Что делать если твоя девушка ирина: «Ты, женщина, знай свое место!». Ирина Горбачева о сериале «Чики», отношении к проституции, жизни в провинции и отмене карантина
«Ты, женщина, знай свое место!». Ирина Горбачева о сериале «Чики», отношении к проституции, жизни в провинции и отмене карантина
В начале июня на платформе more.tv вышел сериал «Чики» Эдуарда Оганесяна — о том, как четыре проститутки из маленького южного города пытаются бросить профессию и открыть свой фитнес-клуб. Forbes Woman поговорил с исполнительницей главной роли Ириной Горбачевой о том, почему москвичи никогда не поймут провинциалов, как выбраться со дна жизни, почему артисты не должны лезть в политику и что заставляет женщин торговать своим теломЖанна, Света, Люба и Марина выросли в крошечном городке на юге России — таком, о котором говорят «Богом забытое место». Все четыре стали проститутками, но однажды Жанна вместе с сыном уехала в Москву, где обзавелась машиной MINI Cooper и бизнес-планом: открыть в родном городе фитнес-клуб. Она возвращается домой и рассказывает подругам о своих планах.
Тогда Света, Люба и Марина принимают решение присоединиться к ней и наконец-то бросить профессию. И оказывается, что по дороге к мечте им придется бороться не только с местными бандитами, но и с своими собственными страхами и травмами.
Несмотря на сложную тему и очень честное, часто неприглядное, изображение жизни российской провинции, такого единодушного восторга и кинокритиков, и зрителей уже давно не вызывал ни один российский проект. В интервью главному редактору Forbes Woman Юле Варшавской исполнительница одной из главных ролей (Жанны), креативный продюсер сериала, актриса и блогер Ирина Горбачева рассказала о том, как сама относится к проблеме проституции, феминизму и домашнему насилию, а еще о том, почему «ген провинции» всегда остается с человеком.
Ира, ты родилась в маленьком южном городе.
Насколько то, как жизнь таких городов показана в сериале, коррелируется с твоим собственным опытом? Это действительно такая настоящая русская жизнь?
Понятно, что в «Чиках» она немного гипертрофирована. Когда снимаешь сериал, краски событий все равно сгущаются, потому что за восемь серий тебе надо рассказать историю от начала до конца, чтобы всем было интересно. Но в целом это все очень и очень похоже на правду. Город Прохладный, в котором мы снимали — настоящий, все объекты показаны практически в первозданном виде: все квартиры, дом Жанны. Художники и реквизиторы поработали минимально. Естественно, настоящие люди — казаки и кавказцы, со своим определенным укладом. И находясь там, ты понимаешь, какое разное отношение к женщине бывает: «Ты должна быть моей!». Как в какие-то древние времена.
Поэтому, когда я прочитала сценарий, у меня практически не было вопросов, потому что Эдик (Эдуард Оганесян, режиссер сериала «Чики» — прим.
Forbes Woman) знает всю специфику. Он сам по себе человек достаточно непростой — одной стороны, добрый и открытый, а с другой стороны, у него жесткий бэкграунд. Он был и на той, и на другой стороне: и на стороне нападающих, и на стороне обороняющихся. И Ира Носова, которая играет Свету, тоже из маленького провинциального городка, внесла большую лепту в наши взаимоотношения, в диалоги, в ситуации. Она такой кладезь историй, которые стали «фаршем» для сериала. Так что, мне кажется, процентов на 80 это все похоже на реальность.
«Ген провинции» — он всегда с нами, с теми, кто жил в провинции или родился. Это наш генетический код — как знание языка»
А когда ты попадаешь в эту реальность после многих лет жизни в Москве, общения в определенном кругу, что ты ощущаешь?
Знаешь, я действительно ощущала в первое время дискомфорт.
Просто потому, что ты видишь там такую беспросветную серость. Ты видишь людей, уставших, работающих за маленькие деньги, которые очень мало получают удовольствия от жизни. Вообще про то, что можно заниматься тем, что ты любишь, лучше не заикаться. Это делают единицы в городе. Но, мне кажется, что некий «ген провинции» — он всегда с нами, с теми, кто жил в провинции или родился. Это наш генетический код — как знание языка. Если ты родился со знанием определенного языка, ты вспомнишь его, даже если не говорил 20 лет. Вот почему зрители так сопереживают сериалу и героиням. Потому что большая часть населения, в том числе, нашей столицы прошла нечто подобное.
Тем, кто рожден в центре Москвы, им этого действительно не понять. Они выросли там, где было спокойно, внимательно, осторожно, уважительно и так далее. А в таких городах, конечно, мало культуры, но много жизни, какой-то естественной жизни: что вижу, то и пою. Как чувствую, так и говорю.
Без всяких реверансов. У меня во время съемок произошла конфликтная ситуация в поликлинике, где женщина откровенно мне нахамила. Я начала отшучиваться, потому что хамством на хамством отвечать не хотелось. А от нее прямо такая ярость шла. И я понимаю, почему ярость: «Кто вы такие, вы наше время отнимаете, москвичи эти, зажравшиеся волки». Но были местные жители, которые помогали нам, в том числе, разруливать сложные ситуации. А многие снимались в эпизодах сериала.
Когда вот эту всю провинциальную жизнь обсуждают интеллигентные люди внутри Садового кольца, обычно звучат две концепции. Первую — «кому надо, тот выберется, сильные выживут, если захочешь, то сам сделаешь свою жизнь». А другие говорят, что люди, которые так живут, — это жертвы определенной истории, системы, страны, ситуации. И в «Чиках» действительно сопереживаешь каждому герою, даже отрицательным. Что ты об этом думаешь?
