Книги алекса лесли все: Все книги Алекса Лесли | Читать онлайн лучшие книги автора на ЛитРес

Сотрудник месяца

Ну вот, еще на месяц хватит. Не забудьте приобрести копию моей новой книги Вслед за его блаженством СЕЙЧАС, если вы хотите ее в Apple Bookstore, Kobo, Nook или на платформах электронных книг, отличных от Amazon, так как эта книга появится в Kindle Unlimited в следующие выходные. .

А пока берегите себя, берегите себя и приятного чтения. До встречи в следующем месяце!

Много любви

Алекс Лесли

Без рубрики Эндрю Грей сообщение в блоге книги книги электронная книга После его блаженства К.С. Уэллс Мэри успокаивает чтение романа

Нравится:

Нравится Загрузка…

Сложная вера: Алекс Мар и Лесли Джеймисон обсуждают американских ведьм, духовность и писательство…

разговоры

А

Поделиться артикул

Лесли Джеймисон , автор бестселлера Экзамены на эмпатию , недавно присоединилась к Алексу Мар в Жилищном управлении Нью-Йорка, чтобы обсудить первую книгу Мар, Witches of America (Sarah Crichton Books, 2015)  ​​— интимный, захватывающий рассказ о современном колдовстве в этой стране. (Недавно эта книга была включена в список «Известных книг 2015 года» журнала New York Times «».) Два автора обсудили дебют Мар, их общие навязчивые идеи и некоторые необычные трудности написания документальной литературы. Далее следует слегка переработанная и отредактированная версия их разговора.

Алекс Мар будет читать — вместе с Александрой Климан, Мелиссой Фебос, Ангелом Нафис и Линкольном Мишелем — в рамках проектов Electric Literature и The Rumpus’s праздничное мероприятие в Housing Works в следующий вторник, 15 декабря.

Лесли Джемисон: В какой-то момент в своей книге вы говорите о смешении «я» с «ими», и мне любопытно услышать, как вы в этом запутались. В частности: как вы решили сделать свое путешествие частью этой книги? Чтобы не просто быть отстраненным наблюдателем, а позволить себе путешествовать по этим мирам как реальный персонаж, сделать это путешествие частью истории?

Алекс Мар: На самом деле это забавно   —   когда я впервые представил эту идею своему издателю, это было очень похоже на то, что я буду использовать себя в качестве легкой основы. Мол, хорошо, я проведу тебя в этот мир, но в остальном у меня действительно будет незначительное присутствие. И вскоре после того, как я написал его и получил этот опыт, я отправил электронное письмо своему редактору, в котором примерно сказал: «Я думаю, вы должны знать, я уже слишком углубился».

Мне просто показалось неискренним притворяться, будто мой интерес к колдовству нейтральный.

Мне просто показалось неискренним притворяться, что мой интерес к колдовству нейтрален. Я думаю, что на самом деле для любого слово «колдовство» имеет такое примитивное, интуитивное воздействие, которое восходит к детству — народным сказкам, сказкам, фильмам, которые вы видели. А со своей стороны, я была воспитана отчасти католичкой, но также политически либеральной и феминистской и жила в Нью-Йорке — идеологически это было беспорядочно. Став взрослым, я пришел к выводу, что не существует никакой организованной религии, которой я мог бы придерживаться, и в то же время чувствовал, что существует какая-то большая тайна, с которой я хотел бы разобраться. Есть ли способ приблизиться к этому? Так я понял, что именно по этой причине я хотел написать эту книгу в первую очередь. А потом я просто нырнул.

LJ: И я думаю, что то, о чем вы говорите   такого рода интуитивное, сильно ощущаемое ощущение существования большей тайны   становится общей территорией между вами и людьми, о которых вы пишете, о чем я думаю заряжает книгу другой энергией, чем вы, как наблюдатель, стоящий в стороне, смотрящий на эти маргинальные сообщества и предлагающий их нам. Я имею в виду, что вы в их, и вы так серьезно относитесь к их вопросам и квестам, что отчасти поэтому мы, когда читаем это, тоже относимся к ним серьезно. Это говорит о чем-то первобытном в каждом из нас.

AM: Надеюсь! Это была идея. Я хотел использовать себя как мост. Я не знаю, кто является основным «средним» американским читателем, но я предполагаю, что у этого человека нет опыта в языческом сообществе, он не экспериментировал с колдовством, и все это будет выглядеть как инопланетное и экзотичное. Итак, как я могу использовать себя, чтобы сообщить: «Моя отправная точка, на первый взгляд, кажется очень далекой от людей в этом сообществе, но пойдемте со мной, когда я покажу вам, как это расстояние намного короче»? Я просто чувствовал, что это лучший подход.

