Если тебя назвали шкурой что ответить: 404 Not Found | В-Список.ру

Содержание

Bratushki | fontanka.ru — новости Санкт-Петербурга

Пряник достал из чемодана все новое. С брюк, трусов, носков, рубашки с короткими рукавами он перекусил заморские бирки, помылся под душем с головой, что никогда поутру раньше не делал. Обдул волосы феном, оставшимся от сбежавшей на днях девки. Последнее было совсем уж невероятно, так как настоящие пацаны ни феном не сушатся, ни под зонтиками не ходят, ни в машине не пристегиваются. Выпив по спортивной привычке пару сырых яиц, Пряник вынул свое тело на светлую волю. В отличие от большинства его друзей по движению, он со спортзалом не завязывал. Мышцы его до сих пор были туги, будто не их обтягивала шелковая материя, а они ее.

Квартиру эту он снимал уже с месяц, что было для его способа жить рискованно. Подойдя к джипу, заметил, что грязный. Тут же вспомнил, где мойка. Администратором там, кстати, бегает классная штучка.

А вот пара передних колес оказались напрочь спущены.

— Вадик, привет. Мне бы тачку на день, а то колеса прокололи черти какие-то полосатые, — попросил Пряник по телефону.

— Быстро домой, я сейчас подлечу, — тут же выпалил друг.

Все верно, Вадик исходил из сложившейся практики братского уничтожения. Рвали колеса, после чего спокойно стреляли владельца машины. Ведь удобно: человек на корточках, согнутый пыхтит, а ты подходишь и спокойно так ему в затылок — шлеп. Даже второго шлепа не требуется.

— Да это сосед, наверное. Я просто на газоне припарковал опять, — улыбнулся Пряник.

— Залезь за стены, я говорю! — приказал по-дружески Вадик и хлопнул трубкой.

А Пряник был уверен в безмятежности ситуации. И пошел он по улице прогуливаться. Пройдя метров сто, заметил, как ветка с дерева перегораживает ему дорогу на уровне лица. Не стал нагибаться, и листья прошлись по его лбу. Они напомнили ему руки мамы, а до Пряника не дошло, что сама эта мысль для него совсем чужда. Дойдя до перекрестка, вспомнил: за последние годы он сейчас первый раз прошел с километр.

— Ты все-таки просишь, чтоб тебя сделали! — выкрикнул из приоткрытого окна «БМВ» Вадик, визговато шинами подлетев к тротуару.

Пряник плюхнулся на переднее сиденье, а два молчаливых выскочили из «БМВ».

— Жалом поводите вокруг, — прикрикнул им Вадик.

Пряник обратил внимание, что там, на улице, было солнце. Оно не могло пропасть так быстро, а в салоне им не пахло.

— Ты нормальный, нет? — повернувшись вплотную к нему, зло спросил Вадик.

— Да ладно, — отстраненно отмахнулся Пряник.

Ну, вылетело вдруг из головы и все из вчерашней стрелки. Стол длинный коричневый без скатерти в кабаке — помнил. Даже солонку с какой-то красной росписью. Лицо того, кто с час в него целился, тоже помнил. Наколки на запястьях его. Во! На правом было написано: «Идущий в ад попутчиков не ищет».

Еще как в тумане всплыли слова их идеолога: «Пацаны, а если в тюряге встретимся, что делать будете?».

— Ствол при тебе? — Вадик прервал поток сознания Пряника.

— За холодильником, — признался он.

— Что происходит?! — реально разозлился Вадик, потянувшись к бардачку.

Вадик пошуршал внутри пятерней, достал ТТ и приложил его к груди Пряника. Пряник прижал железо двумя ладошками. Так делают в кино деревенские девчата, когда им любимый дарит цветастый платочек.

— Пряник, — попросил Вадик более тонко. — Ты вчера им очень даже уверенно плеснул, когда они паруса надувать стали.

— Да ладно, что такого-то.

— «Вы хотите нас убить, а мы не хотим этого. Поэтому, чтобы вы нас не убили, мы постараемся первыми вас убить» — по мне, так доходчиво получилось, — процитировал Вадик.

— Это я так? – неподдельно удивился Пряник.

— Нет, это мы «Спокойной ночи, малыши» гуртом слушали!

Вскоре шины запломбировали, а подозрительного ничего вокруг не сыскали. Мужчины обнялись и разъехались. Двоих парней Пряник с собой не прихватил, придумав Вадику ну что-то уж совсем убедительное.

Когда он сел за руль, рукоятка от ТТ, засунутого за ремень, впилась ему в спину. Пряник крякнул, вытащил и положил оружие в карман водительской двери. Ехал он медленно, наблюдая за мизансценами за лобовым стеклом. Притормозив на перекрестке, провел глазами по старушке, проходящей вдоль его мощного бампера.

«Я никогда в жизни не переводил старушку через дорогу», — медленно подумал он.

За глубокой пенсионеркой появились два мальчугана в форме какого-то явно суворовского училища.

«Я никогда в жизни не думал, что можно учиться в суворовском», — еще раз произнес про себя Пряник и засмеялся. Он представил, как за руку переводит их через дорогу.

Сзади сильно гуднули. В зеркало он увидел примерно такой же черный джип. Пряник тоже нажал пару раз на сигнал, мол, заглохните. Вынул ключ и вышел из машины. Из той тоже высыпала братва, но, распознав своего, немного остепенилась. А Пряник пошел прочь. Будто не видя их.

— Братуха, мы че-то не вкурили! — крикнул один из них ему в спину.

А Пряник поднял обе руки и громко так:

— Виноват, больше не повторится!

У орлов пожались плечи, отлегло, и они уехали. В садике возле пруда Пряник сел на скамейку возле мамы. Мама поправляла одежду малышу.

«Я никогда не думал, что надо так заправлять свитер детям», — туманно наблюдал он.

И у него устало в душе.

Вчера вечером, уже после дискуссии с враждебными, весь такой на энергичных движениях, он влетел домой, забрал из ванной форму для тренировки. Выскочив на лестницу, увидел бабульку. Она мучилась с дверным замком. Пряник уже стоял спиной к ней, но, когда лифт раскрылся, развернулся, подошел и сказал:

— Дай!

Она хитро на него посмотрела снизу вверх.

— Ой, извините, дайте я вам помогу, — поправился Пряник.

Замок и ему не подчинился. Пряник зашел вновь домой, легко перемахнул на соседний балкон и влез в открытую форточку. Воспитанный улицей, в детстве он воровал через окна. И теперь со сладостью отметил, что змеиный навык не пропал.

Пока шел до двери, увидел книги, книги и уловил запах. Такой теплый, успокаивающий, какой, наверное, бывает только в квартирах академиков. Когда он отворил дверь изнутри, ему захотелось здесь немного побыть. А старушка и пригласи чайку попить.

Таких скатертей он отроду не видел. Толстенная, с бахромой. Еще чуднее было то, что хозяйка накрыла белой скатертью стол, чтобы только чашки и блюдце поставить. Покопошилась, незаметные фразы, а Пряник уже отпивает чай с травами. Пар от него — закачаешься.

Каким должен быть современный Псков – дискуссия в медиацентре ПАИ

В Медиацентре ПАИ состоялся круглый стол, посвященный перспективному развитию Пскова. В нем приняли участие главный архитектор Псковской области Евгений Шапкин, главный архитектор Пскова Евгений Скачков, руководитель архитектурного бюро Сергей Станкевич, заместитель председателя комитета по охране памятников культурного наследия Псковской области Елена Жукова, эксперт министерства культуры РФ Надежда Волова, председатель комитета по стратегическому планированию и бюджетной политике Псковской городской Думы Григорий Стороненков, руководитель «Псковжилстрой» Владислав Абрамов. Модераторами круглого стола стали журналисты: заместитель директора АНО «Медиацентр60» Александр Машкарин и руководитель медиацентра Надежда Назаренко.

Участники круглого стола обсудили, в каком направлении должен развиваться современный город, есть ли у специалистов единое мнение о перспективном развитии территорий, как создать комфортный современный город в условиях строгих правил по сохранению памятников архитектуры, а также чего сегодня не хватает микрорайонам Пскова. Предлагаем текстовую версию дискуссии в медиацентре Псковского агентства информации.

«А был ли мальчик?»

Александр Машкарин: Коллеги, добрый день! На мой взгляд, тема очень интересная, не проходит, наверно, ни одного года, чтобы так или иначе концепция развития Пскова, жилищное строительство в Пскове, сохранение исторического наследия в Пскове не обсуждалось и не было попыток увязать все в единую стратегию развития нашего города. Пока, насколько я понимаю, все-таки нет единого понимания, куда мы растем. Есть, конечно, городская концепция развития до 2030 года, на мой взгляд, пускай не обижаются городские власти, довольно забавная, ее даже рабочей, к сожалению, назвать нельзя. Есть перспективный план развития, есть строительный план развития Пскова с определенным реагированием, который чуть ли не каждый год, мне кажется, меняется, меняются зоны застройки, разрешенные зоны и так далее. Есть общее понимание того, что Псков – город исторический, есть охранные зоны, надо их соблюдать, город растет в нескольких направлениях, это понятно, на Завеличье Пскова, сейчас и на Запсковье, но очевидно, что этого недостаточно. Просто ведь мы растем туда и туда. Хочется понимать, что из себя город будет представлять через несколько лет, каким образом его историческая сущность сочетается с желанием жить в современном зеленом городе. Вот об этом я предлагаю сегодня поговорить.

Для затравки скажу, что часто себя ловлю на мысли о том, что мы живем в некоем городе-склепе. Массовое количество мемориальных досок на домах «здесь жил такой-то», масса памятников, которые не жизнерадостные, а тоже в память о ком-то погибшем, расстрелянном, забытом, названия улиц у нас, в общем-то, такие же. Ну и вообще, если бы не красота псковских храмов и пока еще зеленый город, радоваться было бы особо нечему. А хочется жить, чтобы дети мои росли и не уезжали из Пскова, жили в современном мегаполисе, в современном городе, радовались зелени и не чувствовали себя жителями многоэтажного гетто.

Сергей Станкевич: А давайте, может быть, определимся все-таки тогда с пониманием такой терминологии: а что сегодня в нашем понимании современный город? Потому что зеленый и без небоскребов – на мой взгляд, это такое же слабое описание, как и стратегия развития города Пскова.

Александр Машкарин: Согласен.

Сергей Станкевич: Даже не с точки зрения архитектуры, а с точки зрения человека, жителя.

Надежда Назаренко: Современный – может быть, максимально комфортный для горожанина.

Александр Машкарин: Я назову три сочетания. Первое – все-таки зеленый, хорошо, более обще – экологичный. Второе – наличие доступной среды, причем под доступной средой я понимаю не доступный с точки зрения человека с ограниченными возможностями, а пешеходную доступность: мне должно быть комфортно передвигаться у нас по городу не только на автомобиле, но и пешком. И третье – это, собственно говоря, развитая инфраструктура для комфортной жизни. Под этим я понимаю не количество магазинов и точек общепита, а парки, скверы, места отдыха. Наверно, как-то вот так. Если бы у меня была возможность, я жил бы на хуторе, скажем так, а не в городе. Хочу чувствовать себя на хуторе в Пскове.

Сергей Станкевич: Если посмотреть на все, что ты сейчас сказал, не препарируя, то все это у нас есть. Чего тогда не хватает?

Евгений Шапкин: Есть понятие устойчивого города, развития устойчивого города. Сейчас много и в интернете, и в магазинах различной литературы о градостроительной деятельности, причем есть целые исследования, потому что городская среда влияет на психологию человека: он в ней растет, и городская среда его формирует. То есть это создание определенной социальной демократии. Также есть понятие 15-минутного города, мы говорим про 15 минут не на автомобиле, а про 15 минут пешком: это максимальное время, докуда ты можешь добраться – до стоматологии, магазина, детского сада, школы, чего угодно, может быть, даже чего-то развлекательного, парка, обязательно парка. Тема, которую затронули сегодня, – это очень сложная тема, и на самом деле ее вот так вот в двух каких-то пунктах расшифровать очень сложно. Как он должен развиваться, его обязательно нужно развивать? Вы сказали: улучшенная дорожная сеть – это один из приоритетов. Нужно уплотнять центр, то есть не надо лезть влево, вправо, на север, на юг, если у нас есть возможность использовать территорию, которая находится в городе. Таких территорий очень много. Есть понятие разуплотнения города, есть понятие джентрификации, когда мы занимаемся промышленными территориями, их реанимируем.