Я против того, чтобы быть в состоянии жертвы, и вообще кого-то называть жертвами.
Потому что я на своем опыте знаю, что каждый человек — сам кузнец своего счастья или несчастья. Поэтому странно обвинять правительство, местную власть или родственников в своих неудачах и в том, что твоя жизнь не такая, как тебе хотелось. Тогда вопрос: а тебе, что хотелось и хотелось ли? Вообще-то надо приложить очень хорошие усилия для того, чтобы у тебя что-то получилось. Многим не хватает терпения, не хватает воли, не хватает усилия, не хватает желания. Я понимаю, что лично у меня всегда было стремление жить лучше во всех аспектах. Но если бы я ничего не делала, я бы просто сидела на заднице.
«Для меня все истории, где женщины используют свое тело за деньги — это абсолютно психологическое отклонение. Я это принять не смогу никогда»
А в «Чиках» ты действительно сопереживаешь практически каждому герою, ты готов его понять. Потому что нет «черного» и «белого». А те персонажи, которые кажутся вроде бы праведными и справедливыми, ищущими добра и освобождения, оказываются полными гордыни и эго.
Скорее всего, если бы ваши героини родились в Москве или в Петербурге, или хотя бы в Екатеринбурге, у них было бы больше возможностей вести, скажем так, социально одобряемый образ жизни. Но они растут в такой нищете, что у них просто нет выбора, и при этом общество их осуждает, ребенка Жанны даже называют «сыном шлюхи». Как ты думаешь, меняется ли отношение к таким женщинам в обществе? Должно ли измениться?
Если говорить про проституцию, это чаще всего результат тяжелой психологической травмы. Ни одна психологически здоровая девушка — с любовью к себе и пониманием себя — не пойдет в эту историю, чтобы ни происходило, как бы ни было тяжело. В том же самом городе живут женщины с другой историей. Почему? Потому что, как говорится, разные погодные условия в доме.
Я однажды познакомилась в Москве с одним парнем, который работал сутенером, только с элитными девушками, эскортом.
И он мне рассказывал, что это либо девочки с психологическими травмами, либо они себя наказывают так за что-то. И кто бы мне потом что ни говорил, но для меня все истории, где женщины используют свое тело за деньги — это абсолютно психологическое отклонение. Я это принять не смогу никогда. Понять? Да, могу. А принять — нет. И я не принимаю, когда это называется профессией и вообще романтизируется. Продавать свое тело — это не профессия. И пользоваться этим — это как пользоваться человеком, у которого психическое отклонение. То есть прийти в сумасшедший дом и точно так же воспользоваться человеком.
По этим причинам я не могу понять суррогатное материнство. Ты, вынашивая ребенка девять месяцев, понимаешь, что отдашь его — и пойдешь дальше жить своей жизнью. Когда женщины осознают свое безвыходное положение и отдают детей в детдом, я их тоже не принимаю, но я их больше понимаю, чем женщин, которые за деньги рожают и отдают детей.
Поэтому я не знаю, что сказать по поводу того, как меняется отношение к женщине и ее телу? Конечно, меняется. Борются за права женщины? Борются. Хорошо ли это, плохо ли это? Пока, конечно, хорошо.
Ты же наблюдала, что происходит в последние месяцы в публичном пространстве — та же история с Региной Тодоренко и реакция общественности на ее слова о домашнем насилии. Ты стала как-то аккуратнее высказываться по вопросам, связанным с женской повесткой?
А я и до этого так делала. Как говорится, фильтровала базар. Невозможно быть сегодня на 100% искренним в этих вопросах, потому что ты даже себе честно на какие-то вопросы не можешь ответить. И ты все равно не сможешь донести свою мысль ровно так, как формулируешь ее у себя внутри. Особенно, если ты в каком-то эмоциональном состоянии.
Потому что все твои слова попадают в фильтры людей с разной оптикой, разной психикой.
«Пока мы еще в том каменном веке, в котором женщина с трудом добивается, чтобы человек, который ее избил, понес за это уголовное наказание»
Я считаю, что нельзя высказываться на тему домашнего насилия в духе: «Вот если мужчина ударил женщину, можно ли оправдать один удар?». Стоп, что это за вопрос? Какая-то эфемерная женщина среднестатистическая? Сколько ей лет? Кто этот мужчина? Это же сравни народному суду. Если ты будешь просто кричать: «Жги этого мужика!» — мы будем оставаться каким-то древним обществом. Надо понимать, что за каждой историей стоит, причинно-следственная связь. Как нельзя говорить: «Сама заслужила». Что значит «заслужила»? Что значит «можно ударить»? Нет, ударять нельзя. Физически никого трогать нельзя. Это базовая установка. Должны быть законы, суды, которые решают эти вопросы. А пока мы еще в том каменном веке, в котором женщина с трудом добивается, чтобы человек, который ее избил, понес за это уголовное наказание.
Ты чувствуешь, что в последние годы на тебя какие-то социальные клише по поводу женщин меньше давят? Как ты должна выглядеть, одеваться, кем работать.
Я не могу сказать, что раньше чувствовала себя по каким-то давлением. Это же не социальные нормы, а фобии, страхи, зажимы твоих родственников, которые передаются тебе из поколения в поколение. И, наверное, во мне есть определенный консерватизм, потому что я за разделение нас всех, то есть мужчина — это мужчина, это вообще отдельная субстанция, с отдельным логическим мышлением, с отдельным эмоциональным фоном. А женщина — совершенно другое существо. Мужчина — это структура, действия. Женщина — это стихия, наполнение. Это два разных пола, которые могут дополнять друг друга, которые могут воевать друг с другом, но друг без друга жить не могут. Это две половинки одного целого, на самом-то деле.