LJ: Ну, дистанция действительно рушится. Не буду раскрывать слишком много, но есть момент, когда вы оказываетесь в походе на болоте с гигантскими банановыми пауками. Я имею в виду, что ваш разум, тело и дух действительно вовлечены в это, и это делает путешествие захватывающим в очень интуитивном ключе. Мне интересно, что это за отношения. Женщина по имени Морфеус — действительно большая часть книги — «она жрица Фери», — и ваши отношения с ней — часть истории. Как развивались эти отношения? Как вы пришли к доверию к Морфеусу?

AM: Да, очевидно, это большая часть возможности писать о людях, которые живут и ходят по планете независимо от автора. Ты вообще не можешь относиться к этому, Лесли! [смеется] Но, по сути, пять-шесть лет назад я снял документальный фильм под названием American Mystic , и он должен был состоять из переплетения портретов трех разных персонажей: двадцатилетних людей из очень отдаленных уголков страны, которые были вовлечены в разные маргинальные религиозные сообщества, которые были в некотором роде мистическими и которые действительно отличали их от мейнстрима. Мне очень понравилась идея показать еще одну часть того, как может выглядеть вера в этой стране, а также более высокую цену вашей мирской жизни, если вы являетесь частью сообщества, которое действительно выделяет вас, что многие люди не могут относится к.

… они очистили это плато и перетащили эти огромные стоячие камни с помощью группы собратьев-язычников со всего залива, чтобы создать свой собственный хендж. Каменный хендж в округе Санта-Клара…

Итак, в течение примерно шести месяцев, путешествуя по стране в поисках подходящих людей для этого фильма, я встретил эту женщину Морфеус в Северной Калифорнии. В то время она жила далеко от сети на сотне акров чрезвычайно дикой земли в округе Санта-Клара. Она и ее тогдашний муж жили в этом трейлере двойной ширины на одной части участка, и если вы поднялись на этот холм, они расчистили это плато и перетащили эти огромные стоячие камни с помощью группы товарищей-язычников. со всего района залива, чтобы создать свой собственный хендж. А каменный хендж в округе Санта-Клара — и никто из их соседей об этом не знал.

Во всяком случае, я действительно восхищался этим чувством самоотверженности, потому что, по ее мнению, она создавала убежище. Люди со всего залива могли приезжать и заниматься колдовством. Они могли просто связаться с ней и провести эти ритуалы на холме, под луной. Мы поговорили, и у Морфеуса было прекрасное чувство юмора. На самом деле она была не чушью, а просто тупой, сдержанной особой  —   а потом она наряжалась, готовилась к ритуалу и полностью преображалась. Я был так впечатлен ее магнетизмом и уровнем преданности делу. Мне нравится эта фраза «гулять пешком», потому что вы знаете ее, когда видите, верно? Когда кто-то «гуляет». И Морфеус был.

Однако особенность документального фильма в том, что на пути всегда стоят камеры, а настоящей интимности, я думаю, добиться невозможно, когда в комнате есть камеры. Поэтому, когда съемки закончились и я вернулся в Нью-Йорк, я понял, что что-то оставил позади — упущенную возможность. Я действительно хотел войти в круг с Морфеус и ее людьми и попытаться понять, что меня привлекло в первую очередь. Теперь, когда камеры больше не работают, что мне до этого? И как человек, который по своей сути является писателем, я подумал: «Хорошо, ну, это писательский проект. Вот почему меня это интересует. Это что-то интеллектуальное». Я не знаю, есть ли у вас такое, когда вы чувствуете, что есть темы, к которым вас тянет, определенные ситуации или люди, а затем вам как бы приходится вернуться назад и быть честным с самим собой в отношении того, почему вы здесь?

LJ: Да, ну, я, конечно, знаю динамику повторения одних и тех же повторяющихся вопросов или забот. Я всегда шутил со своим редактором, что моя следующая книга будет называться 9.0012 Еще больше экзаменов на эмпатию . Вы обнаруживаете, что изучаете одни и те же темы  — вы еще не закончили с ними. С ними сложно. Я думаю, что это чувство, когда вы спрашиваете себя: «Почему я заинтересован в этом?» для меня   как для читателя         это такой неотъемлемый этап процесса   , что мне как писателю кажется неизбежным этапом процесса.