Александр Машкарин: Отвечая на вопрос Сергея, чего не хватает, наш город, например, лоскутное одеяло: здесь хорошо 100 метров – там плохо, здесь зеленые деревья, зелень есть – там были, их срубили, но никто не посадил новые, или посадили новые, но никто за ними не ухаживает. Здесь прекрасный пример, я считаю, – велодорожки. Велодорожки нарисовали – дальше ее нет. И нет концепции ни развития, зеленого города например, ни концепции велодорожек в целом в Пскове…А если они есть, они между собой вообще никак не связаны, не коррелируют.

Владислав Абрамов: По велодорожкам отдельная тема. Я видел по телевидению, где-то есть разметка велодорожки, да? Только мне непонятно, велодорожка справа или слева. То есть мне по какой ехать – по широкой или по узкой стороне? Если что-то делать, то надо до конца довести. Букву «В», трафаретик-велосипед нарисовать – я не знаю. Непонятно, где велосипед должен быть, где пешеходы, если уж эту пешеходную дорожку разделили.

Александр Машкарин: Давайте профессионально скажите, в каком городе мы будем жить. Объясните мне. Кто попытается ответить на этот вопрос? Я нарисовал свою картину Пскова – Сергей, нарисуй свою. Может, правда все хорошо?

Сергей Станкевич: Я специально выступаю оппонентом в данном вопросе, чтоб просто поглубже покопать – не потому что я не согласен. Мне все-таки думается, что если подходить к этому вопросу так, как ты сказал, ну окей, хорошо, завтра появятся велодорожки. А мне вообще иногда кажется, что у нас как будто бы не существует никаких проблем в городе, как кроме отсутствия велодорожек и спиленных деревьев. Как будто бы, если завтра это появится, твои дети не уедут из города. Но это не так.

Александр Машкарин: Конечно нет. Это частный случай общей проблемы.

В целом, все не плохо

Сергей Станкевич: Поэтому и хочется покопаться. Давайте поразбираемся, все-таки что реально сегодня современный город, какой он нам нужен, для чего он нам нужен. Вот Евгений Юрьевич хорошую мысль озвучил, правильную, архитектор. Мы все это знаем про 15-минутный город и вот эти все истории. У нас сегодня строятся, неважно даже, в центре города или за окраиной города, строятся новые жилые комплексы, да? Мы все равно продолжаем до сих пор строить так называемые спальные районы. Если мы говорим о современном развитии города, то в современном понимании уже нет такого термина «спальный район», а мы все равно продаем спальные районы и пытаемся говорить о том, что вот сегодня это там интересно, нужно, это в тишине. Современный мир так уже не живет, люди изменились. Вообще все изменилось. У нас даже без ковида-то все изменилось, а с ковидом тем более все изменилось. И современный ритм вообще совершенно другой, людям не нужны уже те квартиры, те планировки таких размеров, как нужны были раньше, люди не хотят уже ехать на другой конец города в Пскове, хотя Псков – 15-минутный город в каком-то смысле. Но люди не хотят переезжать на другой конец города или даже ехать в центр, например, в офис. Люди хотят спускаться в тапочках.

У нас появилось огромное количество специалистов, которые работают на дому или удаленно, но мы до сих пор не строим нигде и у нас нет ни одного комплекса, где на первых этажах были бы квартиры так называемые для частных специалистов, изначально построенные, так спроектированные. И как раз то, о чем говорили: дойти до стоматолога, психолога или любого другого специалиста, сделать маникюр и все что угодно – это должно быть в рамках твоего комплекса. И это не про коммерческие помещения, которые проектируются, потому что частным специалистам, которые ведут небольшой бизнес не под силу арендовать помещение. Им это и не нужно, они по-другому уже живут, в другом ритме.

Все принципиально изменилось, а мы все пытаемся, мне кажется, просто пока еще соединить велодорожки и высадить деревья, которые есть. Это все здорово, классно, но просто это сегодня уже не работает. Сегодня открытие нового парка не работает вообще никак, вот совершенно никак – ни с точки зрения индекса качества городской среды, по которому нас оценивают как любой регион, потому что если покопаться по методике индекса… Мы занимаемся этой проблематикой, хорошо знаем, и вы наверняка тоже знаете, что с каждым годом, несмотря на то что проекты реализуются, строятся новые дороги, новые парки делаются, индекс падает каждый год.

А на самом деле все просто, это статистика и арифметика. Чем больше сегодня парков, в которых есть просто асфальтированные дорожки и просто лужайки, тем меньше у нас показатель индекса, потому что в индексе сегодня уже актуально, например, разнообразие растительности. Мы должны сажать разные деревья, разные травы, луговые травы и так далее. При этом мы не заморачиваемся тем вопросом, что УГХ, например, до сих пор сегодня не имеет ни техники, ни знаний, как ухаживать за этим. И так далее. Все-таки надо как-то, как предприниматели говорят, в глубину чека надо работать.

Думаю, вы же со мной согласитесь, что по сравнению с большинством российских малых городов у нас в целом-то все хорошо. Как в ресторане, в котором уже более-менее все в порядке: у тебя хорошая посадка, у тебя более-менее нормальное меню, но денег не хватает – нужно работать в глубину чека, другого способа нет. Вот нам нужно работать в глубину и прорабатывать вот эти нюансы. А мы все пытаемся, мне кажется, какими-то, как раньше, «а давайте вправо строить или влево строить, соединим велодорожки или высадим деревья», а это не работает. Вот передам «пинг-понг» какой мыслью, например, сегодня даже просто восстанавливать и приводить в порядок памятники, не приспосабливая их под современные нужды, – это и по индексу минус, и по современному развитию минус, то есть просто так это уже не работает. Все равно то, что мы сегодня в основном делаем, мы просто восстанавливаем. По большому счету…

Александр Машкарин: Восстанавливаем максимум музей.

Сергей Станкевич: Да, как раз снял с языка. Сохранение без развития – это равно мумификации.

Александр Машкарин: Надежда и Евгений, раз мячик к вам перешел, что скажете?

Максимально сохранить уникальность

Елена Жукова: Наш Псков удивительный и уникальный разнообразием и большим количеством объектов культурного наследия, которые расположены на его территории. Основная задача госоргана в сфере охраны объектов культурного наследия — нашего комитета – это все-таки максимально сохранить эту уникальность, сохранить его историзм, но и позволить городу развиваться, но развиваться традиционно, с учетом каких-то обеспечений сохранности города. Наверно, за последнее время задача и для жителей города, и для гостей города – чтобы этот город был удобным, комфортным, привлекательным. И вот здесь нужно найти такую золотую середину, чтобы максимально использовать и вовлекать объекты культурного наследия в экономическое развитие города, обеспечив их сохранность.

Мне кажется, что за последнее время у нас достаточно много в этом направлении сделано и продолжает работа в этом направлении вестись. Задача госоргана – сохранить объекты культурного наследия, сохранить ту средовую застройку, которая существует в историческом центре города, сохранить видовые панорамы, которые тоже привлекательны для туристов. Это нам помогает обеспечивать установленные зоны охраны. Но, несмотря на установленные ограничения в части охраны объектов культурного наследия, все-таки на территории города продолжают и реализуются многие инвестиционные проекты: в сфере туризма. За последнее время произошла и реконструкция улицы Свердлова, и реконструкция улицы Калинина, улицы Ленина, сейчас идет благоустройство площади Ленина. Много других инвестиционных проектов: восстановили Двор Постникова, Варлаамовский угол, что делает наш город интересным и привлекательным.

Александр Машкарин: Можно я тут вставлю пять копеек? Мы действительно наблюдаем некие изменения за последние лет десять, но вот я себя каждый раз ловлю на мысли (Ленина улицу вспомнили)… я опять к велосипедной дорожке: понатыкана куча знаков «Велосипедная дорожка», а велосипедной дорожки так и нет. Как всегда получается в Пскове? Идея – классная, а реализация – не очень. Это как с площадью Ленина: я понимаю, что там промежуточный этап, это не изменение концепции главного городского пространства, центрального городского, это просто такая реновация площади Ленина. Но тем не менее, не знаю как вы, от площади Ленина, от центра города я пока не получу то, что я хочу. Это просто будет меньше зелени, больше камня. Такая же история с приспособлением памятников истории.

Понятно, что у всех на устах постоянно один и тот же пример – это Двор Подзноева с точки зрения именно коммерциализации места, и сейчас, может быть, дай бог, в этом году, в следующем или через два года появится «Шпагатка» у Загоруя. Кто-то еще может вспомнить такие примеры превращения памятника именно в коммерческие объекты? Двор Постникова классно отреставрировали, жить там хочется, но это музей, как бы ничего нового. Башни Плоская и Высокая – музей, и то попасть туда сейчас из-за коронавируса тоже проблема. Варламовский угол – музей, Покровский комплекс, Покровская башня – со времен Михаила Варфоломеевича Кузнецова говорится о том, что можно сделать с этим объектом. Ни-че-го. Вопрос уже риторический: я прекрасно понимаю, что многие проекты коммерческие, которые, в принципе, инвестиционно привлекательны, буксуют только из-за того, что у нас крайне низкая в регионе покупательская способность у людей. Никто сюда не пойдет, потому что это просто коммерчески невыгодно.

Григорий Стороненков: У нас много документов, в том числе была стратегия развития до 2020 года, сейчас – до 2030 года, у нас есть генплан, у нас есть план зонирования и так далее. Много документов, которые как бы условно связаны между собой. А вот основная мысль, которая бы отличала наш город от иных городов и почему бы я хотел сюда приехать, остаться, она должна быть какая-то центральная и понятная. Я вам сейчас зачитаю миссию города Пскова, принятую в стратегии: Псков – отсюда начинается Россия, город для жителей, город для гостей. По сути, если «отсюда начинается Россия» вычеркнуть, то это любой город для жителей и для гостей, более-менее имеющий историю какую-то. И стратегическая цель. Вот если она вас зажжет, вы захотите во Псков приехать. Стратегическая цель – повышение качества жизни населения на основе диверсификации экономики и внедрения принципов устойчивого развития и формирования комфортного городского пространства.

Александр Машкарин: За все хорошее против всего плохого.

А как у них?

Григорий Стороненков: Знаете, я лет десять тому назад ездил в Куопио и разговаривал с бывшим мэром города, он говорит: «Вот мы 20 лет тому назад поставили хорошую цель, стратегию развития – вписать город органично в природу». Им это удалось. Такое впечатление, ты ходишь то ли в парке, то ли в лесу, то ли в городе. Эта мысль основная – она сквозит везде.

Александр Машкарин: Город Вентспилс – портовый город, но у них концепция города для детей.

Григорий Стороненков: Она читается, понимаешь? Везде должна читаться и понятной быть логика и замысел создателя или двигателя. Так вот, там положено в каждом микрорайоне иметь бомбоубежище – так вот бомбоубежище в виде обыкновенной горы, гора с соснами. А заходишь туда – с одной стороны бассейн, с другой стороны хоккейная площадка. И все это вписано! Там понятна мысль и цель понятна, они ее реализовали. Мэр показывал, хвастался, рассказывал.

У нас же эта цель прописана, декомпозирована на задачи, но, знаете, в итоге даже если будет завтра 2030 год, мы получим результат (а какой-то результат мы обязательно получим, вот согласно этой стратегии мы его достигнем), будем ли мы довольны тем, что получилось, я не знаю. То есть какая-то основная мысль должна быть. Ну и еще хочу такой штрих добавить: наш город с точки зрения логики архитектурного развития не самый худший в России. Я был в Рязани – вот там сочетаются малоэтажная застройка с высотной. Причем это так хаотично, из-за угла возникает. У нас хоть логика есть, в частности и генплан это обеспечивает, и проекты планировок. Делалась недавно по Сиреневому бульвару – там была четко поставлена логика, чтобы от малоэтажной застройки к многоэтажной шло с повышением уровня.

Денег не хватает?

Александр Машкарин: У меня (извиняюсь, перебью) вопрос такой, технический: планы есть, концепция есть, но как строили у нас человейники, на улице Юности, например, квартал, где прямо вот продыху нет, так и строят. Как дорожная инфраструктура догоняла развитие микрорайонов, так и догоняет, у нас нет опережающего построения магистрали, а потом выстраивания. Это не концепция даже, это здравая логика развития небольшого, даже любого города. У нас что, денег не хватает или что? Почему так происходит?