Я не из тех, кто считает, если передо мной мужчина открыл дверь, значит, он унизил мое женское достоинство. Мне приятно, когда открывают дверь, если за меня заплатят, если я проявляю свою эмоциональность и не выгляжу сумасшедшей. Мне нравится проявлять мою женскую суть.
При этом «Чики» некоторые кинокритики уже назвали «фемдрамеди». Потому что в отличие от той же «Красотки», где женщина уходит из проституции, потому что ее спас прекрасный принц, ваши героини просто берут жизнь в свои руки, борются за свой бизнес, в том числе, с агрессивными мужчинами. И это для российского кино очень прогрессивная история.
Конечно, это важная история. Потому что, в любом случае, мы уже вышли из века, где мужчина нуждается в женщине, а женщина нуждается в мужчине на бытовом уровне. Мы двигаемся все больше и больше к самостоятельности. И женщина сегодня думает: «А зачем я буду все время сидеть на пороховой бочке и зависеть от мужчины?».
Все молодые женщины стремятся получить образование и дальше двигаться по жизни самостоятельно и достойно. И мне кажется, это важный посыл нашего сериала — у всех есть возможность выдрать себя из прошлого просто всеми способами. Потому что нельзя сидеть в жопе и рассчитывать на кого-то или на что-то. Даже если этот «кто-то» придет и за тебя все сделает, ты будешь получать 15% удовлетворения от случившегося. Потому что настоящее удовольствие ты получаешь только от того, что сделал сам.
И дело даже не в том, что они проститутки. Это про отношение к женщине в целом. Мир бизнеса действительно в основной части принадлежит мужчинам, и многие мужчины вообще не хотят двигаться: «В смысле? Ты женщина, знай свое место». Для меня это просто отсутствие культуры в обществе, по-другому не скажешь.
Ты попробовала себя в качестве продюсера на этом проекте. И это в киноиндустрии в целом сейчас становится трендом.
Та же Риз Уизерспун просто подминает под себя весь Голливуд, создает рабочие места для актрис старше 35 лет, делает женское кино. Не хочешь ли ты развиваться в этом направлении? Понравилось ли тебе быть в этой роли?
О развитии в этом направлении пока еще не думала. И я себя сняла с поста одного из креативных продюсеров в итоге, уже на этапе постпродакшена.
Почему?
Потому что не было адекватного ответа. Точнее, иногда ответов вообще не было на задаваемые вопросы. Что такое «креативный продюсер»? Что такое вообще продюсер? Никто точно не знает, потому что этот человек отвечает сразу за все. У нас с Эдиком была связка, мы вместе придумывали эту историю, и кажется, что в итоге все должно быть «50 на 50». Я сейчас не про финансовую историю, я пошла на это, чтобы иметь право влиять на ситуацию, на рабочие процессы.
Чтобы не быть просто актрисой на площадке, которая чему-то возмущается, а чтобы стать соучастником процессов, брать на себя ответственность за результат. Если я вижу косяки, с ними нужно что-то делать. И на стадии, когда мы были там, в Прохладном, я еще могла на что-то влиять. А дальше, на стадии постпродакшена, никто из руководства не отвечал на мои вопросы. И в какой-то момент я поняла, что мои нервы уже просто не выдерживают этого напряжения. Когда ты возмущаешься, сотрясаешь воздух, а к тебе относятся не как к продюсеру, а как к просто актрисе. «Ну, они эмоциональные, режиссеры эти и актрисы. В общем, они поэмоционируют, а мы сделаем все по-своему».
«Когда ты продюсер, всем с твоей «проблемностью» приходится считаться»
И я просто в какой-то момент сказала: «Эдик, прости, но я ухожу из этой истории». Потому что я не хочу потом отвечать за то, чего я не делала. Или за то, на что я не смогла повлиять.
Но все равно это грандиозный опыт. Для меня это теперь стало таким уроком. И я понимаю, что теперь, если вдруг я пойду в какую-то историю в качестве соавтора или сопродюсера, я буду требовать работы на других условиях.
Но в целом возможность контролировать процесс, а не быть только актрисой, тебе понравилась?
Это классно. Потому что я доверяю себе в этом плане. Я доверяю своему вкусу, видению, у меня есть критическое мышление в плане того, что я могу действительно объективно посмотреть на происходящее, даже на свои действия. И в дальнейшем, конечно, мне бы хотелось быть соавтором, не просто исполнительницей. Но мы в этом смысле пока только прощупываем почву. Потому что все равно артист ассоциируется только с исполнителем: «В смысле, тебе не нравится пилот? Почему это тебе не нравится пилот?». Ну не нравится мне пилот, мне не нравится, как я там сыграла.
«Подожди-ка!. Включаем внимание — ты актриса!». И ты им не объяснишь, что помимо актерской работы, у тебя есть чувство вкуса и понимание профессии. Но пока еще ты можешь напороться на реакцию: «Давайте-ка мы ее на место поставим или вообще снимем с роли, да еще и пускать не будем никуда. Она проблемная». А когда ты продюсер, всем с твоей «проблемностью» приходится считаться.
Как ты отреагировала на новость о том, что заканчивается карантин? Какой у тебя план на ближайшие месяцы, возвращаешься ли ты на съемки?
Я жду только, когда откроются границы. Для меня карантина не было. Как я отреагировала? «Слава Богу это закончилось».
кадр из сериала «Чики»·пресс-служба more.tvС точки зрения работы и доходов на тебя карантин сильно повлиял? Или инстаграм помог?
Естественно.
