Как толстого человека обидно обозвать: как можно назвать толстого человека?

Как оскорбить белого | 18.01.2022, ИноСМИ

Материалы ИноСМИ содержат оценки исключительно зарубежных СМИ и не отражают позицию редакции ИноСМИ

В течение многих лет люди пытались найти такое обращение к белым американцам, которое было бы настолько же экспрессивным и оскорбительным для них, как слова с буквы Н для афроамериканцев. Думаю, оно существует.

Грег Каллерес (Greg Kalleres)

 

В течение многих лет люди пытались найти такое обращение к белым американцам, которое было бы настолько же экспрессивным и оскорбительным для них, как слова с буквы Н для афроамериканцев. И, откровенно говоря, выбор здесь небольшой: бледнолицый, снежок, белозадый, деревенщина – все это никуда не годится.

 

Проблема заключается в том, что словом «белый» можно охарактеризовать такое множество типов людей, что как обозначение цвета кожи в США оно не несет в себе никаких негативных коннотаций. Разумеется, если вы называете человека белым, вы подразумеваете, что он плохой танцор, совсем не крутой и слишком часто смотрит «Аббатство Даунтон».

Однако чтобы найти эпитеты, которые по своей выразительности не уступали бы словам на букву Н, необходимо воспользоваться всем известными оскорбительными выражениями, которые имеют непосредственное отношение к происхождению и расе. Мне повезло. Я наполовину грек, и единственное оскорбление, которое я нашел для своих сограждан, было «сборщик оливок», которое, как мне кажется, звучит довольно мило. По крайней мере, оно означает, что у меня есть работа.

 

Я долго размышлял над этим вопросом, потому что я написал пьесу под названием «Белозадый», премьера которой состоялась 14 марта в театре Urban Stages. Это черная комедия, где речь идет о рекламном ролике, прославляющем жестокость банды чернокожих, чтобы продать кроссовки для игры в баскетбол белым подросткам. Когда чернокожий подросток гибнет за эти кроссовки, дизайнер обуви – тоже чернокожий – клянется отомстить. Между тем, автор рекламного ролика идет к психотерапевту, чтобы избавиться от комплекса вины белого человека, который еще больше усугубляется, когда он узнает, что психотерапевт – чернокожий.

Все персонажи вынуждены пройти испытание на прочность, когда на рынке появляется новое лекарство для лечения расизма.

 

В первый же день один из актеров спросил меня, почему я выбрал для своей пьесы такое название. Причина первая: друзья детства дизайнера обуви назвали его белозадым, потому что он рос в богатом белом районе. Вторая причина еще проще: моя пьеса – это комедия, и слово, когда-то считавшееся оскорбительным, теперь кажется забавным. Мне кажется, со времен «Жажды смерти-3» я ни разу не слышал, чтобы его использовали без иронии.

 

Однако все это заставило меня задуматься: существует ли какой-либо способ оскорбить белого человека? Разумеется, можно сказать человеку, что он или она напоминает вам какого-то актера, а потом осторожно добавить: «Но, конечно, не такого толстого». Белые просто ненавидят, когда их называют толстыми. Но существует ли какое-нибудь одно слово, которое могло бы заставить человека почувствовать себя плохо, только потому что он белый?

 

Думаю, что существует. В течение нескольких лет я работал автором текстов в области рекламы. В этой индустрии в основном работают белые, что кажется мне довольно странным, если учесть, насколько часто им приходится продавать продукты небелым гражданам. Тем не менее, когда многочисленной группе белых людей приходится обсуждать их целевую аудиторию, они зачастую просто не знают, как это можно сделать, нечаянно не обронив при этом что-нибудь оскорбительное.

 

В настоящее время жители США находятся в своего рода расово затруднительном положении. Мы наблюдаем прогресс, но у нас нет адекватных языковых средств, чтобы мы могли выстроить мост между тем местом, где мы находимся сейчас, и тем, куда мы направляемся. В результате мы оказались в каком-то овраге, либо потому что мы не знаем, какие правильные слова нужно использовать, либо потому что нам кажется, что мы знаем. Более либеральные белые люди зачастую приходят в такой ужас, если они вдруг произносят неправильное слово или делают неверный акцент, что начинает казаться, будто они прыгают с одного мокрого коврика на другой, размахивая руками и пытаясь сохранить равновесие.

И, честно говоря, это выглядит очень забавно. Даже если я сам – один из таких людей.

 

Смешно то, что все эти лингвистические акробатические этюды исполняются с единственной целью: белые люди не хотят, чтобы их назвали словом, которое заставляет их чрезвычайно нервничать – словом на букву Р. Нет, это не Райан Сикрест (Ryan Seacrest). Хотя это тоже довольно оскорбительно.