Статья, которую я написал о болезни Моргеллонов, пришла мне на ум в определенные моменты, когда я читал вашу книгу   —   с точки зрения написания о сообществе и баланса между скептицизмом и уважением. Я на конференции в Остине с группой людей, которые понимают, что из их тел исходят странные, неопознаваемые вещества. Почему я здесь? Какова моя доля в этом? Что общего между мной и ими? Что остается мне чуждым в их опыте? Все эти вопросы. Вникать в эти вопросы, а не уклоняться от них  — вот как я проникаю в самую гущу того, что имеет значение, и откровенно рассказываю читателям о моем собственном присутствии в комнате и о том, что это за присутствие. И это, безусловно, одна из сюжетных линий этой книги, вы постоянно спрашиваете себя: «Что я ищу, находясь в этом пространстве?»

AM: Определенно.

Я просто думаю, что так работают люди: вы идентифицируете себя с кем-то по какой-то причине  — вам нравится их голос или небольшие подробности, которые вы узнаете о них  — и это позволяет вам общаться с ними.

Это также заставляет меня задуматься о том, как мы с вами оба смешиваем жанры в наших подходах к документальной литературе, и о том, как люди относятся к этому по-разному. Например, я очень твердо верю в использование вида от первого лица, потому что это работает для меня как для читателя. Я просто думаю, что так работают люди: вы идентифицируете себя с кем-то по какой-то причине  — вам нравится их голос или небольшие подробности, которые вы узнаете о них  — и это позволяет вам установить с ними связь. И они переносят вас в эту вселенную, которая кажется вам за миллион миль от вашего собственного опыта, но теперь вы расслаблены и готовы идти вместе. И прежде чем вы это узнаете…

У меня есть сценарий сна, в котором эту книгу читает какой-то консервативный христианин [смеется], которого я заставил чувствовать себя в некотором роде комфортно, а затем они погружаются в гностическую мессу Алистера Кроули, и, прежде чем они это осознают, у них другая точку зрения на то, что они хотят исследовать.

LJ: Если коротко рассказать о ваших фантазиях о консервативном христианском читателе, я чувствую, что — Я не знаю, сколько людей видели этот образ, который ходит вокруг, это Клаудия Рэнкин Гражданин на митинге Дональда Трампа, но —

утра: Боже мой, да.

LJ: Да, так что я чувствую, что, возможно, Ведьмы Америки будут следующими —

AM: В мегацеркви!

ЖЖ: Ага.

AM: Отлично, мне нравится.

LJ: В разное время я ощущал настоящий диапазон реакций на то, что происходит, когда история о себе помещается в ту же камеру, что и истории других —  по отношению к моей собственной работе, но по отношению к чужие работы тоже. И я думаю, что для некоторых людей эта комбинация кажется честным изображением того, что происходит, когда у людей происходит какая-то встреча  — что присутствуют два сознания, и поэтому есть что сказать об обоих этих сознаниях в получившемся произведении. Это, безусловно, то, что я чувствую и как я пишу, но я также думаю, что такое смешение жанров, мемуаров и репортажей, может также усилить это ощущение себя как навязчивого присутствия, понимаете?

AM : Типа «Я такой фантастический, я в этой сцене». О Боже.

ЖЖ: Справа. Это напоминает Таинственный научный театр 3000 с двумя силуэтами маленьких роботов перед фильмами.

AM: Никогда такого не ожидал! Я никогда не видел, чтобы ты бросал Таинственный научный театр . Это потрясающе.

LJ: Я никогда не думал, что наш разговор заведет меня к этому моменту, но вот мы здесь. Иногда я думаю, что есть такая неприятная версия этого, это то, как люди видят себя репортера статьи. Где вы — этот маленький силуэт робота, который угрожает заблокировать то, что действительно представляет интерес.

AM : Верно. Например, «Какое право вы имеете быть там?»

ЖЖ: Ага. Но я думаю, что вместо того, чтобы тихо отбрасывать возможность какого-то нарушения, такой подход делает видимой динамику — что-то, что касается не каждого человека в отдельности, а того, что происходит между ними, или магнетической энергии между их историями. Допуск обоих голосов в кадр считается с ним более откровенно. Мне нравится иметь возможность более четко задавать эти вопросы о том, какое право я имею быть здесь и какова моя доля в этом? Каково мое отношение к этому?

AM: И ваша книга, очевидно, в значительной степени борется с этим. За свои деньги я действительно считаю, что это невероятно честный подход.