Я как фрилансер, которые работают где угодно. У меня основная работа и заработок — это «Инстаграм». Поэтому в большей степени у меня не было изменений. И я не могу сидеть дома вообще. Если я буду сидеть дома безвылазно, я чокнусь. Мне нужно выходить, что-то делать, придумывать, мне нужно дышать. Поэтому я карантину сильно сопротивлялась.
«Произошел какой-то конфликт, например, политический, вышли молодые артисты что-то поддержать. И дальше к ним приходят все: «А давайте-ка вы тут выскажитесь, а давайте вот тут выскажитесь. Вы что, не хотите? А давайте к нам в партию»
В отличие от многих блогеров, в твоих соцсетях на карантине не было безумной онлайн-активности — прямых эфиров, бесконечных интервью и так далее. Почему?
Да, кроме прямых эфиров по моим рекламным обязательствам, я ни разу таких активностей не устраивала.
Потому что мне это не надо. Для меня такая работа коллективного разума: «Все выходят в прямые эфиры, а я сижу на месте, наверное, я что-то упущу очень важное в жизни». Я должна вести прямые эфиры, дышать, готовить, стирать, убирать, шутить, рассказывать стихи, читать сказки на ночь — все, что угодно. Я думаю, у многих это было связано с потребностью в социальной активности, которую они не могли реализовать. И для кого-то это было спасением. Но когда все поголовно вышли в прямые эфиры, это выглядело во многих случаях ужасно неестественно. Люди делали вид, что они просто болтают, как в жизни. Но ты не можешь на камеру вести себя, как в жизни. Какой в этих эфирах процентов настоящего тебя? Мне кажется, процентов 30 максимум. Поэтому это иногда смотрится дико. Мне не хотелось в этом участвовать.
Еще я заметила, что многих артистов стали использовать как щиты, как рупоры. Произошел какой-то конфликт, например, политический, вышли молодые артисты что-то поддержать. И дальше к ним приходят все: «А давайте-ка вы тут выскажитесь, а давайте вот тут выскажитесь.
Вы что, не хотите? А давайте к нам в партию».
К тебе уже обращались с такими предложениями?
Пока не обращались, и надеюсь, что и не будут. Потому что мне в целом не нравится все это использование. Ко мне часто приходят с просьбами поддержать какие-то движения: вы же поддержали однажды ЛГБТ, почему сейчас не хотите? Потому что тогда я так почувствовала и захотела сделать, но это не значит, что меня можно использовать все время. Люди просто не хотят трудиться, взращивать свою аудиторию, прикладывать усилия. У актеров есть харизма, аудитория, и многие люди думают, что это удобный рупор, в который можно прокричать все, что угодно. А я считаю, что артисты не должны заниматься политикой. Политикой должны заниматься политики и журналисты. Артисты не должны призывать идти куда-то или громить что-то, потому что никогда это до добра не доводит, каким бы праведным ни было дело.
Когда мы в массе, надо сдерживать какой-то общий баланс, равновесие, вообще сдержанность проявлять. Поддерживать кого-то ради галочки я не хочу.
Ирина Жук. Девушка, которая летает — РЦОП по легкой атлетике
Портал Издательского дома «Звезда» опубликовал интервью с белорусской прыгуньей с шестом, бронзовым призёром недавнего чемпионата Европы в помещении, рекордсменкой страны Ириной Жук.
Имя Ирины Жук хорошо известно в мире белорусской легкой атлетики. Для специалистов она уникальная спортсменка, которая бьет рекорд за рекордом. В начале марта за одно выступление Ирина дважды переписала личный и национальный рекорд в помещении. Сначала взлетела на 4.68 метра, потом — на 4.73. Для молодых коллег она лидер, на которого нужно равняться. Для многоборца Виталия Жука — любимая жена. Для тренера Юрия Ковальчука — отличная ученица. А для всех любителей — большая надежда на Олимпийских играх в Токио.
В марте на чемпионате Европы в помещении Ирина Жук стала спортсменкой, которая уже точно записала свое имя в историю отечественной легкой атлетики.
Она первая среди белорусов завоевала медаль континентального первенства в прыжках с шестом. Каково это — быть Ириной Жук, спортсменка рассказала «Звязде».
— Ирина, поделись, пожалуйста, своими впечатлениями от выступления на чемпионате Европы.
— Скажу честно, я была расстроена своим результатом. Победительница прыгнула всего на два сантиметра выше моего личного рекорда в этом сезоне. Она взяла 4.75 метра, мой недавний рекорд — 4.73 метра, я заказывала высоту 4.78 метра, но рукой сбила планку. А в Торуни я взяла только 4.65. Я была готова побеждать, я ради этого ехала, поэтому и огорчилась. Да, это первая медаль в истории белорусских прыжков с шестом, и моя первая такая значительная награда. Однако в жизни всегда есть какое-то «но». Мне кажется, я никогда не буду полностью довольна своими результатами.
И все же меня радует, что я начала соревноваться со своими основными соперницами, с которыми встречусь на Олимпийских играх. Они все стали выступать гораздо лучше, чем раньше.
Но и я продуктивно проводила время и тоже усовершенствовала свою форму. Борьба стала еще интереснее.
— У тебя есть ответ на вопрос, почему не все задумано получилось?
— Я ждала от себя победы на чемпионате Европы, и это сильно на меня давило. Я не боялась, что от меня ждут победы болельщики, тренер, федерация. Как можно ожидать победы от человека, который до этого не завоевывал медалей? Но я чувствовала, что все ждут от меня высокого результата. И это тоже давило. Однако в определенной степени я сама себе навредила. На Олимпийских играх в Токио все будет иначе. Я уже поняла, каково это — бороться за медали и ждать от себя отличных результатов. Я буду готова к такому состоянию и буду знать, что с ним делать. Чемпионат Европы дал мне опыт, который нужно было пройти и пережить, чтобы быть еще лучше и сильнее.