 

Я имею в виду слово «расист». Если белый человек слышит его в свой адрес – даже в завуалированной форме – он теряет покой. Я не утверждаю, что слово на Р по своей культурной значимости ничем не уступает слову на Н, но мне кажется, что это лучше чем «белозадый». Возможно, это само по себя является признаком прогресса.

 

В моей пьесе таблетка против расизма – Дрискотол – использует именно этот страх в качестве своей маркетинговой стратегии. В одном из черновых вариантов пьесы я написал текст рекламного ролика, в котором доктор Дрискотол произносит в камеру следующее:

 

«Всего одна капсула в день и ваша ненависть, глубоко укоренившаяся или только зарождающаяся, исчезнет. Или, эй, может быть, это вас не касается? Может быть, вы никогда в жизни не были расистом. Остановитесь прямо сейчас! Потому что исследования показывают, что, даже если вы уверены, что вы не расист, вы уже расист, потому что так думаете. Это взгляд настоящего расиста».

 

В процессе работы над пьесой я понял, что эффективностью должно обладать вовсе не само лекарство, а обещание, что, если вы будете его принимать, вас уже никогда не назовут расистом. Разве это не чудесно? Вам больше не придется наблюдать за тем, как кто-то пытается неуклюже вам помочь: «Нет, это круто! У меня был черный приятель!» Вместо этого он скажет: «Нет, это круто! У меня есть справка от доктора».

 

Мне бы хотелось узнать, какие пьесы и мюзиклы заставили вас задуматься над проблемой расизма в вашей собственной жизни. Какие постановки сделали это с юмором, а какие – через трагедию?

 

Грег Каллерес писал пьесы для театров, а также сценарии для телевизионных и радиопрограмм. Премьера его пьесы «Белозадый» состоялась 14 марта в театре Urban Stages на Манхеттене.

 

Бой добра со злом в Европе еще не окончен Журнал Министерства обороны Российской Федерации

Главный удар наши оппоненты наносят по самому смыслу Великой Отечественной войны.

 

Что происходит с современной Европой? Почему там сознательно фальсифицируют историю и отказываются от формировавшихся веками культурно-исторических ценностей? Об этом и многом другом редактору отдела газеты «Красная звезда» Владимиру Мохову рассказала известный российский историк, президент Фонда исторической перспективы, член Общественной палаты Российской Федерации Наталия НАРОЧНИЦКАЯ.

 

— Наталия Алексеевна, недавно вы приняли участие в круглом столе на тему «Противодействие фальсификации истории Великой Отечественной и Второй мировой войн — важнейшая составляющая защиты национальных интересов и безопасности России», проведенном НИИ военной истории Военной академии Генерального штаба ВС РФ. То, что тема эта остается актуальной, сомнений не вызывает. Но нашли ли мы уже те формы и методы, которые позволяют эффективно этой фальсификации противодействовать?

— Когда по всем направлениям ведется такая массированная атака, методы и формы противодействия должны быть разнообразными. Для историков, например, это публикация документов, проведение конференций с приглашением серьезных ученых из-за рубежа. Как правило, в научном мире этика отношения к документам, историческим фактам все-таки иная, нежели у многих иностранных пропагандистов и журналистов. Черное они не будут называть белым и наоборот.

Но стоящая перед нами задача гораздо шире, чем дебаты с историками. Особого внимания требует то, что происходит с сознанием нашей молодежи. Его обрабатывают недруги современными информационными технологиями, разрушая единство мировоззрения, а оно — главное нематериальное условие национальной безопасности.

На Западе никогда бы не посмели так откровенно фальсифицировать историю, если бы первыми над нашей Победой не начали глумиться наши же доморощенные деятели «либерального толка». Впрочем, к либерализму они не имеют никакого отношения, ибо нетерпимость к инакомыслию у них куда больше, чем у нас с вами. Первый удар был нанесен ими уже давно, в конце 1980-х и в 1990-е. Причем это были не историки, а «профессиональные ниспровергатели».

Упор делался, конечно же, на принижение в целом роли СССР в разгроме фашизма, что тут же подхватили на Западе. Хотя факты говорят сами за себя. На восточном фронте за все время войны Гитлер положил 676 дивизий. А на всех западных фронтах, от Африки до Балкан, всего 176. О чем тут еще говорить? Вслед за этим началось развенчание образов наших прославленных полководцев и т.д.

Однако главный удар наносился по самому смыслу войны! Оказывается, велась она не за сохранение нации как суверенного вершителя собственной истории вместо уготованного Гитлером положения рабов, а за… демократию. А раз у нас был тогда недемократичный режим, значит, Сталин — такой же тоталитарный монстр, как и Гитлер. В те годы это было особенно опасно, поскольку эйфория от тотального пересмотра прошлого пронизала общество довольно широко, и люди совершали грех библейского Хама, в упоении кричали о реальных и мнимых грехах советской системы, воображая, что на «разрушении до основания» появится нечто идеальное!