В случае с кем-то вроде Морфеуса, который является центральным героем книги, это почти похоже на сотрудничество. Но это действительно деликатная вещь, и я знаю, что вы тоже сталкивались с этим. Когда вы пишете научно-популярную литературу, люди скажут: «Конечно, вы можете написать обо мне». Но это самая трогательная местность. Я думаю, что человеческий импульс  — «для любого из нас  — заключается в том, чтобы немедленно подумать: «Вы говорите мне, что моя жизнь интересна, что мои истории важны, что люди хотят знать о моей жизни». Вы чувствуете себя в некотором роде проверенным. И очень немногие люди действительно хорошо знают писателей, также являются журналистами и понимают, что когда кто-то говорит: «Я собираюсь написать о вас», они могут включать детали, которые вам кажутся случайными или неожиданными. Они могут видеть вас иначе, чем вы сами себя видите. Так что отношения тонкие; это баланс таким образом. И я думаю, что любой журналист или писатель-публицист сказал бы вам то же самое, если бы он был честным.

LJ: Это то, что мы оба по-разному сформулировали в своей работе, желание полностью верить в то, во что верят наши субъекты, желание присоединиться к чьим-то убеждениям, разочарование от того, что никогда не достигаем этого полного выравнивание. Я знаю, что для меня отчасти это восходит к довольно первобытным аспектам моей личности, которые связаны с тем, чтобы быть угодником людям в работе, которая не может быть более антагонистичной для угождения людям. Я думаю, что писать о жизни других людей — неподходящее направление работы для человека, угождающего людям , — но это работа, в которой я, похоже, нашел себя 9. 0005

Когда вы каким-то фрагментарным образом рассказываете о жизни другого человека, в ней присутствует некоторая доля насилия или некоторая вероятность насилия.

Когда я провожу время с кем-то, особенно с тем, кто находится в каком-то состоянии уязвимости или в каком-то состоянии боли, я очень хочу, чтобы мое письмо было положительным опытом для этого человека, чтобы он или она чувствовали себя представленными мной в некотором роде это вообще хорошо. Но по всем причинам, о которых ты говорил, Алекс, в этом сне есть что-то невозможное. Когда вы каким-то фрагментарным образом рассказываете о жизни другого человека, в ней присутствует некоторая доля насилия или некоторая вероятность насилия. Даже если нет злых намерений, существует реальная возможность насилия в неизбежном разрыве между самовосприятием и чужим восприятием вас. Так что в те моменты в моем письме, когда я говорю о своем желании полностью поверить в то, во что верит один из моих субъектов, я как бы оплакиваю этот пробел, или я оплакиваю это насилие, или я пытаюсь признать, что происходит в то пространство, где я представляю другую жизнь, но я не полностью стою под тем же углом, что и мой объект  — я не вижу их так, как они видят себя. Так что это не решает проблему, но иногда я дохожу до того, что чувствую, что должен говорите о проблеме или изложите проблему на странице. Вот почему и как это приходит ко мне.

AM: Честно говоря, это действительно суть дела.

Но между чем-то вроде ваших эссе и моей книгой есть одно отличие: это книга о вере, и книга, в которой я в определенный момент стал активным участником. Так что для меня это было не столько вопросом «Совпадают ли мои убеждения с убеждениями всех в этой ситуации?» и многое другое о том, «Я собираюсь подключиться здесь?» Ищем эту связь. Например, если бы вы были практикующим католиком, вы бы не сказали: «Хорошо, я собираюсь поговорить со священником?» а скорее: «Есть ли что-то в этой конкретной религии, что даст мне некоторые ответы или укажет на дверь, которая может приоткрыться для меня?»

Если ты пишешь о религии и принимаешь участие в церемонии, ты не делаешь какую-то научную, социологическую документацию… Потому что духовность по своей сути абсолютно субъективна.

И вот в чем дело: нельзя пойти и объективно написать о колдовских обрядах. Это было бы абсурдно. Если вы пишете о религии и принимаете участие в церемонии, вы не делаете какую-то научную, социологическую документацию. Я имею в виду, очевидно, что это было сделано — но я думаю, что это немного чушь собачья. Потому что духовность по своей сути полностью субъективна. Я не могу точно сказать кому-то, каково это сидеть в синагоге; Я не могу рассказать кому-то, что значит участвовать в католической мессе. Так что я хотел принять это полностью. Есть описания ритуалов, на которых меня не было, но на большинстве из них я присутствовал. И, надеюсь, в этих сценах у меня возникнут вопросы, например: «Что бы моя реакция на это? Могу ли я представить себя в этой комнате? Был бы у меня такой же опыт? То, что она описывает, убедительно для меня, но у меня нет таких же зависаний». Я думаю, что там есть место для этого, верно? И читатель может почувствовать, каково было стоять в этом пространстве, и в то же время он с рассказчиком, поэтому он чувствует себя немного безопаснее.