— Ты разделила бронзовую медаль с британкой Холли Брэдшоу. Часто такое случается?
— В прыжках с шестом это нормальная практика.
— Может, свое дело сделало и то, что в Торуне не было живой поддержки мужа?
— Виталия очень не хватало на чемпионате Европы. Его всегда не хватает, когда мы не вместе. В общем, мне посчастливилось, что мой муж — тоже спортсмен. Мне кажется, я не могла бы быть с человеком из другой сферы. Он, наверное, требовал бы, чтобы я занималась домом, родила ребенка. Обычному человеку трудно понять и принять ритм жизни спортсмена. А Виталий сам так живет и все понимает, поддерживает меня, как никто другой. Мне нравится, что мы вместе занимаемся легкой атлетикой, хотя и разными дисциплинами.
— Сколько у вас на двоих медалей?
— У Виталика в 2018 году была «бронза» чемпионата Европы, сейчас она есть и у меня.
Получается, 1:1. У моих родителей дома вся стена увешана моими медалями, у родителей Виталия такая же ситуация. Наград очень много, но пока самых главных там нет.
— Ира, твой опыт в спортивной гимнастике тебе как-то помогает в легкой атлетике?
— Меня возмущает, когда люди думают, что если я занималась гимнастикой, то это помогает мне в прыжках. Всё, что я умею в атлетике — это огромная работа, моя и моего тренера. Если сравнить, как выполняла упражнения сразу после гимнастики и как выполняю их сейчас — будет очевидная разница. Конечно, сейчас я все делаю на высоком профессиональном уровне, но совсем не из-за того, что я занималась гимнастикой. Благодаря гимнастике у меня заложена спортивная база, еще с детства развиты целеустремленность, стремление к победам и другие важные для спорта качества.
— Это правда, что ты захотела прыгать с шестом, когда увидела выступление олимпийской чемпионки, россиянки Елены Исинбаевой?
— Это правда.
Не знаю, почему меня это так зацепило. Я просто подошла к маме и сказала: «Я хочу так же прыгать, думаю, у меня получится». Мама меня поддержала. На тот момент я уже попрощалась с гимнастикой и просто сидела дома. Мне было 13 лет, а у меня не было друзей, знакомых, хобби. Все это заменял спорт, и когда он закончился, я столкнулась с реальной жизнью, где я одна. Конечно, рядом всегда были родители, брат, но подростку нужны и друзья, увлечения.
— У тебя есть «заклятая соперница», которую тебе хочется превзойти?
— Я бы сказала, что хочу не превзойти кого-то из соперниц, а прыгнуть максимально высоко, так, как никто не прыгал. Уже три человека взлетели выше, чем на пять метров, значит, смогут еще десять. И я ничем от них не отличаюсь. Но нельзя ходить вокруг конкретной цифры. Я иду не к цифровым показателям, а к максимальной реализации своих возможностей. Чем больше я усовершенствую свой бег, технику и другие качества, тем выше прыгну.
— Чемпионат Европы в Торуни проходил без зрителей на трибунах.
Возможно, в таких же условиях будут проходить и олимпийские соревнования. Насколько для тебя важна живая поддержка трибун?
— Мне нужно, чтобы меня поддерживали люди на стадионе. Особенно если я настраиваюсь на последнюю попытку. Зрители начинают поддерживать, и я понимаю, что не могу не выполнить эту попытку максимально хорошо. Очень чувствуется энергетика зрителей, и она хорошо помогает. Без этого трудно выступать. Я, конечно, уже привыкла, но, надеюсь, скоро все изменится.
— В те мгновения, когда ты уже прыгнула и летишь на мат, о чем ты думаешь?
— Мысли бывают разные. Если попытка неудачная, кроме «психов» и обиды на себя ничего не чувствуешь. А когда преодолеваешь рекордную для себя высоту — это невероятное ощущение. Просто взрыв эмоций. Я всегда кричу, когда лечу. От попытки к попытке эмоции накапливаются, и в последней сдержать их уже невозможно! А когда все заканчивается, наступает пустота. После летнего чемпионата Беларуси, когда я прыгнула на 4.
— Назови, пожалуйста, момент, который ты считаешь самым знаковым в твоей карьере.
— Завоевание лицензии на Олимпийские игры 2016 года в Рио-де-Жанейро. Это произошло на моем родном гродненском стадионе, на трибунах была вся моя семья, друзья. Мне было 23 года, и я прыгнула 4.50 метра. Тогда я за полгода прибавила 30 сантиметров и целенаправленно шла к завоеванию лицензии. То выступление было последним шансом отобраться в Рио. И когда последняя попытка стала удачной и стадион начал аплодировать, я поняла, что чего-то стою, могу идти дальше и должна всегда добиваться победы.
— А были у тебя моменты эмоционального выгорания?
— Это случилось, когда я три года подряд прыгала четыре метра и никак не могла прыгнуть выше.
— Ира, расскажи, пожалуйста, несколько интересных фактов о себе.
— Я ненавижу сушеную рыбу. Мой муж — рыбак, зимой целый день провела с ним на рыбалке. Было ужасно холодно, но я героически все вытерпела. Я очень хочу прыгнуть с парашютом. И теперь будет парадокс — я очень боюсь высоты. Боюсь летать на самолетах, живу на десятом этаже и боюсь из окна смотреть вниз. Однажды фобия даже помешала в спорте. Я спокойно прыгала четыре метра, а 4.
20 не могла, потом преодолела этот страх. Во время выступления я не думаю о высоте, а думаю только о том, как прыгнуть. А вот в обыденной жизни высота меня пугает, поэтому с помощью парашюта хочу победить эту фобию. Я очень романтичный и сентиментальный человек. Могу найти романтику даже в обычных вещах. И еще один факт — я никогда не уступаю в споре, даже если знаю, что я не права. Это, разумеется, на отношения влияет.