А память о Великой Отечественной оставалась практически единственной национальной скрепой. На нее и был направлен этот удар. Однако память народная все-таки оказалась сильнее.

К сожалению, нынешняя молодежь не вполне представляет, что Гитлер готовил для порабощенных народов, особенно для славян. Нам ведь угрожала не просто потеря части территории или материального достояния, как в войнах прошлых веков. Эта война принципиально отличалась. Нацистская идеология открыто провозглашала цель превратить именно советских людей в расходный материал для германской нации. Это означало прекращение национальной жизни, утрату языка, культуры — то есть исчезновение из истории. Известна по документам задача сократить на 40 миллионов население Центральной России — то есть истребить русских, украинцев, белорусов. Остальным в лучшем случае была уготована судьба свинопасов и горничных.

— В советские времена информация, о которой идет речь, все-таки дозировалась. Только сейчас стали приоткрываться архивы, проливающие свет на эту страшную правду.

— Раньше, в социалистическом лагере, надо было не «обижать» поляков, румын, венгров, надо было ради ГДР щадить и историческое самолюбие немцев. Идеология внушала, что грех нацизма и агрессия возможны лишь при капитализме, а при социализме мы все стали братьями. Поэтому мы не писали о том, что в составе гитлеровской армии было множество граждан стран — будущих членов Варшавского договора. И зачастую в своих зверствах они превосходили немецких карателей. А уж про украинских карателей никто даже не заикался.

Если бы мы обнародовали, что еще в Первую мировую войну, до всякого большевизма и коммунизма, отцы и деды будущих бандеровцев точно так же сражались с Русской армией, доносили австрийскому командованию о прорусских симпатиях, то мы ко многому были бы готовы. Найдите в интернете издание одного из эмигрантов-русинов: Петро Гардый, ставший в Канаде Питером Гарди, собирал Талергофский альманах, в котором документы рассказывают, как галицийские униаты были «приспешниками австро-венгерского командования» и «предателями» украинского народа. Это 1914–1916 годы, когда советской власти в помине не было.

Есть аргумент, который выводит тему из дискуссии приверженцев и противников коммунистической идеи. Споры о том, плохим или хорошим было Советское государство, неуместны, поскольку в 1941-м беда случилась не с государством, а с Отечеством. А это не совсем тождественные понятия. Государство  это политический институт, всегда несовершенный и полный грехов, как и человек, а Отечество — вечный преемственный дар для исторического пути. На нем бывают взлеты и падения, грехи и заблуждения, великие очищения и подвиги. Защищали наши предки, прежде всего, Отечество.

И даже мудрая часть русской эмиграции, которая не приняла революцию и советскую власть, сочувствовала Красной Армии. Об этом мне рассказывал внук Льва Николаевича Толстого, академик-славист Никита Ильич Толстой, который родился и вырос в эмиграции, но вступил в сербские партизаны, чтобы воевать с фашистами «так же, как дед воевал в Севастополе».

— Раз уж вы упомянули русинов, то судьба их в этом смысле показательна. Они во многом утратили свою идентичность, потому что их фактически распяла националистическая машина.

— Совершенно верно. У русинов еще остаются всплески самосознания, но их будущее как нации под вопросом. Нынешние украинские власти их притесняют, преследуют. Закарпатская Русь многим в Киеве как кость в горле. Поэтому любые прорусские настроения раньше и теперь подавляются в зародыше. А полезно знать, что прадед нынешнего одиозного украинского националиста Тягнибока фигурировал в качестве преступника на Версальской конференции по итогам Первой мировой войны. Из-за его доносов погибли несколько русинских семей. Вот откуда корни идут…

— Полномасштабная политическая, информационная, экономическая война коллективного Запада против России уже никого не удивляет. Неприятным открытием этого года стало то, с какой готовностью присоединились к ней Чехия, Словакия, Болгария. Но, может, и этому удивляться не стоит?

— Честно говоря, обидно за словаков. Думаю, там все-таки гораздо меньше прослойка тех, кто готов участвовать в гибридной войне против России. Несколько лет назад, выступая там на юбилее Словацкого национального восстания, я встречала восторженные отклики и казалось, что необходимость дружбы с Россией никто сомнению не подвергает. А вот в Чехии, и это не секрет, коллаборационизм процветал и раньше. Это не значит, что среди чехов не было истинных героев-антифашистов, но столетиями являясь частью Австро-Венгерской монархии, чешская элита привыкла приспосабливаться. Не случайно у представителей австрийской аристократии часто встречаются славянские имена. И, как это ни печально, сейчас эти тенденции набирают силу. Мне, например, рассказывали, что отец такой знаковой чешской фигуры, как Вацлав Гавел, в годы войны сотрудничал с фашистами и гауляйтер Чехии подарил ему за это поместье.