Владислав Абрамов: Да, совершенно верно, последнее правильно: не хватает денег. А для того чтобы хватало денег, еще раз повторюсь, дайте возможность коммерческим структурам эти дома двухэтажные снести к чертовой матери и сделать по такому же облику такие же дома, ресторанчики, кафе. Вот что нужно сделать. Проезжаю по улице Труда, там, где вы живете, там их полно, этих домов, только никто не хочет браться.

Евгений Шапкин: Бизнес тоже хочет взамен что-то получить. Например, если мы берем старый детский сад, не памятник, то его можно снести. Но сделать в нем современный детский сад в этом объеме нельзя, потому что у нас нормативы, мы в XXI веке живем. Берем инженерную систему, лестницы – они сейчас шире должны быть, другие – площе для маломобильных групп. Все это сказывается на планировке, на цене – тоже. Если мы говорим про исторический центр, мы ничего этого не можем сделать, что там написано? Восстановить в таком же объеме. Все!  Мы приплыли.

Елена Жукова: Не совсем так, зоны охраны регламентированы, они разрабатываются в строгом соответствии с 73-м федеральным законом и постановлением Правительства Российской Федерации, где определены требования. Задача – обеспечить объект культурного наследия в его исторической среде и сопряженной с ним территории. Устанавливается три зоны охраны. Сначала устанавливается территория памятника, к этой территории устанавливается зона регулирования застройки и зона охраняемого природного ландшафта. К объекту культурного наследия и к его территории на основании проекта определяется либо все три уровня защиты, либо какой-то один, либо два, то есть это определяется на основании научно-проектной документации, там прописываются режимы и требования градрегламентов, там нет прямого запрета на развитие территории. Хозяйственная деятельность ограничивается, опять же эти ограничения направлены на то, чтобы сохранить объект культурного наследия в исторической природной и градостроительной среде. И потом, Псков – это не только исторический центр, но и территория, которая находится за его границами, где нет наших ограничений. А говорить о том, что памятники мешают развиваться городу, я считаю, что это категорически неправильно, потому что это как раз особенность нашего города, которая делает его привлекательным.

Законодательство меняется, меняются требования, вносятся поправки и в Земельный кодекс, и в Градостроительный кодекс, и в наш 73-й федеральный закон. Зоны охраны, которые были утверждены в 2013 году, разрабатывались в 2010 году. Да, несомненно, они требуют корректировки и доработки. Понимая необходимость развития территории, на уровне администрации области принято решение о разработке нового проекта объединенной зоны охраны объектов культурного наследия, расположенных на территории города Пскова. При поддержке губернатора Михаила Ведерникова выделены дополнительные средства на данный вид работ, и уже второй год подведомственным учреждением комитета – научно-производственным центром по охране объектов культурного наследия данная работа ведется. В прошлом году были выполнены все предварительные исследования, в этом году уже, получается, в планах уже завершающий этап разработки этого проекта. Но после разработки проекта еще этап согласования и с Министерством культуры, и с Псковским областным Собранием депутатов.

Владислав Абрамов: Я об этом не знал. Вот это вот хорошая новость, хорошая новость реально.

Александр Машкарин: Вангую, что комитет по охране памятников культуры за эти подвижки в сторону зоны регулируемой застройки наши дорогие общественники с потрохами съедят, даже за такие уступки.

Надежда Волова: В рабочую группу входит представитель общественности. Пока мы не видели, что они как-то высказались категорически против. У нас есть обоснование. В 90-е годы Загоруй почему взялся за Подзноевы палаты? Потому что была возможность дать ему компенсационную застройку, построиться, хотя зона была тоже охранная. Не так строг был закон. Он сделал комплекс. Сейчас изменилось законодательство, изменилась ситуация, и все прекрасно понимают, что зона охраны может быть там, где сохранилась историко-градостроительная среда. Мы этот анализ весь сделали, разложили его по полочкам и сказали: «У нас два-три квартала в центре города, где эта среда сохранилась наряду с памятниками». Вот это охранная зона. Охранная зона к объектам ЮНЕСКО, к «особоценникам» – это требование Минкультуры. Все остальное мы выводим в зону регулирования застройки.

Владислав Абрамов: Отлично.

Надежда Волова: Но поверьте, что все равно девятиэтажные дома здесь никто не построит.

Абрамов: Не надо! Для этого у нас есть архитекторы, которые, конечно, не дадут этого разрешения, город не даст разрешения на строительство. Конечно, вы правильно говорите.

Нет проблем, есть задачи

Сергей Станкевич: Если мы все-таки говорим про развитие города, то надо определиться, мы город-музей или мы город про что, то есть за счет чего мы пополняем казну и имеем возможность неважно что строить и неважно в каких регламентах. Все-таки мне думается, что наша главная проблема сегодня – в отсутствии проблем. Ну нет реально проблем, объективно. Есть задачи какие-то. Есть задача решить вопрос регламентов. Рабочая группа работает и подтверждает, сам в ней состою и подтверждаю: действительно работает. Есть задача решить вопрос со списком памятников, которые включены по непонятным причинам, точнее, по понятным причинам, почему они тогда были включены, но вроде бы как сейчас не нужны. И в принципе, этот процесс вялотекуще, но как-то уже даже стартовал. Уже собирались, этот список составлен, там общественниками реально сделан список, он обсуждается и так далее.

Давайте посмотрим на ситуацию-то по-другому, давайте пофантазируем. Ну появится завтра в городе еще тысяча деревьев – что-то изменится? Завтра все памятники будут отреставрированы – что-то изменится? Да ничего не изменится принципиально. У нас и так все нормально, хорошо идет, более-менее, да? Давайте посмотрим реально в ту самую глубину чека. Вот строятся, например, новые парки. Но известно же, чтобы парк работал, в нем должно быть минимум десять точек притяжения. Вот назовите мне хоть один из современных, за последние пять лет построенных парков, где есть хотя бы три точки притяжения. У нас парк – это просто парк.

Александр Машкарин: Попкорн, лошади, карусели.

Сергей Станкевич: Да. Если посмотреть на все регламенты, да они на самом деле много чего позволяют, просто не надо смотреть на них в лоб, тупо. Нельзя построить в парке кафе, но можно по-другому реализовать эту задачу еще на этапе проектирования. Все-таки мы город для кого создаем? Памятники, велодорожки и что-то еще… Мы для кого это создаем? Кто эти люди?

Надежда Назаренко: У меня совершенно другой взгляд на всю эту историю, больше с точки зрения жителя города.

Сергей Станкевич: Да вот я об этом!

Надежда Назаренко: Мне очень понравилось, что мы очень похожи на город 15 минут. Но у нас много микрорайонов: Завеличье, Запсковье, центр, Кресты, Любятово, привокзальный, завокзальный и они все совершенно разные. Есть Завеличье, в котором сосредоточена куча торговых центров. У нас есть центр, в котором до последнего времени не было нормальных продовольственных магазинов. У Крестов – там совершенно свои проблемы. Запсковье – это такой а-ля спальный район непонятный. Привокзальный и завокзальный районы…Они очень разные. Мне кажется, мы должны все-таки развиваться как 15-минутный удобный город для всех.

Самое элементарное, что у нас неудобно? Это совершенно неудобные маршруты городского общественного транспорта, который ходит параллелями Октябрьский – Рижский, грубо говоря ,у нас там есть несколько центральных магистралей, и они как ходили – так и ходят, несмотря на то, что город растет, уходит куда-то в глубину, у нас до сих пор маршруты не меняются. Мне приходится ходить пешком: автобусные остановки, которые находятся в 20 или 25 минут до моей точки. В поликлиники приходится с одного конца города на другой ехать. Социальную инфраструктуру нужно как-то подстраивать под город, чтобы каждый микрорайон был насыщен своими учреждениями образования, культуры, свой парк у каждого.

Сергей Станкевич: Надежда, говоря профессиональным языком, это называется «кластерные технологии». Современное пространственное развитие, о чем я сегодня говорил, – это развитие на основе кластерной технологии. По-другому сегодня просто не работает. Мы можем сколько угодно обсуждать памятники, велодорожки – работает только одно: только кросс-платформы, только кластерные технологии. Все. Современный мир изменился. Все более-менее хорошо, молодежь остается? Нет, она как уезжала, так и уезжает. Значит, это сегодня не работает. Поэтому все просто.

Владислав Абрамов: Это не наша проблема. У нас проблема здесь в другом.

Сергей Станкевич: Ну как не наша проблема?

Владислав Абрамов: Здесь должны работать комитет по финансам, экономике и всему остальному, они должны думать, как сохранить народонаселение и как заставить этих детей здесь в конце концов остаться, а не туда уезжать учиться. Мысль правильная! Надо рабочие места создавать, экономика чтоб была. Но у нас здесь вопрос о другом. В каждой строительной части должна быть какая-то коммерция: поддерживать эти здания, парки и все остальное – не может это все ложиться на бюджет. Дети в том числе должны учиться содержать и развивать коммерческую жилку. Это опять-таки не наша задача, это задача там, они должны думать о том, что как здесь сохранить людей, готовые производства, туризм. Хотя говорят: туризм много не даст. Да даст, ребята, много, очень много даст туризм. Просто надо это все поднимать.

Наша цель – что мы можем сделать для того, чтобы жилось… Как, 15 минут? В Москве была программа – шаговая доступность так называемая. 30 лет назад это было: большие универсамы, «Варшава», ЦУМы и все остальные. Начали строить, находили пятна, их много, штук, наверно, 300 построено в Москве, именно в спальных районах, для того чтобы не было потока в центр, чтобы не ездить в ЦУМ, ГУМ.

«Бац! — и вторая смена»

Григорий Стороненков: То, о чем Надежда говорила, прописано в нормах градостроительного проектирования в 2018 году на уровне города, а в 2019-м область пересмотрела этот документ. И там как раз регламентируют, на каких расстояниях должны быть это в жилых массивах автобусные остановки, сколько должно быть поликлиник или, там, объектов здравоохранения на какое-то количество жителей. Все проблемы, касающиеся человека, которому надо выйти из дома, дойти до остановки не 800 метров, а минимум 500 и сесть на автобус, добраться, то есть и сколько парковочных мест – это все регламентируется.

Евгений Скачков: Позволю себе напомнить, что ряд документов, на котором основывается и дальше продолжает жить город, – это генеральный план города, правила землепользования и застройки, далее проекты планировки территорий. Здесь немножко могу остановиться и сказать, что их недостаточно. Их крайне недостаточно, то о чем говорили, это разрозненные районы и не знают, что с ними делать. Понимание, что с ними делать, – это как раз разработка на основе тех документов, которые сейчас тоже были упомянуты, по нормам местного градостроительного проектирования. Но вот здесь наступает пауза. Те документы, которые я выше озвучил, с 2010 года правительство сильно контролировало, все они были разработаны, и, как говорится, какую-то такую запятую поставили и остановились. Но жизнь-то не останавливается, как правильно Сергей замечает. То есть те документы, которые еще имеют 25-30-летний срок, они – бац! – уже через пять лет начинают все устаревать. А новые проекты планировки территорий и межеваний не начали разрабатываться еще. Тут опять вопрос возникает финансовый, вы его тоже обозначали. Невозможно строить, потому что дорожают и строительные материалы, и на проектную документацию все время жалко потратиться. В большинстве случаев почему-то люди это воспринимают: «Ой, это бумажки». Когда слышу слово «бумажки», меня сильно внутри коробит, потому что это серьезная работа, анализ, выполнение трудоемкой работы. Я хочу Елену поддержать, она не до конца упомянула о том, что та работа, которая сейчас по проекту охранных зон выполняется, будет только произведена к концу 2022 года. А сегодня у нас еще 2021-й, то есть мы еще, условно, полтора года будем в стадии ожидания находиться.

Владислав Абрамов: А работа-то идет – уже приятно. Вот о чем речь идет.

Евгений Скачков: Приведу маленький пример, Парк Строителей. В 2018 году был утвержден проект и в нем присутствовал нестационарный объект, павильон или кафе – ну что-то такое, бистро. Казалось бы, все: место отведено, и по линии инженерной коммуникации, казалось бы, все, раз он есть на схеме, утвержден, значит, сегодня-завтра он должен появиться. Сегодня на комиссии рассматриваем вопрос, и зачитывается заключение комитета управления имуществом, комитета охраны и нашего управления МВД, и все дают отрицательные заключения.

Александр Машкарин: Почему?

Евгений Скачков: Вот! Вот это интересно, да.

Александр Машкарин: Там точка притяжения только одна – скамейки.