— На отношения с мужем?
— В основном, да. Он моя полная противоположность. Я эмоциональная, вспыльчивая, взрывная. Виталий — спокойный, доброжелательный, сдержанный. И если мы спорим, то сбоку это может выглядеть довольно странно. Я кричу, возмущаюсь, а он спокоен, как удав.
— А в спорте твоя эмоциональность помогает или мешает?
— Пятьдесят на пятьдесят. Часто она влияет на отношения с тренером. В некоторых ситуациях мне следует быть спокойнее, а я не могу. Такой темперамент у меня от природы.
Прыжки с шестом — это попытки. То есть я должна показать взрыв эмоций, потом сесть, успокоиться и ждать следующей попытки. А как выключиться, если ты уже на взводе? И мне приходилось учиться расслабляться, так как через две-три попытки я сгорала. На тренировках тренер специально заставлял меня спокойно сидеть, а потом снова включаться. Мы выполнили огромную работу в этом направлении.
— Ты всю свою карьеру в легкой атлетике работаешь с одним тренером, правильно?
— Да, с Юрием Георгиевичем я с самого начала, за столько лет он мне уже как отец. Как-то так сложилось, что меня всегда окружают спокойные и уравновешенные люди, противоположные мне. И тренер по характеру такой же, как и мой муж. Видимо, поэтому нам так комфортно вместе. Юрий Григорьевич никогда не желал мне ничего плохого. Он часто говорил, что если захочу сменить тренера, так как решу, что другой специалист сможет дать мне больше, то он меня отпустит. У нас были разные ситуации, и иногда я даже думала о переходе к другому наставнику.
Но всегда себя останавливала тем, что именно с этим человеком всему научилась, именно он научил меня держать шест, прыгать. И я очень рада, что во время наших ссор побеждал здравый смысл. Я сама создаю конфликты и сама их решаю, первая иду на примирение.
— Ира, раскрой секрет своей мотивации?
— Пока я не выступаю так, как хочу, пока я не довольна своими результатами, мне не нужно искать мотивацию.
Источник: zviazda.by
Ирина | Elden Ring Wiki
Ирина — NPC в Elden Ring. Ирина — слепой персонаж с лентой на глазах и в грязном платье, запачканном кровью. Ее можно встретить сразу за Мостом Жертвоприношения, на стороне Плачущего полуострова. Ирина предупреждает вас о восстании в замке Морн и просит доставить письмо ее отцу, командующему войсками замка.
Мой добрый отец спрятал меня в замок, а сам решил остаться. Он говорит, что это его долг, как командира.
Я… я боюсь за жизнь отца.
Я… я боюсь за жизнь отца.
Ирина Местоположение в Элден Ринг
Ирину можно найти сидящей на камне сразу за Мостом Жертвоприношения, в начале главной дороги на востоке Плачущего Полуострова. [Местоположение интерактивной карты]
- Этот NPC не двигается
- С этим NPC можно сражаться
- При поражении выпадает:
- 500 рун
- Письмо Ирины
Ирина Квестовая линия: Как пройти Квест Ирины
- Поговорив с Ириной, она попросит вас помочь доставить письмо «Письмо Ирины» ее отцу в замок Морн, на южной оконечности Плачущего полуострова.
- Успешно доставив ее письмо Эдгару, он будет сожалеть о том, что не может пойти к Ирине из-за своих текущих обязанностей в замке Морн — он не может позволить, чтобы Великий меч с привитым клинком был украден Незаконнорожденными.
- Доставив письмо Эдгару, вернитесь к Ирине, чтобы найти железный тесак, воткнутый в землю рядом с ней.
- Убийство Эдгара будет таким же образом продвигать линию квестов.
- Доставив письмо Эдгару, вернитесь к Ирине, чтобы найти железный тесак, воткнутый в землю рядом с ней.
- После победы над Леониной Незаконнорожденной и получения меча Эдгар поблагодарит игрока и вернется к Ирине.
- Эдгара можно найти рядом с Ириной. Поговорите с ним, чтобы пройти квестовую цепочку.
- Отправляйтесь в Хижину Мстителя в Западной Лиурнии и победите захватчика Эдгара Мстителя, чтобы завершить цепочку заданий.
[Ссылка на карту]
Диалог в Elden Ring: Ирина
Знакомство
- Привет? Кто-нибудь есть?
Могу я на мгновение приклонить ваше ухо, пожалуйста.
Меня зовут Ирина. Я сбежал из замка Морн, на юг.
Слуги… взбунтовались.
Я-я не знаю, что это такое; у меня с рождения плохое зрение, видите ли…
Но, клянусь, я слышала ужасный вой отовсюду.
Мой добрый отец спрятал меня в замок,
но сам решил остаться.
Он говорит, что это его долг как командира. - Я… я боюсь за жизнь отца.
Слуги в ярости. Наполнен ненавистью к каждому из нас.
С тех пор они пришли за каждым из товарищей, с которыми я сбежал. Они не пощадили ни души.
Боюсь, в замке Морн все так же…
Пожалуйста, умоляю вас.
Не могли бы вы отнести письмо моему отцу в замок?
Мое единственное желание состоит в том, чтобы он сбежал, даже если ценой будет его честь.
Пожалуйста… Я просто хочу, чтобы он был в безопасности…
При нападении
- Ах! Ах, с какой стати? Я не хочу никому причинять вред.
- (При убийстве игрока) О, благослови звезды. Вы решили пересмотреть.