Как это ни грустно, но бывшие соцстраны, которые СССР не только освободил от фашистов, но и помог в послевоенном восстановлении, сегодня с упоением твердят, что были… под оккупацией коммунистического режима. Ничего себе оккупация! Жили лучше «оккупантов», развивали культуру, добивались грандиозных научных, экономических достижений. А когда мы их в итоге «отпустили», оказались нациями с промышленностью и академиями наук, не просто способными к самостоятельному развитию, но и превосходящими многие другие страны.

— Видимо, не случайно восточные немцы так ностальгируют по ГДР.

— Да они до сих пор остаются самыми лояльными к нам. Горбачев буквально вытолкал их в ФРГ, хотя они к этому были не готовы. Мы сдали верных нам лидеров-соратников. Даже по прошествии нескольких десятилетий восточные немцы в ФРГ остаются людьми второго сорта. У них ниже уровень жизни. Когда на международных форумах я встречалась с немецкими учеными из бывшей ГДР, то с ними всегда было легко найти общий язык. Один тамошний старик-философ, вместе с которым мы выступали под натовскими бомбежками в Белграде, признался мне, что никогда не думал, что ему придется жить в объединенной Германии в обстановке непрерывной лжи и подлогов.

— Европа действительно перестает быть собой, утрачивая не только национальную идентичность, но и элементарную безопасность на улицах?

— Увы, это так. И это не преувеличение. Когда бываешь в Европе часто, замечаешь уже не красоты архитектуры, а то, что пресса проповедует одно и то же, будто всем управляет идеологический отдел какого-то ЦК. Альтернативные мнения тут же клеймятся. С безопасностью проблем все больше. В том же Париже есть кварталы, попадая в которые, вы думаете, что оказались где-нибудь в Мавритании. Там царят свои порядки, а полицейские сами боятся туда заглядывать.

Мы живем в информационном обществе, и управление массовым сознанием есть один из важнейших инструментов политики. Так вот, в Европе ни власть, ни идеологическая элита, контролирующая медиа, похоже, не способны признать проблему и назвать ее открыто. Между тем Европа стремительно утрачивает свои традиционные ценности, которые когда-то сделали ее великой, явив миру великую культуру, великие идеи. Сегодня ничего этого нет!

Там, где нет грани между добром и злом, грехом и добродетелью, красотой и уродством, никакой культуры родиться не может. Тогда бессмысленны монологи Макбета и Гамлета. К этому в Европе все сейчас и идет. Постмодернистская идеология — это история без всякого нравственного целеполагания.

Фактически на глазах происходит то, о чем еще Константин Леонтьев сказал: «Европа сама в себе уничтожает все изящное, великое и святое». Европейские консерваторы бьют по этому поводу в колокола, но на них немедленно набрасывают ярлык. Особенно трудно противостоять постмодернистской идеологии в Германии, потому что любое консервативное высказывание тут же приравнивается к ностальгии по фашизму.

— Может ли тяга к традиционным, консервативным ценностям стать почвой для сближения если не европейских стран, то европейских народов с Россией?

— Да это главный наш резерв! И я считаю, что мы мало работаем с консервативной европейской публикой, недооцениваем свою «мягкую силу». По своему опыту могу сказать, что таких людей там немало. Так что битва добра со злом еще не проиграна окончательно. И для того, чтобы европейские консерваторы были посмелее, им надо показывать, что они не одни! Помогать им сближаться. И это никакое не вмешательство во внутренние дела других стран. Это лишь свободная дискуссия без искусственных барьеров, что там сейчас фактически под запретом.

Пресловутая толерантность доходит до абсурда. Вы не можете, например, выступая на ТВ, носить теперь крестик даже в качестве украшения, якобы это оскорбляет мигрантов. Вместо того, чтобы напомнить мигрантам, что в стране, куда им любезно позволили приехать, это норма, что они не должны и не имеют права возражать против символов веры народа, создавшего эту страну, европейские власти, запрещая крестик, поощряют беспардонное поведение со стороны приезжих.

А вот еще пример «заката Европы»: тележурналистку, которая позволила себе сказать о необходимости поощрять традиционную семью и материнство, чтобы Европа не вымерла, просто заклевали, лишили контракта. Так что, в Европе идут процессы, тревожные для всего христианского мира.

У меня много друзей среди европейских ученых из консервативного лагеря. И когда я с ними беседую, мы не чувствуем «дилемму» между Европой и Россией. Нас радует, вдохновляет и удручает одно и то же. Мы с интересом обсуждаем то, что нас объединяет, и с таким же взаимным интересом без гнева и пристрастия говорим о наших особенностях. Я как-то отправила своему английскому другу — философу, публицисту и убежденному католику, фото, на котором российский президент прикладывается к кресту. В ответ он пишет: «Счастливые вы! Мне уже никогда не увидеть, чтобы какой-то западный политик осмелился публично сделать то же самое».