Евгений Скачков: Да. Какую тему сейчас ни затрагивали бы, практически все равно сведемся к финансовой, конечная точка будет «подбейте итог выделенных средств».

Сергей Станкевич: Не соглашусь с Евгением Владимировичем. Поскольку я с ним часто соглашаюсь, позволю себе иногда не согласиться. Все-таки цикл жизни любого проекта намного дольше, чем стадия инвестиции. Это любому, даже начинающему предпринимателю понятно. Создайте парк, который будет себя окупать и генерить деньги.

Мне нравится в этом плане, как мыслит губернатор. Когда есть определенная сумма денег на проект, но он говорит: «Вы мне покажите, что есть смысл вложить больше, – и я пошел искать». Для бизнеса это тоже очевидная история. В какой-то ситуации и 10 тысяч много, если они просто вылетают в трубу, а в какой-то ситуации 10 миллионов нормально, даже если у тебя их нет, ты можешь их занять, взять кредит, вложить, если понимаешь, что они вернутся и будут генерить прибыль, это будет устойчивый бизнес. Любой проект в социальной инфраструктуре, в городе работает точно так же, абсолютно, такая же экономическая модель.

Когда мы сегодня говорим о том, что нет денег, я с этим в корне не согласен. Да нет этой проблемы отсутствия денег, есть проблема грамотно этими деньгами распоряжаться, грамотно их инвестировать. Но когда мы привыкли строить одно и то же за одни и те же деньги, но вдруг хотим добавить новый функционал и считаем, что у нас на этот функционал нет денег, наверно, да. Но, может быть, стоит посмотреть бюджет, пересмотреть подход? Мы на столько много лет отстаем не просто в действиях. Градостроительная деятельность любая, любая архитектура и даже по строительству коттеджей, – это проект на несколько лет. То есть мы думаем только сегодня, а введем в эксплуатацию через три-четыре года. А с городом еще сложнее. Уже не нужно сегодня, думать о том, сколько минут нам нужно идти до автобусной остановки, потому что когда мы эту остановку построим, она уже будет не нужна. Люди не хотят сегодня идти до автобусной остановки. Они хотят идти в тапочках до своего офиса, до какой-то зоны коворкинга, в которой они работают.

Нам с вами сегодня еще более-менее нормально, но все, что мы сегодня можем нагенерить за этим столом или за другим, эксплуатировать будут наши дети. А они уже по-другому будут жить. Какой нам смысл обсуждать сегодня? Вот это даже не шкура неубитого медведя – это шкура протухшего медведя.

Владислав Абрамов: Правильно, что надо думать о будущем, но с уверенностью говорить, что будущее именно будет такое, – это немножко неправильно.

Сергей Станкевич: Нет, мы не прогнозируем, оно уже изменилось.

Григорий Стороненков: Позвольте, можно сейчас буквально одну реплику по поводу перевозки? В стратегии 30-го года прописано, что объем пассажирских перевозок на городских маршрутах должен увеличиться до 47,4 миллиона пассажиров.

Александр Машкарин: А те, кто писал эту концепцию, вообще что-нибудь слышали про электросамокаты?

Надежда Назаренко: Сергей и Александр сейчас рассматривают город с точки зрения молодежи. А куда вы стариков-то списали? Они на электросамокатах не будут ездить.

Сергей Станкевич: Надежда, просто про то, что сегодня не хватает нашему городу, нам, нашим родителям, я считаю, не нужно собирать круглые столы – нужно просто делать. Вот ничего не надо, все есть, вот реально есть. Деньги есть, просто нужно мотивировать. Давайте хотя бы просто каждый начнет свое дело делать правильно.

Исторический центр – это не есть весь город

Надежда Волова: Поводу того, что говорил Сергей… Исторический центр – это не есть весь город. И что делается за пределами стен Окольного города (мы так привыкли называть)? Вот мы видим, что там действительно строятся спальные районы. Там нет одного, второго, третьего, четвертого, пятого, шестого, там нет того, что заставляет людей в выходные дни там оставаться и не ездить сюда, в центр.

Владислав Абрамов: Согласен полностью.

Надежда Волова: Исторический центр нерезиновый. И вы понимаете, что впихнуть сюда, извините за слово, какую-то новую функцию или еще что-то – бывает очень трудно, а иногда просто невозможно. Вот как с тем же самым сквером Строителей, который рядом с церковью Богоявления находится на берегу Псковы. Вот решили там сделать парковую зону, построили какую-то сцену… Если по зонированию там идут запреты, то проектанты, когда это проектировали, о чем думали? Это такой вопрос чисто риторический: есть запрет, а мы там это дело делаем?

Александр Машкарин: Там парк нельзя было делать или что? Запрет на что?

Надежда Волова: Размещать стационарный объект: там построили сцену. Все промолчали, но там и этого делать нельзя.

Александр Машкарин: Назвать сцену другим словом.

Надежда Волова: Новые функции. Функция была какая? Люди гуляли по этому берегу, наверно, всех все устраивало: красивая природа, река рядом. Вот на том месте, где поставлена сцена, там люди всегда загорали и купались.

Александр Машкарин: Мусориои и гадили.

Надежда Волова: Ну, гадили – и сейчас у нас гадят. Утром пройдите по городу!

Владислав Абрамов: Да и сейчас можно там это все, правильную концепцию сделать, для того чтоб там можно было то же самое – и лежаки, и отдыхать, и все остальное.

Евгений Скачков: Получилась недоделанная точка притяжения.

Надежда Волова: Да, совершенно верно, будет она востребована или не будет? Или зря потрачены деньги, вложены деньги вот в это вот?

Зачем мы развиваем город?

Григорий Стороненков: Должна быть четкая и понятная цель: зачем мы это делаем? Вот зачем мы развиваем город? Какая конечная цель? Вот я понимаю муниципалитеты Европы, там четко и понятно: от того, будет ли привлекательным его муниципалитет, зависят его доходы. У нас-то что? У нас никак это не связано, по большому секрету, у нас нет связи. Мы делаем знаете как? Потому что это надо делать. Но вот зерно-то само должно быть, конечная цель – это должно быть увеличение дохода муниципалитета за счет его привлекательности по той или иной причине: либо он там имеет хороший промышленный кластер, где ты имеешь возможность работать и зарабатывать большие деньги и отдыхать в комфортных условиях, и ты поехал в этот город. А вот у нас вот эта соль, смысл – все исчезло. Если у тебя будет доход, ты будешь развиваться дальше, дальше, дальше.

Владислав Абрамов: Совершенно верно. Давайте в следующий раз попросим прийти денежных мешков города Пскова. Только не их представителей, которые не могут решать вопросы, а именно денежных мешков. Кто у нас там есть? Человек 20, и пусть скажут, как собираются развивать. Или им достаточно того, что у них есть гадючники, другим словом не могу назвать. Ну кроме Загоруя: Загоруй, конечно, молодец, тут разговора нет. А у всех остальных гадючники, самые настоящие гадючники, пивнушки, все остальное. Собираются нечто красивое сделать действительно и пополнять в том числе и свой карман, и бюджет города и области?

Мы отстаем

Александр Машкарин: Подведем некий итог. Понятно, что мы не ответим на какие-то там проблемные вопросы, наоборот, круглые столы порождают какие-то новые вопросы, проблемы. На мой взгляд, это хорошо. Для себя выявил самую главную проблему, Сергей на ней акцентировал внимание: мы отстаем. Мы живем в догоняющей парадигме, и когда эта парадигма изменится, мне, честно говоря, непонятно. Во-первых, мы крайне медленно вообще в целом работаем над нужными, перспективными документами, не знаю, в силу каких причин законодательства, но происходит именно так.

Концепция 30-го года – полный треш и угар, я уж буду говорить, извините, по-русски. И когда у нас появится какая-то другая, написанная внятным русским языком и понятная не только человеку со специфическим уровнем знаний, но и молодым людям, которые намерены жить в этом городе, скажут: «Кайф, классно, хочу жить в таком городе!» – мне неясно.

У нас очевидные противоречия, вот то, что мы говорили последние пять минут, между необходимостью муниципалитету зарабатывать, извлекать прибыль и комфортом. Когда надо построить, условно, 16-этажный дом на маленький участок земли и извлечь из этого максимальную прибыль, вместо того чтоб построить красивый трехэтажный коттедж, условно говоря, в парке, будет построен 16-этажный дом. Та же история про торговые центры и все остальное: максимальное извлечение прибыли с минимальной территории. Мы это видим сейчас везде, начиная от магазинов шаговой доступности, заканчивая крупными гипермаркетами. Нет у нас хозяйского отношения к собственному дому.

Мне пример Куопио понравился: хотим вписать в ландшафт – вписали. Нет у нас вот этой идеи фикс, каким должен быть город Псков. Очевидно, что до сих пор у нас по-прежнему есть противоречия между историчностью города и, опять же утрирую, современным городом. Есть некое противоборство…

У нас масса всяких разных рабочих групп, в городской Думе, в администрации города, при ОКН, в администрации области, теперь, чувствую, будет некая группа в клубе стратегических инициатив. Но так что был какой-то единый экспертный конгломерат – этого нет. Большое спасибо всем, что вы представили разные мнения, большое спасибо каждому из вас, потому что мне, как горожанину и как журналисту, разговаривать на эту тему не просто интересно, но и важно. Поэтому спасибо!

 

Оскорбление или нет? Лингвисты расставляют точки над «тёлочками»

В течение последней недели в рунете активно обсуждают «тёлочек». А точнее — использование «животного» термина в отношении девушек. Поводом стал твит сайта Meduza, приглашающий «мужиков» ознакомиться с инструкцией, «как не обижать тёлочек». Несколько дней спустя на сайте Colta появилась колонка, где редакцию Meduza обвиняли в популяризации сексистского обращения с женщинами. В течение последующих суток десятки блогеров посвятили «тёлочкам» Meduza посты, причём мнения разделились: одни призывали не раздувать из мухи слона и относиться к пресловутому твиту с юмором, другие называли его оскорбительным. В итоге Meduza извинилась, и этим конфликт был исчерпан. The Village решил узнать профессиональное мнение на этот счёт и задал вопрос, является ли слово «тёлочка» оскорбительным, двум лингвистам, специально выбрав мужчину и женщину.

   

Юлия Сафонова

начальник отдела лингвистических экспертиз Московского исследовательского центра

Исходно тёлкой называли молодую корову. Зоометафоры существуют с тех пор, как мы приручили домашних животных. Для сравнения с женщиной выбрали именно это животное, потому что оно очень нужно для нашей жизни. Курицу или свинью нельзя доить, а корова даёт молоко, как и женщина, которая тоже кормит ребёнка молоком. Молодого, глупого и бестолкового парня в деревне до сих пор называют телком, но это слово в городской среде не прижилось. «Тёлка» прижилось, скорее всего, потому, что было использовано в каком-нибудь популярном фильме советских времён.

Стоит ли на него обижаться? Всё зависит от женщины и от той ситуации, в которой это слово произносят. Если вам на улице кричат: «Эй, тёлка, иди сюда!» — то вряд ли такое обращение можно считать уважительным. Это фамильярность, которая стирает грань приличия. Вряд ли на улице на такое стоит реагировать и вступать в разговор. У произносящего такое человека явно не всё в порядке с правилами приличия. Но в своей компании или шутливой форме это может быть допустимо. Хотя, полагаю, если бы вы ласково назвали свою девушку «бурёнушкой», это бы вряд ли её порадовало. 

Твит Meduza — это шутка, привлекающая внимание читателя. С точки зрения организации материала они как раз правильно поступили! Слово «сексизм» не всем понятно. Поэтому они привлекают мужчин тем словом, которое сами мужчины часто употребляют. Это частый приём. Ирония — это защита чести, как писал Давид Самойлов. Она понятна тому, с кем ты совпадаешь по взглядам, мировоззрению, воспитанию. Вот и я не вижу в этом твите ничего обидного, тем более использовано даже не слово «тёлки», а «тёлочки». Это грамотная провокация. Автор колонки на «Кольте» мне кажется очень щепетильным. По-моему, это неуместное чистоплюйство.

   

Игорь Шаронов

декан факультета теоретической и прикладной лингвистики Института лингвистики РГГУ 

Обращение «тёлочка» действительно оскорбительное, хотя и уменьшительно-ласкательное. Появилось оно где-то лет 20–25 назад. По-моему, первый раз я слышал его в фильме «Асса». Ясно, что происходит это слово от коровы, с которой сравнивали неуклюжую глупую женщину. Поэтому обращение содержит в себе негативно-пренебрежительный оттенок. 