В случае смерти
- Отец… Пожалуйста, береги себя…
При принятии письма
- Большое спасибо.
Тогда, пожалуйста, возьмите это.
[Отдает письмо Ирины]
Доставьте его моему отцу, который остался в замке, пожалуйста. - Пожалуйста, если вы не возражаете. Доставьте письмо моему отцу в замок.
Он может быть упрямым, но я уверен, что он одумается.
Elden Ring Заметки Ирины и мелочи
Примечание: Ирину можно убить, чтобы помазать Благосклонность Лорда Крови, вместо того, чтобы использовать двух других предполагаемых девушек. При ударе она отвечает только заклинанием Отвержение, не наносящим урона. Этот метод помазания благосклонности не сработает, если она будет убита Незаконнорожденным во время сюжетных линий ее и Эдгара. Однако это не оказывает функционального влияния на диалог или истории ее, Эдгара или даже Варре, поскольку Эдгар все еще может доставить письмо с ее трупа, у Варре нет диалога об убийстве Ирины, а Ирина умирает вскоре после доступа к замку Морн, несмотря ни на что.
При нападении
- Ах! Ах, с какой стати? Я не хочу никому причинять вред.
- (При убийстве игрока) О, благослови звезды. Вы решили пересмотреть.
Вы решили пересмотреть. В случае смерти
- Отец… Пожалуйста, береги себя…
Другие заметки об Ирине
- Рядом с Ириной , по дороге в замок Морн, лежит Катафалк, на которого напали Незаконнорожденные. Это, предположительно, то, что осталось от сопровождающих Ирины.
- В этом Катафалке вы можете найти булаву Утренней Звезды.
- В Хижине Мстителя Эдгар появляется как враждебный захватчик в образе Эдгара Мстителя, хижина покрыта трупами и клецками из сырого мяса. Тела, похоже, не были Незаконнорожденными, которых Эдгар поклялся убить всех до единого, поэтому неизвестно, почему вместо этого они стали мишенью.
- Внешний вид и слепота Ирины аналогичны Хьетте. Ее отец, Эдгар, также роняет после смерти Виноград Шабрири, который Хетта должна съесть, чтобы продолжить свой путь к тому, чтобы стать девушкой-пальчиком. Возможно, как и Хетте, Ирине суждено было стать фингердевой. Неясно, был ли Виноград Шабрири, который роняет Эдгар, чем-то, что он просто держал, предназначенным для Ирины, или он буквально был его глазным яблоком.
- Возможно, что после смерти Ирины ее тело было захвачено Хеттой, так же как тело Юры было захвачено Шабрири после его смерти. Однако даже после встречи с Хьеттой тело Ирины остается на месте.
- Тело Ирины может быть использовано для окровавления предмета Покровителя Крови из квестовой цепочки Белая Маска Варре. (Не проверено посмертно, только убив ее)
- «Ирина из Морна» является явной отсылкой к Dark Souls 3, поскольку и она, и Ирина из Карима слепы, а Эйгон, персонаж, близкий к Ирине, носит набор доспехов Морна.
Неясно, был ли Виноград Шабрири, который роняет Эдгар, чем-то, что он просто держал, предназначенным для Ирины, или он буквально был его глазным яблоком.
Письменные амбиции: Ирина Рейн о изображении неудовлетворенных женщин
Ирина Рейн приехала в Alphabet City, чтобы прочитать книгу «Императорская жена» в рамках серии чтения Aster(ix) в октябре 2016 года. , она поговорил с Sampsonia Way о изображении недовольных главных героев-женщин, о важности барахтания в двадцатые годы и о том, почему в художественной литературе так сложно показать счастье.
Главные герои в «Императорская жена» и «Что случилось с Анной К. » умеют читать людей. Как вы использовали то, как они наблюдают за другими, для развития их характера?
Образ Анны К. я воспринимал через призму литературы. Анна была так поглощена видением мира через вымышленную линзу, определенным образом. Она вообразила, что повествование вымысла — это повествование о жизни, и соединила их.
Таня немного отличается тем, что она очень чувствительна к тому, как ее видят другие люди: в ее роли в аукционном доме, где она продает искусство, или среди друзей и семьи. Что делает ее действительно хорошей в том, что она делает, так это то, что она такая пористая и чувствительная к желаниям других. Она может быть такой, какой хочет ее видеть покупатель произведений искусства, какой хочет ее мать. Именно это позволяет ей формировать эти важные отношения, будь то с клиентом или супругом. Дело не столько в том, что Таня проницательна в отношении других, хотя я думаю, что она так думает, а в ее способности трансформироваться таким образом, что другой человек может ей доверять.
Я прочитал обзор What Happened to Anna K. , в котором говорилось, что ее персонаж эгоцентричен и эгоистичен. Как вы думаете, это связано с тем, что она не смотрит на свою жизнь глазами других людей?
Я думаю, что Анна К. — читатель, и поэтому она очень изолирована и одинока в том смысле, что ей разрешено читать мир в соответствии с ее собственной интерпретацией. Я думаю, что называть ее эгоисткой означает моральную доблесть, которой, как мне кажется, нет, по крайней мере, для меня. Я думаю, как читатели, мы можем брать текст и интерпретировать его так, как хотим. Я думаю, именно это она и делает: она видит мир только своими глазами, она не очень-то видит, как у других людей может быть другое прочтение. Она не видит правды. Я не думаю, что это обязательно делает ее эгоцентричной. Это просто делает ее близорукой.
Другой персонаж, которого вы изображаете в Императорская жена , — это монарх Екатерина Великая. Какой Екатерина видит себя – глазами других людей?
В моей книге она видит себя судьбоносной для истории.