Этот англичанин обратил внимание и на то, что единственным поздравлением избранному Папе Римскому Франциску, в котором содержалось упоминание о христианских ценностях, было послание от Владимира Путина. Остальные поздравляли примерно так, будто избрали президента или министра рыбной промышленности.

— Что вы думаете о поступке отставных и действующих французских военных, выступивших с открытыми письмами к руководству страны и заявивших, что Франция движется к гражданской войне и уже не контролирует отдельные свои анклавы?

— Я их поддерживаю. Может быть, это последний чистый язык пламени из тлеющего болота Западной Европы. Думаю, это очень продуманное и серьезное обращение. Ведь Франции грозит даже не гражданская война, а война за то, чтобы Франция осталась Францией, а не превратилась в Судан или Марокко. Военные сказали об этом деликатно, а я позволю себе высказаться менее дипломатично.

Речь идет о том, что бездумное либертарианское законодательство в Евросоюзе, допускающее так называемую семейную иммиграцию, привело к тому, что огромные массы совершенно не желающих ассимилироваться людей, причем низкого культурного уровня, создают во Франции, да и в Германии, анклавы чуждой цивилизации. Как это происходит? Приезжает молодой мужчина, устраивается грузчиком. И уже через год он может привезти своих родственников — жен, невест, матерей, которые никогда не будут работать, а будут лишь рожать и получать социальные пособия.

Мигранты, как правило, живут скученно, заселяя целые районы и перестав уважать Европу за то, что та сама попрала свои ценности. Осмелев, они уже открыто выражают свою ненависть и презрение к культуре, обычаям страны, которая их приняла. Конечно же, для Франции, для всей Европы это очень опасно. Если бы вы знали, сколько восторженных поздравлений мигрантов друг другу было во французских соцсетях в связи с пожаром в Нотр-Дам де Пари. Такое впечатление, что мигранты пробуют Францию на внутреннюю устойчивость.

Люди военные понимают это, может быть, лучше других. И полиция их поддерживает, сталкиваясь с нарастающим валом этнической преступности. Но французским полицейским точно так же не позавидуешь, как и американским. Не дай бог они обидят какого-нибудь мигранта, в каких бы реальных грехах он повинен ни был.

— Не кажется ли вам, что для решения проблем такого уровня Франции нужна политическая фигура уровня Шарля де Голля?

— Пока такой личности там явно не просматривается, да и нынешняя идеология без ценностей не может ее воспитать! Под маркой защиты прав человека европейцам навязываются совершенно чуждые всей мировой культуре идеи вроде того, что современный человек должен быть свободен от любых связей — национальных, этических, религиозных, моральных, что он свободен даже отрицать и менять свою богоданную физическую природу. Это уничтожает некогда великую Европу. Кто-то понимает это кожей, кто-то — духом, кто-то уже способен это сформулировать и осознанно противостоять. Но консервативная часть Европы политически мало структурирована. И делается все, чтобы этого не произошло.

7 фраз, которые вы можете не считать фэтшейминговыми, но определенно таковыми являются

Источник: iStock.

Как уже известно большинству из нас, он был полон ненавистных слов, высмеивающих боль других и лишающих их человечности.

В лучшем случае это было неоригинально — ничего такого, что любой толстяк не слышал уже миллион раз.

Видео, однако, напомнило мне о важности просвещения масс в отношении фэтшейминга в целом.

Худой или прямой человек просто не может сказать толстому человеку, что фэтшейминга не существует, когда есть так много примеров этого, присущих нашему повседневному языку, средствам массовой информации и культуре.

Врачи регулярно стыдят толстых людей за их вес и говорят, что быть худыми морально лучше. Угнетение толстых людей вполне реально и представляет серьезную опасность для нашего здоровья и самочувствия.

Дело в том, что фэтшейминг не помогает людям похудеть, а клеймо, которое оно создает, приносит больше вреда, чем пользы людям крупного телосложения, согласно исследованию, опубликованному в научном журнале PLOS ONE.

Я надеюсь, что большинство людей пытаются понять, как стать союзником людей, которые пристыжены, а не намеренно причиняют вред окружающим.

Тем не менее, иногда мы можем нечаянно пристыдить себя и нуждаться в переосмыслении языка и идей, которые постоянно вдалбливались в наши головы на протяжении многих лет.

Вот только семь коварных фраз, стыдящих жир, которые нужно исключить из своего лексикона прямо сейчас.

1. «Я имею в виду, я полностью понимаю, если люди толстые из-за болезни или чего-то еще».