Однако я лично не могу назвать твит Meduza совсем уж оскорбительным. Во-первых, там было явное обращение к мужчинам. Во-вторых, «коза» — это оскорбительно, а «козочка» при личном обращении — нет. Уменьшительно-ласкательная форма удаляет негативные оттенки. Поэтому отреагировать на такое женщины, которые почувствовали себя уязвлёнными, должны в такой же пренебрежительно-весёлой форме.

    

Текст: Милослав Чемоданов, Виктор Фещенко

Яна Летт «Учительница-Первая» | Книги, Фантастические рассказы

У нас на сайте — рассказ писательницы Яны Летт «Учительница-Первая». Он победил на конкурсе «Новая Фантастика 2018». Конкурс организовали в 2017 году сообщества «Настоящий писатель» и «Бумажный слон», чтобы искать таланты среди начинающих авторов. Десять лучших рассказов — включая, конечно же, и этот — вошли в печатный сборник, изданный совместно с «Рипол-классик».

Высокотехнологичная цивилизация инопланетян захватывает школьных учителей гуманитарных направлений, чтобы те подготовили разведчиков для высадки на Землю. Теперь от тактики учителей зависит и их собственная судьба и судьба Земли.

Вера сидела за партой, уткнувшись взглядом в собственные руки — скованные наручниками, как и у всех остальных в классе. Оформители постарались на славу — класс выглядел точь-в-точь как настоящий: стройные ряды парт, стулья с жёсткими спинками и железными ножками, похожими на куриные лапы. Они позаботились даже о книжном шкафе с неизбежными фикусами и фиалками на нём. Кое-что, впрочем, бросалась в глаза: в этом классе не было ни одного окна. Электрический свет длинных ламп (одна нервозно мигала, видимо, для создания ещё большей реалистичности) утомлял. Над доской сурово посматривали вниз из своих рам Горький и Толстой. От их насупленных бровей поддержки ждать не приходилось, и Вера перевела взгляд на портрет Пушкина авторства Кипренского. Поэт глядел с сочувствием, и Вера почувствовала, что узел страха где-то в животе чуть ослаб.

Она осторожно перевела взгляд на соседку. Это была женщина лет шестидесяти — вдвое старше Веры. На обширной груди, туго обтянутой твидовым пиджаком, посверкивала маленькая брошка в виде пчелы. Прямо под пчелой красовался бейдж, на котором было напечатано: «Учительница-Вторая». Строчкой ниже вилась непонятная кудрявая вязь. Пальцы женщины, унизанные старомодными перстнями с эмалированными цветочками, сильно дрожали, и Вера заметила, как по обильно нарумяненной щеке скатилась одинокая слезинка. При виде кого-то, кому было ещё хуже, чем ей самой, Вера переставала бояться: все её силы автоматически оказывались брошены на то, чтобы утешить другого. Время от времени она размышляла, могла ли она гордиться этим своим свойством или оно было лишь плодом проф-деформации, но теперь это не имело значения. В любом случае, сейчас она ничем не могла помочь.

Вера снова уткнулась взглядом в руки, стараясь держать спину прямо и не дрожать. Пошевелила пальцами. Наручники, похожие на пластиковые полые обручи, охватившие её запястья, не были слишком тугими, но руки в них всё равно затекали. Интересно, сумела бы она освободиться, если бы у неё было время? На обручах не было видно не то что замочков, даже мест соединения. Как будто они выросли вокруг её запястий, пока она была без сознания, или всегда были на ней.

Дверь беззвучно открылась, и Вера вздрогнула. Вошедшая выглядела как самая обычная женщина, хотя её серебристый комбинезон с множеством заклёпок сильно дисгармонировал с партами и фикусами. Чёрные волосы были уложены в высокую замысловатую причёску, но моложавое лицо было накрашено неожиданно неумело. Лучезарно улыбнувшись, женщина с преувеличенной радостью всплеснула пухлыми руками:

— Здравствуйте, здравствуйте, многоуважаемые коллеги! Меня зовут Кади, и я рада приветствовать вас в экспериментальной школе «Контакт-1»! Уверена, мои товарищи уже рассказали вам о благородной цели, которая собрала нас всех вместе в этих стенах. Не сомневаюсь, вы просто счастливы стать частью нашей дружной школьной семьи. Это большая честь — поучаствовать в подготовке учеников к тому, что им предстоит. Они стоят на пороге великих открытий, которые навсегда изменят ход истории! Мы все с трепетом следим за их подготовкой к миссии, — женщина, назвавшаяся Кади, ухмыльнулась, напомнив Вере жирного крокодила, только что плотно закусившего зазевавшейся буйволицей. — Однако, к нашему величайшему сожалению, успешная реализация проекта оказалась невозможной без вашей помощи. Поэтому — и только поэтому — мы были вынуждены оторвать вас от привычной жизни, от повседневных обязанностей и доставить сюда. Можем быть, некоторые недовольны этим поворотом событий, — Кади зыркнула в сторону Вериной соседки, — но я от всей души советую вам поскорее осознать, как вам повезло.

Соседка Веры тяжело дышала, и Вера с беспокойством подумала, не начинается ли у неё приступ астмы.

— Если вы успешно выполните возложенную на вас задачу, — Кади улыбнулась широко, как маньяк, под видом клоуна пробравшийся на детский утренник, — поверьте мне, вы будете вознаграждены.

— Что с нашими семьями? — спросил дрожащий мужской голос откуда-то с галёрки, и Вера с трудом подавила желание обернуться. — Им сообщили, где мы? Они знают?

— Вам совершенно не об этом сейчас стоит беспокоиться, — улыбка Кади стала ещё шире. — Они не в курсе, это правда. Но скоро у них — у всех — появятся проблемы посерьёзнее. Зато, если вы преуспеете, — её голос сочился мёдом, — они окажутся вознаграждены, как и вы. Даём слово. Те, кто поможет нам, не пожалеют! Мы стоим на пороге нового мира — и в этом мире лучше быть нам другом, чем врагом.

— У меня ещё один вопрос, — мужчина с задних рядов не унимался. Кади благосклонно кивнула. — Что будет с теми из нас, кто не согласится?

— Их убьют, — просто ответила Кади с улыбкой, напомнившей Вере о директоре её собственной школы и его выступлениях на педагогических советах.

По классу пробежала едва заметная волна, хорошо знакомая Вере по собственному опыту объявления контрольных работ: вроде бы никто и не выражал ужаса в открытую, но не заметить его было просто невозможно.

— Если с этим разобрались, давайте перейдём к вашим назначениям, — Кади извлекла из кармана аккуратно сложенный листок. — Все, чей номер — первый, включая номера со штрихом, идут преподавать в группу «А». Вторые — в группу «Б». Третьи — «В». Группы поделены на классы, списки вам выдадут. Расписание ваших занятий — на стендах в коридоре. В составлении расписания нам пришлось поступиться соображениями реалистичности из-за нехватки времени. Вот почему каждому придётся заниматься со своей группой ежедневно, по несколько раз в день. Учебного года должно с лихвой хватить, чтобы освоить с учениками большую часть школьной программы и привить им знания о литературе, культуре, истории. Точные, естественные науки нам без надобности — заложить представления о них с лёгкостью удастся с помощью соответствующих пособий. Мы уже работаем над этим, и большая часть этой работы выполнена, и выполнена хорошо. Логическое мышление ваших воспитанников развито лучше вашего — вот почему это не составило никакого труда. Но гуманитарные предметы, — Кади тяжело вздохнула, и на какой-то абсурдный миг Вере показалось, что сейчас начнётся один из самых заурядных кухонных споров о предназначении физиков и лириков, — даются им хуже. Между тем для успешной реализации миссии они должны разбираться и в них тоже — в каком-то смысле для них это даже важнее, чем получить представления об основах физики, химии, математики или географии. Преподавайте так, как обычно, но помните: здесь мы стараемся создать плодотворную среду, погружение в которую изменит их сознание нужным нам образом. Вам придётся постараться, чтобы мы остались довольны результатом, но, поверьте, это того стоит. Вопросы?

Учителя подавленно молчали.

— Вот и замечательно! — Кади снова улыбнулась, и Вера почувствовала, как её начинает подташнивать от приторности этих улыбок. — В коридоре вы увидите двери с номерами — за ними находятся комнаты, в которых вы будете жить на протяжении учебного года. Их номера соответствуют тем, что написаны на ваших бейджах. В комнатах есть всё необходимое — душ, туалет, кровати… Есть вы будете в столовой — она справа от выхода из класса. На ваше счастье, нам не удалось воспроизвести пищу, которой у вас кормят учеников и учителей в столовых, поэтому питаться вы будете хорошо. Итак, классы, комнаты, столовая, комната отдыха — по левую руку от выхода. Всё это — разрешённое вам пространство. За попытку покинуть его наказание — смерть, — Кади посерьёзнела, и Вера заметила, что красная помада слегка размазалась у неё по зубам — словно кровь. — Уверена, что вопросов нет. Вы всё-таки наставники — а значит, должны быстро схватывать. Прошу вас к выходу — по одному, в порядке очереди. Мой коллега снимет с вас путы. После этого вы отправитесь в классы в соответствии с расписанием. Желаю удачи, коллеги, — Кади снова широко улыбнулась, — и помните, что педагогический состав нашей школы всегда готов поддержать новичков при появлении любых трудностей в работе!

Вера смотрела на свой класс настороженно, молча. Они смотрели в ответ — мальчики, все аккуратно причёсанные и подстриженные, в одинаковых серых костюмчиках, отглаженных до хруста, похожие на маленьких серьёзных взрослых. И все же они были очень похожи и на настоящих детей — рыжие и конопатые, белобрысые и голубоглазые, загорелые и чернявые, худые и вёрткие, толстые и степенные, бледные и краснощёкие. С ужасом она ощутила, что её охватывает знакомая лихорадка любопытства, как всегда при знакомстве с новым классом. Понравится ли она им? Кто из них будет убегать с её урока, чуть только раздастся звонок, а кто — бежать прямиком к её столу, чтобы задать вопрос, пожаловаться или просто поболтать? Кто даёт списывать, кто просит, а кто закладывает и тех, и других?

«Прекрати, — мысленно сказала она себе, крепко сжимая правой рукой запястье левой, чтобы успокоиться. — Они — другие. Они ненастоящие. Да, если тебе будет так легче, думай, что они — ненастоящие».

Переклички не было — на груди у каждого из учеников был вышит номер, и по номерам ей и следовало к ним обращаться. Вначале она не могла себя заставить назвать их Первым, Пятым или Восьмым — к этому ей ещё предстояло привыкнуть.

— Здравствуйте, ребята, — сказала она и не без удовольствия отметила, что её голос не дрожит. — Меня зовут Вера Михайловна. Я буду вашим учителем литературы в этом учебном году, — она запнулась. Чаще всего она начинала урок со знакомства — расспрашивала ребят, кто что любит читать, выясняла, кто и вовсе не любит иметь дело с книгой. Сейчас она не знала, как начать. Не знала, читали ли они хоть что-то — принято ли у них читать? Начать с пламенной речи о любви к книгам и обнаружить, что они не знают, что это такое? Да и настроения для пламенных речей не было — достаточно было вспомнить, что за дверью её ждёт охрана, готовая сопроводить её в туалет, если ей вдруг приспичит. Одной пока нельзя.

— Сегодня мы с вами поговорим о произведении, которое я иногда обсуждаю со своими учениками в младшей или средней школе… Это рассказ О.Генри, который называется «Дары волхвов». Перед вами лежат тексты с рассказом, — она настояла на бумажных носителях, и Кади, снисходительно улыбаясь, согласилась. — Давайте прочитаем его вслух, для начала — первый абзац, чтобы вместе…

Это было ужасное начало для урока, но на лучшее она сейчас не была способна.

Читать вслух — что может быть безобиднее? Вверх взлетела первая рука, и Вера обречённо кивнула.

Рыженький мальчишка с непослушным вихром и вышитой на груди двойкой вскочил по стойке «смирно» с выучкой хорошего солдата:

— Учительница-Первая, скажите, пожалуйста, что такое «волхвы»?