Очень неоднозначная реакция на мою книгу со стороны колдовского и оккультного сообщества онлайн   в зависимости от того, где вы исследуете в Интернете, в разных чатах и ​​так далее, или на моих страницах Amazon или Goodreads. Некоторые комментаторы открыто заявляют, что не читали книгу. Как правило, это сильная реакция  — «такая, которую я, возможно, по наивности не предвидел» — «в духе: какое право вы имеете писать об этом сообществе, если вы не являетесь преданным на протяжении всей жизни? Если вы были обучены определенной колдовской традиции, инициированы на x уровнях и были в ней десятилетиями, то это ситуация, в которой у вас есть разрешение написать об этом материале и об этом опыте. И я категорически не согласен. Это, конечно, сложно , но я думаю, что это все равно, что сказать, что если у вас есть какие-то сомнения или если вы исследуете как духовный человек, вы не имеете права писать о вере. И я просто —  Мысль об этом делает меня по-настоящему одиноким.

Существует ложное представление о том, что вера и убеждения — это что-то черно-белое. Ты либо атеист, либо полный новообращенный. И особенно в этой культуре людям очень нравится рассказ об обращении, в котором вы найти Бога! А потом ты напишешь об этом книгу! И это нормально. Но я очень хотел сделать эту книгу, хотя бы частично, об этой серой области. Так много людей в моей жизни, это их опыт: они не знают, где они приземляются, но они чувствуют себя обязанными каким-то образом искать. И, может быть, написав об этом, ситуация станет менее одинокой с точки зрения того, как мы можем говорить о религии, в чем смысл нашей жизни и обо всех этих возвышенных делах. [смеется]

LJ: Мне это нравится. Это так верно моему опыту вашей книги, а также моему опыту всех способов, которыми люди проходят через сложности духовности, что многие из нас живут в «серой зоне». Я хочу поговорить об этом подробнее. Потому что, как вы сказали, сложно писать о вере, и мне интересно, какой набор соперничающих желаний, конкурирующих импульсов, страхов, тревог или надежд пробегал в вашем уме, когда вы думали о том, как отдать должное тому, что вы чувствовали. вдохновляет и прекрасна для вас от того, что вы видели в этих сообществах, а также действует с некоторой долей вопросов и скептицизма. Как эти импульсы к уважению, с одной стороны, и скептицизму, с другой, двигались через вас, когда вы писали?

AM: Мол, вопрос как соблюсти баланс? Это так сложно. Я определенно мучил себя над этой партией за последние три с половиной года  — примерно столько времени заняла эта книга, между написанием и исследованием. Существует ряд книг, которые написаны для языческого сообщества на языческого сообщества  — но они написаны на каком-то инсайдерском жаргоне или в каком-то смысле являются книгами с практическими рекомендациями. Так что на самом деле нет никакого желания обращаться к мейнстриму с такой книгой. Марго Адлер Draw Down the Moon , еще в семидесятые годы, была важной перекрестной книгой об этом сообществе   —   но это был очень преднамеренный обзор, без повествовательной линии. Совсем другой проект.

Я просмотрел некоторые истории из этой совсем недавней истории, языческого движения, которое в этой стране восходит только к 1950-м годам , что невероятно! Вы можете проследить его очень специфическим образом до юга Англии. И были эти невероятные личности, которые только недавно умерли или все еще живы, люди, сыгравшие ключевую роль в распространении язычества, и авторы сообщества писали о них с таким благоговением  — как будто им не хватало чувства изумления от того, как эти у людей хватило смелости сделать то, что они сделали, сказать: «Хорошо, я поэт, в основном слепой, живу в маленьком городке в Орегоне, и я собираюсь тайно тренироваться с шабашем Пыльного котла». беженцев, с которыми я сталкивался. А теперь я собираюсь обучать своих учеников у себя дома, и я буду держать в секрете, что я учу ренегатов колдовству здесь, в 19-м веке.40-е годы». Ты шутишь, что ли? Совершенно потрясающе! Но внутри сообщества многие смотрят на этих людей как на пророков, в некоторых случаях, или как на священных личностей. И я думаю, что рискую получить —

Я думаю, это прекрасно писать о том, насколько сложен человек, пусть даже глава колдовской традиции.