При первом прослушивании это может показаться не таким уж ужасным. Вы показываете, что на самом деле понимаете, что причины ожирения могут быть очень тонкими. Очки, да?

Не так быстро. Избирательно наделять людей человечностью и принимать их в зависимости от размера их тела — это более чем напыщенно. Принятие по отношению к другим не должно иметь ничего общего с тем, толстые ли они из-за своей щитовидной железы.

Принятие жира должно происходить без каких-либо исключений, и точка.

2. «Ты не толстый! Ты прекрасна!»

Это утверждение невероятно проблематично, потому что оно подтверждает идею о том, что полнота и красота исключают друг друга.

Полнота и красота пересекаются. Люди толстые и красивые. Конец предложения.

3. «Пожалуйста, перестаньте называть себя толстой. Не говори так о себе».

Вот в чем дело: многие люди используют слово «толстый» как оскорбление. Тем не менее, многие толстые люди называют слово «жир» дескриптором, который придает им силы, а не уничижительное уничижение.

Вы бы не разозлились на своего шестифутового друга за то, что он назвал себя «высоким», не так ли? Пожалуйста, позвольте людям с любовью относиться к себе так, как они хотят.

4. «Фу, я такой толстый».

Ладно, подожди. Разве я только что не сказал, что это круто, когда люди называют себя толстыми, если хотят?

Да! Если они сами на самом деле толстые.

Когда люди нормального роста, которые никогда не страдали от маргинализации из-за того, что они толстые, решают использовать это слово, это лишает его части власти, которую имеют над ним настоящие люди высокого роста.

Когда вы просто сыты или чувствуете, что больше места занимает ваше тело, скажите об этом.

Не превращайте толстые тела в шутку и не используйте негативные коннотации этого слова для получения комплиментов.

У всех нас иногда возникают проблемы с изображением тела, но использование этого слова, потому что вы считаете его милым, никому не помогает.

5. «У тебя такое милое/красивое лицо!»

Ну, толстяки более чем привыкли к тому, что их хвалят за внешний вид/привлекательность лица и не более того. Скорее всего, это использовалось как микроагрессия против всех людей крупного телосложения.

Поднимите руки, если вы слышали: «Ты был бы таким красивым, если бы сбросил несколько фунтов. У тебя такое красивое лицо!» Мол, что не так со мной во всем остальном?

6. «Не могу поверить, что похудел на 20 фунтов! Я чувствую себя потрясающе!»

Даже если вы принимаете и позитивно относитесь к фигуре и размерам вашего друга, даже если вы никому не советуете сесть на диету, и даже если ваше тело позитивно относится к потере веса , разговоры о диетах до сих пор невероятно волнуют многих полных людей.

Мы годами терпели, когда люди либо прямо заявляли, либо тонко намекали, что могли бы сбросить несколько фунтов, что временами затрудняет любые разговоры о диете.

Приятно радоваться изменениям в своей жизни, которыми вы довольны, но упоминание цифр и цифр может нанести серьезный вред психическому здоровью окружающих.

Конечно, позитивный разговор с самим собой о потере веса, которой вы довольны, мог бы быть нормальным, если позитивный разговор с самим собой о прибавке в весе, которой вы довольны, был бы столь же социально приемлемым.

Но как часто вы действительно видите фотографии до и после, на которых справа изображены полные тела?

7. «О, ты это носишь?! Ты такой храбрый!»

Вот в чем дело: мы знаем, что люди осуждают, насмехаются и стыдят других за их вес и внешний вид.

Всегда.

Если ваш друг или кто-то, кого вы знаете, решит выйти на улицу в короткой юбке, облегающем платье или спортивной заправленной рубашке, скорее всего, они уже подумали о том, как нарушение социальных правил моды больших размеров повлияет на них.

Они знают и явно не настолько заботятся о том, чтобы позволить этому остановить их. Так что назовите их наряд милым и оставьте все как есть.

Фото в купальнике Джессики Кейн и подпись к ней красноречиво напомнили нам, что ношение одежды на публике не должно считаться подвигом.

Чем больше толстых крошек смогут просто делать свое дело, не превращаясь в зрелище, тем более нормальным будет зрелище.

Осознание того, что мы говорим и как мы это говорим, чтобы меньше стыдить толстых людей, которых мы знаем и любим, не означает, что мы не будем время от времени облажаться.

Так что, если вы все-таки сказали что-то стыдливое, просто извинитесь, идите дальше и постарайтесь исправиться в будущем.

Но не забудь извиниться. Уже одно это выделит вас из 80 процентов мира.

[do_widget id=’text-101’]

Джоди Лейн днем ​​работает сексологом, а днем ​​пишет. Среди ее увлечений — переосмысление образовательной карьеры и получение степени бакалавра искусств. в Kanye Studies, желая, чтобы был ShondaCon, пытаясь составить идеальный плейлист «Meg Ryan Rom Com Feels» и готовя неизбежный приход ее кончины, вызванной тревогой. Свяжитесь с ней в Твиттере @JodieLayne.