— Садись, пожалуйста, — Вера взяла ручку со стола и сжала её в руках, чтобы перестать заламывать пальцы (демонстрация бессилия). — Это хороший вопрос. Волхвы — это старое слово. Им обозначали людей, которые могли видеть будущее, творить волшебство. По сути, так называли волшебников, людей, которые обладали сверхъестественными способностями, необычными возможностями. Например, могли с помощью заклинаний поджигать предметы или заставлять их летать, лечить болезни с помощью трав, — она понимала, что в контексте рассказа им явно следовало бы дать иное толкование слова, но малодушно побоялась лезть в историю христианства.

В воздух взлетела следующая рука.

— Да, пожалуйста.

Девятый, толстенький мальчик с очень красными щеками, смотрел строго, как будто пытаясь поймать её на лжи:

— Учительница-Первая, скажите, пожалуйста, зачем нам читать вслух? Вы сомневаетесь, что мы умеем?

Быстро окинув взглядом сосредоточенный класс, она сразу же поняла, что в его вопросе не было ни капли издёвки — только искреннее желание узнать.

— Пожалуйста, называйте меня Вера Михайловна. Я не сомневаюсь в ваших навыках, но хочу, чтобы мы вместе послушали, как звучит текст. Хочу убедиться, что мы все познакомимся с ним одновременно — ведь все читают с разной скоростью. Итак, кто хочет начать читать?

Она боялась, что желающих не будет, но в воздух с готовностью поднялось сразу несколько рук. Вера кивнула рыженькому мальчишке, задавшему первый вопрос. Он читал чётко, старательно выговаривая все слова, но без малейшего выражения. Решив поощрить его рвение, она не стала ничего об этом говорить. Второй абзац достался тёмненькому мальчику с задней парты, похожему на цыгана, с вышитой на пиджаке семёркой. Его манера чтения была точно такой же, и Вера остановила его.

— Друзья, вы читаете очень хорошо, но почему бы не попробовать делать это… с большим чувством? Что думаете?

Десятки пар непонимающих глаз уставились на неё.

— Я имею в виду, что голосом можно показывать, что вы сопереживаете героям. Как вы думаете, что почувствовала Делла, поняв, что у неё нет денег для того, чтобы купить подарок любимому мужу? — класс молчал, и она продолжила говорить сама, постепенно воодушевляясь, ловя кураж, надеясь достучаться до них, как до самых обычных детей: — Вот представьте себе. Рождество. Светлый праздник — самый важный на свете. На этот праздник принято дарить подарки самым близким и любимым людям, своей семье. А у Деллы, которая так любит своего мужа, для него подарка нет. Как вы думаете, что она чувствует?

Молчание становилось гнетущим, и рыжий мальчик с вихром и вышитой двойкой на груди робко поднял руку.

— Да? — она радостно улыбнулась ему, пришедшему ей на выручку. — Как ты думаешь?

— Учительница-Первая, скажите, пожалуйста, что такое «семья»? Нет, вы не подумаете, мы знаем, как она образуется и из кого состоит… Только пока что не очень поняли, зачем она нужна. Вы не могли бы объяснить?

— Это полный бред, — Вера нервно ковырнула пюре в тарелке, словно именно оно было виновато во всех её бедах. — Как мы можем изучать с ними литературу, если им ровным счётом ничего не известно о нашем мире? Сегодня на уроке они спросили меня о том, что такое «семья». Я собиралась дать им завтра что-то из рассказов Чехова, но теперь не знаю даже, как разбирать «Колобка». Они не понимают, в чём разница между американской литературой и русской, что такое «волхвы» и «черепаховые гребни», чёрт, да они не понимают даже, что такое литература.

— Ну, это не слишком сильно отличается от моей работы в школе СВАО, — сказал её сосед по столу, плотный лысеющий учитель с седыми усами щёточкой и усталыми, больными глазами в красных прожилках, похожий на большого старого пса.

— Вы шутите? — недоверчиво спросила Вера, машинально поднося к губам стакан с компотом. Компот оказался клубничным и очень вкусным.

— Что ещё нам остаётся, дорогая? — учитель с усами вздохнул и робко улыбнулся: — Надеюсь, вы не сочтёте меня фамильярным? Да, бесспорно, вы правы. Эти… дети не знают ничего о литературе, нравственности, истории, морали… Все это так. Видел ли я учеников, которые знали не больше, хотя всю жизнь росли в человеческом обществе — в семьях, замечу, в семьях? Бесспорно, да. Знаете, что мне пару дней назад ответила одиннадцатиклассница, которую я спросил, на чьей стороне сражался Пьер Безухов?

Вера помотала головой.

— На стороне белых. А потом, представьте, она поймала мой взгляд и тут же поправилась. «Ой, — говорит, — конечно, красных! Он же любил крестьян».

Не удержавшись, Вера нервно хихикнула. Учитель улыбнулся:

— Да, да, это и правда смешно. После урока я разговорился с этой девочкой и выяснил, что она не знает, кем по национальности был Наполеон. Слово за слово, мы заговорили о её семье, друзьях. Её мама — повариха, отец — шофёр, у неё четверо младших братьев и сестёр. Я спросил её, ходили ли они всей семьёй в театр, и она сказала, что ни разу в театре не была — даже когда организовывался поход всем классом.

— Ужас какой, — пробормотала Вера, отставляя стакан с компотом.

— Нам с вами кажется, что ужас, а они живут, и живут вполне счастливо, — улыбнулся её собеседник, потирая усы. — И единицам из них везёт с учителем, который попытается заинтересовать, увлечь, достучаться. Нашим с вами ученикам — здесь — повезло заполучить нас. Если они говорили правду, все в этой столовой прошли тщательный отбор, прежде чем попасть сюда. Разве в этом нет чего-то… утешительного?

— Я, кажется, вас не совсем понимаю, э-э-э…

— Вячеслав Николаевич. Очень приятно.

— Вера. Взаимно. Вячеслав Николаевич, вы видите что-то… утешительное в том, что они получили хороших учителей для своей цели? Но ведь она ужасна.

— Ужасна, да, — учитель кивнул. — Но вы видели, на что они способны? Их технологии во много раз превосходят наши. Судя по всему, численный перевес на нашей стороне, но поможет ли он нам, когда придёт время контакта? Не уверен… Если они проиграют — прекрасно. Я первый порадуюсь. Но вы не думали о том, что будет, если они победят?

— Вот как, — хмыкнула Вера, отодвигая тарелку с пюре. У неё вдруг резко пропал аппетит. — Значит, об этом вы думаете? Решили с ними подружиться, чтобы они вас защитили, когда придёт время, так, что ли?

Вячеслав Николаевич дёрнулся, как от пощёчины, и Вере вдруг стало стыдно, хотя она всё ещё продолжала чувствовать волну гнева, поднявшуюся у неё в душе в ответ на его слова.

— Я не думаю о спасении собственной шкуры, если вы об этом, — голос учителя дрогнул. — Я думаю о том, что, возможно, именно мы можем повлиять на ситуацию изнутри, изменить что-то. Учитель всегда может изменить ход вещей — но не любой учитель этим пользуется.

Вера молчала, глядя на гладкую, стерильно чистую поверхность стола.

Класс сидел в настороженной тишине, когда Вера вывалила на первую парту кипу карточек, за раскрашиванием которых она провела полночи в своей спальне, готовой предупредить любые желания — ванна с гидромассажем, холодильник со свежими фруктами и кубиками льда, тёплые пушистые пледы. Там не было только ножниц — за ними ей пришлось обратиться к дежурным, которые аккуратно разрезали принесённые листы на части по её указаниям.

Получившиеся карточки куда больше подошли бы
дошколятам — её ученикам они были бы не по возрасту, происходи дело в другом месте и в другое время.

— Пожалуйста, возьмите по две-три карточки, — Вера слегка подвинула кипу вперёд. — Сегодня мы с вами не будем обсуждать литературу. Вместо этого мы попробуем создать литературу сами.

Ей удалось завладеть вниманием класса. И раньше десятки пар серьёзных глаз пристально рассматривали её, но только сейчас в некоторых из них блеснул неподдельный интерес к тому, что она говорила, а не к ней самой. Десятки рук потянулись к карточкам, некоторые ученики встали с мест, чтобы взять их, не дожидаясь команды, — и это была её первая маленькая победа.

— «Деревенский дом», — прочитал вслух рыжий Второй, недоуменно рассматривая изображённую на карточке деревянную избушку. — Это что?

— Это место действия, — объяснила Вера, проходя по рядам и проверяя, чтобы карточек всем хватило. — Здесь будет развиваться история, которую тебе надо придумать.

— А у меня «средневековый замок»… — недоуменно протянул чернявый Седьмой, поднимая руку. — Что такое «средневековый замок»? Нет, я примерно понимаю, но…

— Кажется, эта игра немного не продумана, — кудрявый Тринадцатый говорил вежливо, с поднятой рукой, но в его словах она различила холод.

Ещё несколько рук взвилось в воздух.

— Давайте разберёмся по порядку, — предложила Вера, считая взглядом заинтересовавшихся. — Прежде чем писать историю, нам надо хорошо знать, из чего она состоит, правда?

Седьмой продолжал упорно тянуть руку, и она кивнула.

— А «привидение» — тоже место? Это не похоже на место.

— Совершенно верно. Это не место. Это твой персонаж, действующее лицо. Тот, с кем будет происходить история. Но давайте по порядку, хорошо? Начнём с мест действия с ваших карточек…

На выяснение ушли следующие двенадцать уроков. Привидения, драконы, замки, рыцари, принцессы, гномы и пираты — для того, чтобы собрать воедино все составляющие сказки, понадобилось постоянно обращаться к реально существующим текстам. Слушать страшные истории о призраках, которые их не пугали, или сказки о принцессах в башне, чья ценность оставалась неясна, оказалось для них гораздо интереснее, чем читать реалистичные истории, оставлявшие ещё меньше пространства для понимания. Они начинали с азов, и порой проблемы поджидали их в самых неожиданных местах — Вера рисовала на доске молодильные яблоки и Кощея Бессмертного, создавала классификации ведьм и оборотней, растолковывала предназначение необитаемых островов и кладбищ.

— Мёртвых сохраняют, чтобы удобрять почву? — пухленький Девятый был деловит и радовался своей догадке. Вера поперхнулась:

— Нет, что ты, нет. Не «сохраняют», «хоронят». Опускают в землю, закапывают…

— И там хранят, — закончивший за ней фразу Девятый смотрел победоносно.

— Пожалуй, можно и так сказать, — сдалась Вера, потирая лоб. — Но не для того, чтобы удобрять почву, а потому что они… ценны для людей, которые хотят сохранить память об умерших.

Второй поднял руку:

— Если не сохранить тело, они о нём сразу забудут?

— Нет. Собственно говоря, хоронить необязательно — некоторые кремируют тела… Это значит «сжигают».

— У нас делают так же, — белобрысый Одиннадцатый прикусил губу. — У нас тоже сжигают. Получаются удобрения.

Вера не успела ответить — Седьмой уже тянул руку.

— Вы сказали, что они хотят сохранить память. Зачем им это? Ведь вы говорили, что людям плохо, когда они теряют других людей — из семьи, например… Зачем тогда сохранять об этом память?

— Воспоминания человека — это часть его личности. Мы хотим помнить даже о том, что причинило нам боль… Ведь если мы забудем, придётся забыть и ту радость, которую нам это принесло. А вы… — Вера запнулась. — У вас никто не грустит, когда кто-то умирает?

Ученики смотрели на неё смущённо, не понимая.

— Бессмыслица, — пробормотал Тринадцатый очень тихо, но она его услышала.

— Читают речь, — неуверенно высказался Второй, — если вы об этом. Так провожают умерших — чтобы проще было выбрать тех, кто займёт их место. Но… Учительница-Первая, как можно не знать, что ты испытываешь — грусть или радость? Это же совершенно разные эмоции, разве нет?

— Понятно, — Вера заметила, что нервно вертит в пальцах карандаш, и положила его на место. — Ладно, не будем больше о смерти, хорошо? Давайте наконец перейдём к историям.

«Привидение жило в средневековом замке. Когда в замок приходили люди, оно пугало их, пока они не уходили. Так привидение выполняло свою общественную функцию».

«Вампир был очень древним, потому что, как сказала Учительница-Первая, сейчас вампиров не бывает, они — результат старых сказок, перенесённых на новую почву. Но если в древности они могли существовать, значит, и сейчас могли сохраниться один или два».

«Простите, Учительница-Первая, но данное задание кажется мне слишком сложным для выполнения. С уважением к вам, я подожду другого, чтобы отработать свой долг».