Иногда я думаю о том, что когда вы идете на чью-то похоронную службу, и этот человек был главным персонажем и занозой в заднице чудесным образом, никто не говорит это вслух . Я всегда чувствовал, что в этом есть что-то трагическое. Я думаю, замечательно писать о том, насколько сложен человек, даже глава колдовской традиции. Так что я чувствовал, что это был баланс, который я мог бы принести, оставаясь при этом уважительным. Рассказывая чью-то историю, я мог просто признать: «Черт возьми, это были невероятные обстоятельства для кого-то».

Что касается моего собственного участия, я думаю, что очень сознательно поставил себя в ряд смущающих и уязвимых ситуаций. Я хотел быть настолько откровенным, насколько мог, о своих чувствах по поводу того, что в конечном итоге решил обучаться колдовству, и о моих отношениях с моим учителем ведьм в Массачусетсе, и о идее быть связанным с шабаш и собирается встретиться с шабашем в определенный день, например, в замке в Нью-Гэмпшире. «Что здесь происходит? Я чувствую противоречие  — как я должен чувствовать себя здесь? И, как писатель, вы предпочитаете раскрывать определенные вещи о себе, чтобы сигнализировать читателям: «Эй, я разоблачаю себя. Есть неловкие вещи, которые вы должны знать обо мне. Давайте просто выложим их на стол». И, возможно, не все читатели понимают, насколько осознанным и обдуманным является этот выбор. Что писатель активно, стратегически протягивает руку в эти моменты.

Люди не просто существуют в одном измерении, в вашей книге, будь то мирское измерение или духовное измерение  — вы просите их существовать в обоих. И это делает его намного более стереоскопическим.

ЖЖ: Ага. Что ж, этот вопрос о раскрытии себя так бесконечен для нас обоих. Я часто ввожу себя в кадр, чтобы усложнить то, что я говорю о ком-то другом; почти способ удержать себя от принятия слишком простого решения. Но отчасти то, что мне нравится в портретах людей в вашей книге, на самом деле связано с этой тягой к сложности, с этим желанием выйти и сказать на поминальной службе: «Вот как этот человек причинял боль». в задницу, когда они были живы». Не то чтобы вы превращаете всех в… «я даже не знаю, как сделать это множественное число» — «занозы в заднице»? Но мы получаем людей в их полноте. Например, мы понимаем, что этот парень пытался проводить время со своей шестилетней дочерью после того, как он расстался с их мамой  — мы получаем его видение и мы видим его в оккультной массе. Мы получаем вашего учителя в качестве вашего учителя колдовства, и , мы получаем видение, как она дома воспитывает своих детей. Люди не просто существуют в одном измерении, в вашей книге, будь то мирское измерение или духовное измерение  — вы просите их существовать в и . И это делает его намного более стереоскопическим.

AM: О, мне нравится это: стереоскопическое. Например, есть момент, когда я решаю начать тренироваться, может быть, в середине книги. Я пишу Морфеус  — «потому что на тот момент у нас была дружба, и я чувствую, что могу доверять ей  — и я говорю: хорошо, я думаю, я хочу обучаться колдовству. Как вы делаете это в 2012, 2013, когда бы это ни было? И она присылает мне чей-то адрес электронной почты. И я подумал: «Что? Я напишу этой женщине по электронной почте, и она станет моим личным мастером-джедаем, моим наставником в этой таинственной, экстатической колдовской традиции Фери? Хм, ладно. Это разочаровывает или… ? Но я понял, что это детская реакция. Я хотел какой-то сказочной версии вещей, когда настоящие жрицы сидят дома и думают: «У меня просто нет времени! Если вы хотите, чтобы я передал традицию, давайте действовать эффективно. Мы отправим электронное письмо. Вы заполняете эту форму. Мы назначим звонок. И если ты продержишься после телефонного звонка, что ж, тогда мы можем пойти куда-нибудь с этим. И на самом деле в какой-то момент мой учитель сказал: «Я хочу, чтобы вы знали, что это похоже на аспирантуру. Так что вы должны быть готовы к серьезному чтению». [смеется] И мне нравилось учиться принимать обыденные аспекты всего этого. Я имею в виду, это жизнь! Это реально.