Избавиться от позора из-за фэтшейминга

В преддверии праздников идеальный ответ на унижения и силовые игры за обеденным столом.

Недавно за ужином 5-летний внук моего соседа Тейлор посмотрел, как я сажусь, и сказал во весь голос своему дедушке: «Ха-ха, она даже толще меня! Она толстая». Он закончил с акцентом, глядя на меня краем глаза, потому что эти заявления явно были и для меня тоже. Дедушка вместе с двумя другими сидящими за обеденным столом отстранялись, втягивали воздух и ничего не говорили, чему мы все научились делать в неловкие моменты общения.

Я знаю этого ребенка — не очень хорошо, но я уже обедал с ним раньше, видел его по соседству. Он никогда раньше не называл меня толстой, но кто знает? Возможно, ему было скучно, и он хотел немного развлечься. Казалось, он хотел развлечься взрослым дискомфортом или, может быть, просто моим стыдом.

Хотя он разговаривал со своим дедушкой, пытаясь найти соучастника шутки, я сказал: «Эй, Тейлор, ты только что назвал меня толстой?» И он повернулся ко мне с легким страхом на лице, потому что, эй, это не так, как должно было быть. Я также говорил на полную громкость, чтобы другие обедающие слышали. «Я не думаю, что есть что-то плохое в том, что тебя называют толстой, потому что быть толстой не так уж и плохо. Но вы знаете, что? Некоторые люди думают, что это оскорбительное слово, поэтому, возможно, вам не стоит называть кого-то толстым. Лучше подожди, пока не услышишь, как люди называют себя толстыми. Тогда вы знаете, что они согласны с этим, и тогда вы тоже можете использовать это слово. В противном случае вы можете задеть чьи-то чувства. Впрочем, ты не оскорбляешь моих чувств. Жир — это всего лишь один из способов, которыми может быть тело. Ну и что?»

Его рот на мгновение отвис, глядя на меня. Один из посетителей с облегчением сказал: «Вау, это был действительно хороший ответ».

Я кивнул и добавил, обращаясь к ней (но и так, чтобы могла слышать юная Тейлор): «Ну, некоторые люди усвоили, что быть толстым стыдно. Вот почему все замолкают, когда ребенок говорит что-то подобное. Это хорошо, чтобы показать им, что стыд не нужен».

Дедушка удивленно поднял брови, затем повернулся к Тейлору и сказал немного насмешливо: «Она не стыдится тебя!» Рот Тейлора все еще был открыт. — Хочешь знать, что такое стыд? он продолжил. «Это когда тебя поймают на краже чего-то в магазине, и все увидят, как тебя поймают. Вот когда ты чувствуешь стыд».

Жир — это всего лишь один из вариантов тела. Ну и что?

Я не уверен, что Тейлор впитывал в тот момент. Возможно, он думал: «Вау, иногда ты пиздишь, и все круто поворачивает направо!» Это точно, детка.

Дети учатся, размышляя, методом проб и ошибок, как и взрослые. Хотя, конечно, быстрого пути нет. Чуть позже он назвал своего дедушку «стариком» резким тоном, намеревающимся причинить боль. После того, как он это сказал, я посмотрел на него глазами «Я вижу тебя», но ничего не сказал. Я знал, что Тейлор был очень умным, болтливым и вечно беспокойным за обеденным столом. Мой внук и Тейлор одного возраста. Хотя моим первым рефлексом может быть чувство самодовольства из-за того, насколько лучше он себя ведет, чем Тейлор, и из-за того, что его родители определенно научили его не чувствовать и не бросать стыд за свое тело, он не идеален. Он также мог ткнуть друга и сказать кому-то еще, сидящему за тем же столом: «Он толстый!» (или «глупый», или «имеет прорези для глаз», или «имеет вонючие ноги», или «ест соль на обед» — или, или, или). Конечно, он мог, в 5 лет. И все узнают, что можно возвысить себя, умно унижая кого-то другого. И если он узнает, что другие будут вступать в сговор с унижением и что он может почувствовать чувство сопричастности, создав внутреннюю шутку о ком-то еще, это не просто возможно. Это вероятно. Кроме того, он мог делать то же самое в школе и никогда не признаваться в том, что он такой человек за обеденным столом со своими родителями, которые не одобряют бодишейминг.

Когда моему сыну было 5 лет, я подслушал его с соседскими друзьями, когда они играли в игру на нашем патио. Они говорили о черепашках-ниндзя. В то время это было самое большое шоу на телевидении. Они вспоминали свои любимые эпизоды, и мой сын тоже присоединился к своему любимому эпизоду. Удар за ударом.