«В колонии поселился старый волшебник. У него были волшебные силы, которые позволяли ему нарушать пространственные и временные законы, поэтому вскоре волшебника посадили в тюрьму, чтобы он не мог убежать и максимально результативно выполнял своё общественное предназначение».

«Когда прекрасная принцесса умерла, её принц сказал: «Я не хочу, чтобы из неё сделали удобрение. Мне больно думать о ней, но я хочу её помнить. Закопайте её в землю, чтобы мне разрешили думать о ней».

— Это уже что-то, — Вера взяла кусок ноздреватого серого хлеба из плетёной корзинки (очень простой, очень домашней), стоявшей в центре стола. — Знаете, мне кажется, теперь можно разбирать с ними тексты. Конечно, не у всех получилось то, что можно назвать историей, но у некоторых… — она запнулась, вспомнив последнее из прочитанных ей заданий, сочинение рыжего Второго. — В любом случае, мне кажется, почти все поняли, зачем люди пишут истории… Как это работает. Некоторым было интересно. Теперь им проще будет разбирать текст — когда они знают, как и зачем он был сделан.

— Неплохо придумано, — Вячеслав Николаевич аккуратно разрезал котлету на маленькие квадратные кусочки: — Кстати, вы заметили, что Марии Ивановны уже несколько дней не видно?

Марией Ивановной звали Верину соседку по парте в первый день, ту самую даму с брошкой в виде пчелы, даму, которая плакала, слушая указания Кади. Сейчас Вера поняла, что и вправду уже дня три не видела её в столовой.

— Нет, не замечала. А где она? — Вера старалась, чтобы этот вопрос звучал спокойно и естественно, как будто они были в самой обычной школе и речь шла о том, что коллега просто приболела или взяла отпуск… Как будто от спокойных, разумных интонаций вопроса мог измениться ответ.

— Никто не знает. Я слышал, что на последнем уроке, который она вела, что-то пошло не так — у неё была истерика, и, кажется, она говорила детям то, чего не следовало… После этого её вывели за пределы школы. Больше её никто не видел.

Вера помолчала, уткнувшись взглядом в тарелку. Перед глазами, обгоняя друг друга, танцевал добрый десяток блестящих, как слеза, пчёлок, инкрустированных дешёвыми камушками.

— Девятый, большое спасибо за твой доклад. Он был очень интересным. Давайте обсудим его. У кого-нибудь есть вопросы по докладу Девятого?

В воздух, словно по сигнальному выстрелу, отточенным, автоматическим движением поднялось сразу несколько рук.

Волей-неволей Вера начинала чувствовать рабочий азарт. Класс, в котором она вела уроки, был уникальным — и идеальным. Здесь не говорили без поднятой руки, не перешёптывались, не обменивались записочками. Сидели, сложив руки, абсолютно прямо держа головы, выпрямив спины. Отвечали на вопрос по первому требованию, вставали, кивали, садились, вставали… Они были похожи на маленький солдатский полк. «Нет, они и есть маленький полк, — напомнила себе Вера с содроганием. — И очень скоро этот полк — все они — высадится у меня дома, рассеется, внедрится, смешается с толпой… Чтобы однажды помочь нанести решающий удар».

И все же они были необыкновенными: ничего не зная о мире, в который им уже скоро предстояло отправиться, они были открыты для нового и поглощали его с невероятной жадностью. Большинство, правда, воспринимало тексты, которые она велела им читать, лишь как очередной источник знаний, служащий общей задаче… Но не все.

Первым к ней пришёл Второй. Рыженький, взъерошенный, глядящий на неё настороженно, но и с чем-то, похожим на мольбу, он стоял перед её столом, похлопывая себя ладонью по бедру — слегка, но и это выдавало его нервозность.

— Да, Второй, я тебя слушаю. Что-то было непонятно?

— Нет. Всё понятно, но, — он вдруг покраснел, совершенно по-человечески, мучительно и неудержимо, — я хотел бы почитать что-то ещё, кроме программы. Что вы мне посоветуете?

Вера подняла на него глаза, стараясь сдержать — что? — удивление, страх, ликование? Она не знала.

— Очень хорошо. Может быть, несколько сказок Андерсена сверх программы…

Второй вздохнул, и она вопросительно уставилась на него. Некоторое время оба молчали.

— Если можно, я бы хотел… Не сказки. Не обычное, да… Но не сказки… Не для детей.

— Ладно, — неловко отозвалась она, — хотя, кстати, Андерсен свои сказки не для детей писал. Он вообще их не любил, представляешь? Когда ему ставили памятник, принесли эскиз, на котором был изображён он сам в окружении благодарных детей, и Андерсен долго возмущался… — она осеклась, осознав, что, обычно внимательный, Второй её совсем не слушает.

— Я бы предложила тебе прочитать… «Пикник на обочине». Это произведение братьев Стругацких — Аркадия и Бориса.

— Братьев? Они писали вдвоём? А как?

— Честно говоря, я не знаю, — Вера неловко улыбнулась, вспомнив, что в детстве тоже задавалась этим вопросом, но так и не собралась прочитать их интервью или записки, которые прояснили бы дело.

Он поблагодарил и ушёл, а она, всю ночь проворочавшись на своём удобном ортопедическом матрасе, на собственной шкуре прочувствовала, какого было жить советским интеллигентам в годы революции, о которых она так часто и вдохновенно рассказывала школьникам.

Никто не пришёл и не забрал её в пугающее никуда вслед за Марией Ивановной, никто не поймал на рекомендации запрещённой литературы. Принимая утренний душ в тщетных попытках взбодриться, она осознала, что рыженький Второй, пришедший к ней со своей странной просьбой, был напуган не меньше, чем она сама.

Она почти забыла об этом происшествии, когда через две недели он подошёл к ней опять, и вместе с ним был Седьмой, и на сей раз глаза обоих ребят были полны ужасом и надеждой. Они обсуждали «Пикник на обочине» на переменах, урывками по несколько минут, не сговариваясь, сочтя, что не стоит вызывать подозрений слишком долгими беседами. Ребята попросили «ещё чего-то братьев», и она порекомендовала «Трудно быть богом». Спустя десять дней они были готовы к обсуждениям — и с ними был Девятый, раскрасневшийся больше обычного.

— Почему он не убил их всех сразу, а?

— Да, зря он дождался, пока Киру убили, — надо было действовать, действовать, пока можно было…

Они возмущались, бессильно сжимали кулаки, шептались, озирались и просили новых книг…

Маленький подпольный клуб любителей чтения продолжал своё существование, и Вера старалась помнить о том, какой опасности подвергает себя, и, возможно, детей… Должна ли её волновать их безопасность? Она запутывалась всё больше и больше, и, плюнув на раздумья, садилась делать карточки, рисовать картинки, проверять тетради…

— Оцените, что тут на днях написали мои дети, — Вячеслав Николаевич вытащил из кармана сложенный пополам листок, аккуратно расправил: «Я думаю, что Пугачёв — отрицательный персонаж, потому что он убивает других людей, что противоречит общечеловеческой системе ценностей. Но я думаю, что он — и положительный персонаж тоже, потому что он смел, по-своему благороден и предан. Тщательный анализ текста заставил меня прийти к выводу, что Пугачёв — и положительный, и отрицательный персонаж одновременно».

— Ничего себе, — Вера почувствовала сильное волнение, ещё не понимая, чем именно оно вызвано.

— Да… Ничего себе. Утверждение самое типичное для сочинения любого из наших с вами учеников… Из прошлой жизни. Но не для них, не знающих полутонов и делящих мир на чёрное и белое, привыкших мыслить математически точно… Это и вправду ничего себе. Как думаете, они одобрят? Они хотят, чтобы мы научили детей мыслить как люди… Но хотят ли они, чтобы мы сделали из них людей? Это написал мальчик под номером Одиннадцать… Знаете, он напоминает мне о собственном сыне, — Вячеслав Николаевич умолк. — Забавно, я действовал очень продуманно, а теперь уже не уверен, что говорю им то, что следовало бы… Потому что Одиннадцатый напомнил мне сына.

— Я не знала, что у вас есть сын.

— Я и сам в этом не уверен, — Вячеслав Николаевич улыбнулся, поймав её недоуменный взгляд, и, увидев эту улыбку, она рефлекторно накрыла его руку своей и крепко сжала — не задумываясь, как не задумывается самка, закрывающая детёныша собственным телом.

— Он пропал несколько лет назад. Вышел из дома и не вернулся. Шёл на работу в библиотеку… Я устроил его работать туда, и ему это нравилось. У него были, вы знаете… некоторые проблемы со здоровьем. Но в биб-лиотеке это было неважно. Он чувствовал себя полезным, нужным. И он любил читать книги.

— И вы, — Вера с трудом сглотнула, — так и не узнали, что случилось? Совсем ничего?

— Совсем ничего. Знаете, я даже к экстрасенсам ходил… На телевидение. В храм. К частным детективам. Всё перепробовал. До этого я посмеялся бы над людьми, верящими в сверхъестественное… Но когда пропал мой мальчик… Не дай бог никому испытать такое, — Вячеслав Николаевич смотрел вдаль — и, казалось, серой стены столовой больше для него не существовало. — Человек готов поверить во что угодно, если это даёт ему хоть маленькую крупицу надежды.

— И сейчас вы верите в то… что они могут вам помочь? — голос Веры дрогнул. — Вы сказали тогда, что не печётесь о себе… Теперь я понимаю. Вы думаете, что если вы сделаете то, что им нужно… они смогут его найти?

Вячеслав Николаевич молчал, и ей не хватило духу сказать ему ещё хоть слово.

— Вера Михайловна, а хотите посмотреть, как я выгляжу без этого тела? — Второй смотрел заговорщически, озорно — как смотрят обычные дети, и она кивнула, хотя всё внутри неё кричало: «Не смотри! Не надо!»

Облик худенького мальчишки слез с него, как кожаная перчатка с руки, и то, что оказалось под ним, было мерцающей, влажной, скользкой тьмой. Тело казалось бесформенным и шатким — Второй, казалось, не слишком уверенно стоял на своих многочисленных суставчатых ножках. По-паучьи мерцающие глаза — добрый десяток — выжидающе смотрели на неё, лукаво подмигивая. Тело, покрытое тёмной чешуёй и местами чем-то, похожим на короткие перья, слегка толкнуло её в плечо.

— Нам вообще-то не разрешили так делать, — застенчиво произнесло чудище, с трудом двигая жвалами, твёрдыми и острыми, покрытыми хитиновой оболочкой. — Но сегодня никто не смотрит, я знаю, а мне хотелось вам показать.

Не зная, какой реакции он ждёт, она кивнула, поблагодарила и отпустила его — он, снова облачённый в свой невероятный костюм мальчишки, уходил из кабинета, довольно улыбаясь и беззаботно насвистывая.

Придя к себе, она долго стояла под душем, стиснув зубы, чтобы сдержать крик. Дверь она закрыла на задвижку, словно это могло защитить её от чудовищных хозяев этого места, если бы они пожелали войти.

— Я не вижу никакого смысла в том, о чём сейчас идет речь, — в голосе Тринадцатого высокомерие и недоумение спорили друг с другом.

Вера слушала его с усталой безнадёжностью. Тринадцатый на собраниях их маленького незаконного кружка не появлялся. День выпуска приближался, и класс становилось всё труднее контролировать — некоторые из них явно чувствовали свою близившуюся безнаказанность, провоцируя учительницу и ставя под сомнение её слова. Они были вынуждены постигать чужую культуру и взгляд на мир ради успеха дела, но внутренне никогда не соглашались с ними… И теперь теряли терпение. Что будет с ней, когда их учёба закончится?

— Мы только что выявили, что роман сожжён, не так ли? Это написано в тексте. На 32-й строчке 25-й страницы нашей распечатки… Я отметил. Итак, сожжён. Однако потом он вновь появляется в тексте… Более того, выходит, мы его всё это время и читали… — Тринадцатый обвёл класс взглядом победителя: — Христианские аллюзии в тексте понятны. Сатира на общество тридцатых годов вполне соответствуют тому, что нам о нём рассказывали… История любви — допустим. Связь с «Фаустом», которого мы до этого читали. Но, несмотря на это, текст лишён элементарной логики, и, боюсь, Учительница-Первая, вам следовало выбрать другой, или лучше…

— Тебе бы помолчать, — раздался голос, и класс, поражённый неслыханным нарушением дисциплины, уставился на говорящего. Раскрасневшийся от гнева Второй слегка привстал со своего места и смотрел на Тринадцатого в упор. — Учительница-Первая — наш наставник, и ты нарушаешь дисциплину, споря с ней. Или ты забыл, что за нарушение дисциплины полагается наказание?

