели над землей, водой и зелеными полями.

Когда они достигли страны цветов, ласточка приземлилась Дюймовочке на прекрасный лепесток цветка. «Это Королевство Цветов. И это их король, — сказала ласточка. Дюймовочка увидела красивого молодого короля с красивыми крыльями. Его окружали прекрасные цветы. Как только она увидела его, она поняла, что хочет называть это место своим домом. Ее присутствие привлекло внимание короля. Он тоже сразу влюбился в нее. «Ты выйдешь за меня?» — спросил король. «Да!» ответила Дюймовочка с широкой улыбкой.

Вы также можете прочитать: История Гензеля и Гретель.

Когда счастье отразилось на ее лице, она отрастила прекрасную пару крыльев и стала Королевой цветов. Вскоре они поженились и жили долго и счастливо.

Вот визуальное изображение «История Дюймовочки» . Смотрите видео историю ниже,

История девчонки со спичками

Это История девчонки со спичками . В ту ночь был канун Нового года, и было ужасно холодно и снежно. Маленькая девочка с непокрытой головой и без ног шла одна по темной улице. Когда она ушла из дома, на ней были тапочки, которые были последней вещью, которую ей подарила мать перед смертью.

Однако они были слишком велики, поэтому она потеряла их, когда переходила улицу. Первая туфелька была раздавлена каретой, ударилась о колесо кареты и бесследно исчезла. Вторую сорвал непослушный мальчишка и подбросил в воздух. Он рассмеялся и сказал, что оставит его, чтобы сделать кровать для своего щенка. Так вот, ей пришлось ходить босиком, ноги от холода сначала покраснели, а потом посинели.

Вам также может быть интересно прочитать «История ночи перед Рождеством».

Две подруги — Короткие истории на ночь…

Включите JavaScript

Две подруги — Короткие истории на ночь

История маленькой девочки со спичками — www.bedtimeshortstories.com пачка из них. Она попыталась добраться до людного места, но ее никто не заметил и ничего у нее не купил. За весь день она ничего не продала, и никто не дал ей ни копейки. Бедняжка, такая замерзшая и голодная, все еще шла по улице, а снег падал ей на голову и на спину.

Все окна были освещены и пахло жареным гусем. Когда была жива ее добрая бабушка, ее семья весело встречала Новый год дома вместе. Однако жнец забрал ее бабушку. У ее семьи закончились деньги, поэтому она была вынуждена покинуть свой прекрасный дом, украшенный прекрасным вьющимся плющом. Теперь она жила в темных трущобах и должна была каждый день слушать, как отец ругает ее.

Было так холодно, что она села в угол. Она подтянула к себе свои маленькие ножки, но становилось все холоднее и холоднее, и ее маленькие ручки почти онемели. Она не могла вернуться домой, так как не продала ни одной спички и не получила денег, отец бы ее побил.

Также прочтите рассказ «Алиса в стране чудес».

«Ой, как холодно! Мне сжечь одну спичку, чтобы согреться? она задавалась вопросом. И она осмелилась взять одну из связки спичек, а потом сожгла ее. Какой это был чудесный свет! она думала. Она сидела перед большим камином, и пламя танцевало и восхитительно согревало ее. Маленькая девочка протянула ноги, чтобы погреть их, но пламя погасло, а затем исчез и камин! Бедняжка держала в руках остатки сгоревшей спички и очень грустила.

Недолго думая, она зажгла вторую спичку. На этот раз стена превратилась в завесу, и она смогла заглянуть в комнату. Посередине стоял стол, полный вкусных блюд. Самым удивительным был жареный гусь, и он как будто выскочил прямо из своей тарелки и подошел к ней с ножом и вилкой в спине. И тут матч погас. Теперь перед ней была холодная и толстая стена.

На улице проходили какие-то люди, но они ее вообще не заметили. Она зажгла третью спичку. Внезапно появилась большая новогодняя елка. Сотни свечей красиво сияли и мерцали на зеленых ветвях. Маленькая девочка потянулась к ним обеими руками, но все свечи взлетели вверх и превратились в звезды на небе. «О, может быть, кто-то вот-вот умрет!» она думала о том, что ее бабушка всегда говорила ей перед смертью: когда падает звезда, добрая душа попадает в рай.

Также прочтите Историю Снежной Королевы.

Она потерла о стену еще одну спичку, вокруг засиял желтый свет, и она ясно увидела улыбающуюся ей бабушку. «Бабушка, возьми меня с собой! Я знаю, что ты уйдешь, когда спичка догорит, как вкусный жареный гусь и большая рождественская елка. Но, пожалуйста, не оставляй меня. Раньше мы были счастливы, и ты сказал мне, что если я буду хорошей девочкой, то однажды встречу тебя на небесах. Я прошу вас! Пожалуйста, скажи Богу, что я хочу следовать за тобой!» воскликнула она. Когда спичка догорела, сияющий мираж исчез перед ее лицом.

И так, одну за другой, она зажгла целую связку спичек. Она хотела, чтобы бабушка была рядом с ней. Спички давали такой яркий свет, что было ярче, чем в полдень. Она никогда не видела, какой красивой и высокой была ее бабушка. Это был удивительный момент, когда ее бабушка взяла ее за руки и подняла ее все выше и выше. Ни голод, ни холод, ни грусть не могли им теперь грозить, так как они были с богом.

На следующее утро снег все еще лежал на улице, но с восходом солнца стало намного теплее. Дети были в восторге, когда родители отпустили их поиграть. В углу, прислонившись к стене, сидела девочка с красными щечками и улыбающимся ртом. Рядом с ней лежала связка спичек, все сгоревшие. Она замерзла в новогоднюю ночь.

РубрикаРазное