Одна вещь меня озадачила. У нас не было телевизора. Позже я спросил его, где он видел это шоу, и он пожал плечами и сказал, что никогда его не видел. Когда я рассказал ему о том, что подслушал, он посмотрел на меня с как всегда милым лицом и сказал: «О, когда я услышал, как другие дети говорят о шоу, я запомнил, что они сказали, чтобы я мог рассказать эту историю снова в следующий раз». время дети говорили об этом. Все говорят об этом. Я тоже хочу поговорить об этом». Я кивнул. Это имело смысл.

Женщина, сидевшая рядом со мной за обеденным столом, когда Тейлор заметил, что я толстая, — одна из тех, кто отпрянул в молчаливом ужасе, когда он сказал это, — воспитательница детского сада. Она также единственная, кто сказал, что я дал действительно хороший ответ. После того, как Тейлор переключил свое внимание на что-то другое, она сказала мне, что видела, как дети в ее классе говорили подобные вещи, пытаясь заставить другого ребенка чувствовать себя плохо. Она сказала, что никогда не знала, что сказать. Действительно? Я думал. Даже если у человека есть дети или он работает с детьми, адекватного отклика как-то никогда не найдешь. И, возможно, это означает, что мы на самом деле не ищем его. Дети узнают, что в том, чтобы сбить с толку взрослых, есть сила. Так же, как есть сила, которую можно получить, успешно ранив чувства другого человека. Это печальная сила, но тем не менее это сила. Тейлор определенно надулся в тот короткий момент, когда все неловко замолчали, прежде чем я заговорил.

Мне вручили тот же позор, что и всем толстякам. И первую часть своей жизни я носил его. Потом я научился его складывать.

Я также думаю о формулировке в конкретном комментарии Тейлора. «Она даже толще меня». Он вовсе не толстый ребенок, хотя я видел, как он убирал десерт — четыре пирожных в тот же вечер, — так что, думаю, люди угрожали ему растолстеть. «Перестань есть их, иначе растолстеешь». Это то, что люди постоянно говорят детям. Тем не менее, это сложная игра, в которую Тейлор уже научился играть задолго до своего шестилетия. Он не только контролирует поведение взрослых, хотя и ненадолго, и не только сближается с кем-то из-за унижения другого, и не только знает, что сказать, чтобы опозорить взрослую женщину, но и знает, как улучшить свое собственное поведение. образ в процессе.

В то время как большинство взрослых отказываются от прямых унижений в пользу более мягкого оттенка, многие взрослые все еще думают, что если они тоже унижают себя, то на самом деле они не такие скупердяи, чтобы оскорблять других. Это один из способов, которым толстые люди сами могут увековечить ненависть к толстым, в то же время, когда они ищут сообщества. «Да ладно», — говорит такое инклюзивное оскорбление. «Мы все большие и грубые. Я признаю это, прежде чем ты бросишь это мне в лицо — и втяну тебя, пока я буду этим заниматься». Моя мать до сих пор использует те же оскорбления, что и Тейлор, когда речь идет о еде. Она тоже не жирная. Недавно мы ели овсянку, и после того, как она насыпала ложкой коричневый сахар в свою собственную чашу для пара, она посмотрела и сравнила его с цветом моей овсянки. Она сказала: «Вау, я кладу больше сахара в хлопья, чем все остальные. . . Кроме вас.» Мы были единственными двумя людьми за столом. Я глубоко вздохнул и просто ответил: «Я не добавлял сахар в свой. Это темный шоколад». Она выпрямилась от неожиданности и, не пропустив залпа, ответила. «Ой! Что ж, если вы хотите съесть шоколадку на завтрак, думаю, в этом есть смысл. Никто не мог назвать ее хулиганкой. Нет, сэр.

Этот Тейлор умный ребенок. Держу пари, вы знаете таких, как он. Одна из лучших вещей в воспитании детей (и в воспитании бабушек и дедушек) — это постоянная возможность улучшить собственную игру. И мы можем выбирать, какая это игра и чему мы учим. Всякий раз, когда после оскорбления, подобного Тейлору, или любого невысказанного предубеждения наступает молчание, например, когда ребенок невинно комментирует чью-то расу или социальный класс, мы можем обратить внимание. Сделайте мысленную пометку. А затем обсудите этот материал со сверстниками, чтобы в следующий раз мы придумали ответы, которые научат чему-то положительному. У нас редко бывает идеальное возвращение, когда мы удивлены.

Но зачем удивляться вещам, о которых говорят или намекают снова и снова? Я, конечно, не удивляюсь, когда кто-то плохо отзывается о жире. Так происходит все время; По крайней мере, комментарий Тейлора был ясным и прямым. Учителя также должны планировать заранее острые темы. И если вы думаете, что это не их дело — придерживайтесь плана урока — подумайте еще раз.