— Кто бы говорил о нарушении дисциплины, — прошипел в ответ Тринадцатый, не трудясь понизить голос. — Ты, глупый шельмец… — тёмные глаза мальчика блеснули, и Вере почудилось шевеление тёмной чешуи и суставчатых ног (и ещё мелькнула мысль о том, что чтение Дюма не прошло для Тринадцатого даром)… Отгоняя морок, она постучала карандашом по столу старым, испытанным жестом, выручавшим до неё миллионы учителей:

— Всё, успокойтесь. И оба сядьте. Сейчас же.

Они послушались — Второй сразу же, Тринадцатый — с секундной задержкой.

— А роман, — дрожащим голосом добавил Второй (руки его, сложенные по правилам вместе, дрожали), — роман — хороший.

— А где Вячеслав Николаевич?

Её новая соседка, рыжая женщина средних лет с высокой причёской и заметным нервным тиком, робко улыбнулась уголками аккуратно накрашенных губ:

— Ах, да, вы не знали, должно быть… Его отправили… Туда, — она понизила голос, — ну, вы понимаете… За пределы. Где он сейчас, никто не знает.

— Но почему? Что случилось? — Вера с изумлением услышала собственный голос — спокойный, отстранённый… Как никогда остро она ощутила присутствие молчаливых стражей по углам столовой, и, хотя больше всего ей хотелось встать и закричать, она продолжила сидеть, выпрямив спину, высоко подняв подбородок.

— Никто толком не знает, — у соседки дёрнулся глаз, и она некоторое время сидела молча, словно на что-то
решаясь, а потом зашептала, быстро и тихо: — Говорят, его класс стал вести себя странно… Высказывать неразрешённые мысли… А кто разберётся, что у них разрешено? Чего они хотели?.. Их расформировали, в разные классы раскидали некоторых, а остальных… Не знаю… Вы знали, что дети в наших классах — из социального запаса? Знали, что это значит? За них никто не заступится — вот что. Родителей у них нет.

— У всех детей здесь нет родителей — того, что мы понимаем под словом «родители», — Вера съела ложку макарон и не почувствовала вкуса.

— Да, то, что мы называем родительской любовью, им не очень понятно, но наследование… Наследование всё равно есть. В наши классы своих детей никто бы не отдал по доброй воле, это… непрактично.

Некоторое время женщины молчали. Вера тупо смотрела на макароны в тарелке, на потёки сливочного соуса на бортах… Что-то не сходилось.

— Думаете, они его убили? — наконец спросила Вера, и соседка опустила глаза:

— Я не знаю. Надеюсь, что нет.

— Вы сказали, что его класс расформировали по нашим… Но ко мне никто новый не приходил.

— Это я и хотела вам сказать, — глаз женщины снова дёрнулся — раз, другой: — Будьте осторожны. Вы у них на заметке. Если кто-то последует за Вячеславом Николаевичем, это будете вы. Не глупите… Поберегите себя.

Вера поблагодарила и встала. Окинула взглядом столовую, сидевших в ней людей — запуганных, нервных, почти потерявших рассудок от нереальности ситуации последних месяцев, печальных, деланно беззаботных.

Поберечь себя. Она вспомнила о Вячеславе Николаевиче, который делал то, что делал, ради сына, которого напомнил ему Одиннадцатый… В конечном счёте эта привязанность его и погубила. Её собственные родители давно мертвы, дома она не оставила ни мужа, ни друга… Зачем же она делала то, что делала? Погубит её это — или поможет спастись?

Вернувшись к себе, она долго и старательно молилась — как умела — за Вячеслава Николаевича, мёртвого или живого, и за его сына, мёртвого или живого, где-то там, на далёкой и равнодушной к происходящему с ними Земле.

После последнего разговора в столовой собрания любителей книг стали происходить всё реже — её ученики и сами приходили теперь нечасто, словно чувствуя, какой опасности подвергают её и себя. Вера не знала, было ли это настоящей причиной. Не переговорило ли с ними руководство, чтобы вразумить? Не могло ли всё повернуться так, что теперь уже её ученики следили за ней, ожидая неверного шага, чтобы снять подозрения со своего класса? Она не могла знать точно.

И все же иногда она чувствовала, что собрания не забыты. Рыжий Второй смотрел пристально и тянул руку с удвоенным усердием каждый раз, когда знал ответ на её вопрос. Смуглый Седьмой то и дело подходил к её столу и касался его перемазанной ручкой ладонью, словно ища у него поддержки. Пухленький Девятый как-то раз оставил у неё на столе яблоко — Вера не знала, откуда он его взял, — крепкое, с блестящим красноватым боком, с листком на тонкой ножке — настоящее, не синтезированное.

Теперь они обсуждали школьную программу, идя по учебнику, чётко и строго. Тринадцатый, буравящий её взглядом, был разочарован.

В столовой она сидела с новой нервной соседкой, не удосужившись даже узнать её имя: после исчезновения Вячеслава Николаевича ей не хотелось ни с кем сближаться. Вечерами она долго лежала в ванне, тупо разглядывая островки коленей в мыльной пене, ища смысл в происходящем и не находя его.

А потом наступил день выпуска.

Шаттлы, которые должны были отправить на Землю все отряды, укомплектованные по итогам выпуска, готовились к отлёту. Учителя, потерянные, напуганные и не знающие, чего ждать от будущего, сиротливой толпой стояли у панорамного окна, к которому их допустили впервые, и наблюдали за тем, как их подопечные отправляются в пока ещё незнакомый мир, чтобы выполнить возложенное на них задание.

Все, садившиеся в шаттлы, выглядели как люди, так же, как и провожавшее их руководство, — видимо, для заблаговременного вхождения в роль. Вера попыталась разглядеть своих учеников, безотчётно надеясь увидеть рыжие вихры Второго, тёмный ёжик Девятого или кудри Седьмого как последний привет от их маленького закрытого клуба, но, как назло, ей на глаза упрямо попадалась только макушка Тринадцатого. Ученики, должно быть, радовались тому, что их ждёт… Радовались, что уроки закончились и можно наконец приступить к тому, ради чего они учились. К контакту. Вера вздрогнула.

Поднимаясь в воздух, шаттлы выбросили в воздух струи разноцветного пламени — продукты горения веществ, неизвестных на Земле. Пока что неизвестных.

Некоторое время учителя молча смотрели на три светящиеся точки, которые удалялись и удалялись, пока наконец не пропали совсем. Тогда Верина соседка тихонько сказала, выразив общую мысль:

— Как думаете, что теперь с нами будет? А?

Ей никто не ответил.

После собрания под руководством Кади Вера возвращалась к себе — её туфли звонко цокали по коридорам, опустевшим, безлюдным. Большую часть охраны расформировали — и теперь охранялись только выходы из школы.

Вера очень спокойно выслушала речь Кади, которая, ухмыляясь, благодарила «дорогих коллег» за прилежную работу. До появления новых распоряжений и известий о результатах операции «Контакт» все учителя должны были оставаться на базе в качестве «консультантов» — и, возможно, для того, чтобы обучить новые классы, если это понадобится. Никто не спросил ни о возвращении домой, ни об обещанной награде. Вера не знала, поверил ли хоть кто-то очередным уверениям, высказанным, впрочем, без особого старания, для проформы, в том, что их ждёт особое положение в новом мире, который предстояло построить не Земле… Вера точно не верила.

Вернувшись к себе в комнату, она тщательно её убрала — аккуратно застелила постель, протёрла пыль со всех поверхностей, сложила серебристые комплекты униформы в комод. Особое внимание Вера уделила ванной и прикроватной тумбочке — счистила волосы с щётки, собрала весь мусор (включая любовно разрисованные карточки и записи по работе с классом) и выбросила в печь в конце коридора. Ей не хотелось оставлять здесь ничего своего.

Приведя комнату в изначальное состояние, она приняла ванну с душистой пеной, вымыла, высушила и расчесала волосы, переоделась в собственную одежду — ту, в которой попала сюда. После этого уселась на кровать и открыла на выданном ей для работы планшете антологию поэзии Серебряного века. Ей хотелось дождаться тех, кто придёт за ней, именно так — равнодушно и спокойно, читая Ахматову или Мандельштама. В том, что за ней придут, Вера не сомневалась: сладким уверениям Кади было её не обмануть. Это было вопросом времени… И, судя по тому, что её репутация здесь была под большим вопросом, для неё время придёт гораздо раньше, чем для остальных. Возможно, уже сегодня… Возможно, прямо сейчас.

Быть спокойной получалось плохо: руки, сжимавшие планшет, предательски дрожали, и при мысли о том, что, возможно, уже сегодня ей предстоит умереть, хотелось плакать. Вера начала подумывать о том, чтобы снова забраться в ванну (почему-то там она чувствовала себя в большей безопасности, словно пришедшие за ней постесняются нарушать её уединение и уйдут), когда в дверь негромко, деликатно постучали.

Вера медленно отложила в сторону планшет, оправила кофту, разгладила покрывало на кровати. Дверь была закрыта на задвижку, и Вера сделала глубокий вдох, прежде чем её отпереть: задвижка всё равно не смогла бы остановить пришедших.

Все трое, стоявшие на пороге, были без своих личин — одинаковые, суставчатые, тёмные, но она их сразу узнала.

— Здравствуйте, Вера Михайловна! — Второй с явным трудом двигал жвалами. — Извините, сейчас нет времени говорить. Идёмте с нами — мы вас выведем.

Она судорожно сглотнула:

— Как… Ребята, — это обращение, возможно, не слишком подходившее им сейчас, вырвалось у неё само собой, естественно и просто: — Что вы здесь делаете? Шаттлы…

— Они без нас улетели, — Седьмой залихватски притопнул одной из своих длинных ног и горделиво выпрямился: — Долго объяснять, как мы это провернули… Девятый вот всю дорогу не верил, что удастся.

— И сейчас не верю, — бормотнул Девятый, нахохлившись, — что я в это ввязался… И что всё получилось.

— Ничего ещё не получилось, — резко перебил его Второй. — Они скоро узнают, что мы не улетели с остальными. Когда это случится, лучше нам быть подальше отсюда. Я проверил шаттлы… Если поспешим, удастся улететь незаметно. Но надо быстрей… Вера Михайловна, пожалуйста, надо быстрей.

Она молча смотрела на него, не в силах ответить. Второй протянул к ней лапу и коснулся её дрожащей руки — и это прикосновение, которое раньше вызвало бы только гадливость, теперь успокоило.

— Мы не забыли, Вера Михайловна… Мы хотим помочь вам — и таким, как вы. То, как нам тут живётся… Нам не нравится. И мы решили, что не хотим, чтобы у вас стало так же, как у нас.

Девятый и Седьмой молча покачивались на своих тонких конечностях, словно соглашаясь.

— Какой у вас план? — Вера вдруг почувствовала, что с трудом держится на ногах.

Её ученики переглянулись.

— Плана пока нет, — робко признал Второй робко. — Для начала — выбраться отсюда и отвезти вас домой. Мы знаем, как завести шаттл… И у нас есть оружие, — его голос окреп.

— Мы, правда, ещё не знаем, что будем делать, когда прилетим, — беззаботно подтвердил Седьмой, — но вместе что-нибудь придумаем, честное слово… Ведь всё, о чём мы с вами читали, было как раз про это, правда? Что нужно делать то, что правильно… И тогда всё закончится хорошо.

Вера хотела ответить, что реальная жизнь не то же самое, что книги, но не смогла. Ведь эта фраза, такая затасканная и привычная, не была бы правдой.

— Время уходит, — нервно буркнул Девятый. — Когда они нас найдут, расспрашивать не будут. Учительница-Первая, вы в любом случае им больше не нужны… Это вопрос времени. Пойдёмте с нами.

— Это из-за вас мы уходим, — добавил Второй, а потом поправился: — Нет… Это благодаря вам мы уходим. С вами мы справимся. Скажите, вы пойдёте с нами?

Вера хотела бы сказать им что-то воодушевляющее перед тем, как пойти вслед за ними, но теперь был их черёд поддержать её… Как всегда и случается между учителем, который сумел что-то изменить, и его учениками. Поэтому она сказала только:

— Да.

И опёрлась на предложенную ей суставчатую лапу.

Стремительно и тихо они поспешили по коридорам к ближайшему посту охраны — навстречу свободе и тому, что ждало их впереди.

Читайте также