Причина, по которой я написал это таким образом, заключается в том, как она написала это в своих мемуарах, но, конечно, в мемуарах у нее был большой стимул изобразить себя частью истории. Я не обязательно думаю, что именно так она на самом деле видела себя в молодости, но это был рассказ, который она придумала себе позже по очень веским причинам: она понимала, что ее мемуары будут читать для потомков, и читатели будут спрашивать: у нее есть право на трон? У нее было много причин называть себя человеком, обреченным на величие, и Императрица была той ролью, которую она должна была сыграть. И все же она была явно неординарной личностью. Я думаю, у нее, должно быть, было такое чувство, будто она была отмечена за что-то; она не была похожа на окружающих, она была особенной.
Во время вчерашнего чтения вы сказали, что Таню больше заботит то, как ее видят, чем Екатерину Великую. Почему это?
Таня была всего лишь иммигранткой – на самом деле она была никем. Екатерина изначально была принцессой.
В юном возрасте ее выдали замуж за королевскую особу, и она знала, что станет королевой. С самого начала Екатерина играла на гораздо большей сцене, чем кто-то вроде Тани, которая действительно добилась успеха благодаря своей удаче и настойчивости. Была неравная динамика власти.
Поставив современные и исторические истории рядом друг с другом, я хотел подчеркнуть тот факт, что мы не продвинулись так далеко, чтобы женщины могли получить власть, которую они заслуживают. Мы по-прежнему живем в культуре, в которой все нужно обсуждать, оправдывать перед семьей, партнерами и начальством. Нам гораздо больше не нравится эта идея о женщинах у власти, чем мы думаем.
В моем эпиграфе к книге есть цитата из мемуаров Екатерины, в которой она говорит, перефразируя: «Мое сознание всегда было больше мужским, чем женским». Ей действительно всегда приходилось оправдывать свое правило, и наличие мужских черт было удобным способом объяснить ее уникальное соответствие этой роли. Это был 18-й век, так что в этом есть определенный смысл, но именно это мы видим сейчас в ходе президентской кампании Хилари Клинтон, когда ей пришлось взять на себя все эти разные роли.
Бывают времена, когда ей было выгоднее играть более мужскую роль для людей, чтобы их устраивало представление о ней как о президенте.
В Worthington’s, вымышленном аукционном доме, где работает Таня, вы изобразили чередующихся персонажей, которым она продает произведения искусства, частично собранные вами у вашего друга, работавшего в Sotheby’s. Не могли бы вы рассказать больше о процессе исследования изображения этих сцен?
Истории были комбинацией нескольких подробностей, которые дал мне друг, и вещей, которые вы можете получить где угодно, если проведете исследование. Есть тонны статей о супер-олигархических партиях. Книга полностью вымышленная, но было полезно узнать подробности о том, как устроен аукционный мир, язык, который был бы убедительным (например, наличие «звездного лота»), как проводится аукцион и т. д.
Я получил оценку Ордена Святой Екатерины, вымышленного артефакта, который играет важную роль в моей книге. Эксперт по имперским реликвиям на Sotheby’s очень помог мне придумать вымышленное происхождение того, как подобное произведение могло попасть за пределы страны.
Она рассказала мне, как имперские реликвии были разграблены большевиками, когда им нужно было финансировать свое новое правительство. Им приходилось распродавать, иногда очень дешево, эти ценные русские артефакты. Это было увлекательно.
Кое-что, что я видел в обоих Что случилось с Анной К. и Императорская жена , были изображениями близости, романтической близости и растворения этой близости. Является ли близость сложными отношениями для изображения?
Я думаю, что близость в каком-то смысле труднее написать, чем расторжение отношений. Думаю, это справедливо для многих писателей, держу пари, потому что легче писать о конфликте или напряженности, чем о счастье. Я думаю, что это была ранняя критика проекта Что случилось с Анной К. Помню, как мой наставник читал книгу и сказал: «Разве Анне и ее возлюбленному не следует побольше веселиться перед первым напряжением?» В книге они только что собрались вместе, и это должно было стать для них чудесным моментом, но через страницу они уже ссорились из-за того, кто будет заказывать еду на вынос или что-то в этом роде.
Мой наставник сказал мне: «Тебе действительно нужно дать им немного больше медового месяца».
Это показывает, что мне очень трудно писать счастливые, интимные моменты. Конфликт легче написать. Конфликт — это то, что мы делаем, и это дает нам больше мяса. Со счастьем не так много конфликтов. Вы также колеблетесь между этим сентиментальным местом, куда вы не хотите идти, поэтому вы уравновешены этим чувством удовлетворения.
Я думаю, что удовлетворённость очень трудно передать в художественной литературе, не переходя черту в мелодраму — если, конечно, вы не собираетесь играть в мелодраму. Если вы не хотите этого делать, это сложно. Счастье тяжело. Есть причина, по которой в художественной литературе нет счастья.
Почему счастье так сложно изобразить?
Я думаю, что это можно сделать хорошо. Я не уверен, что всегда делаю это хорошо. Я стараюсь, но это сложно, потому что в каждой сцене есть цель. Если ваша цель в этой сцене — удовлетворенность или счастье, часто эти чувства связаны с какой-то совместимостью или чувством согласованности.
Как вы описываете выравнивание технически? Это вызов.
Вы можете использовать некоторые из простых приемов, короткие пути, которые обычно указывают на сходство. Вы можете попросить одного персонажа сказать другому: «Мне тоже нравятся закаты!» или «Ты принесла мне тарелку еще до того, как я ее попросила?» Как вы достоверно передаете чувство выравнивания? Это сложная техническая задача. В интимной жизни есть тишина. Тишина в интимной жизни. Это сложно изобразить. Некоторые писатели делают это очень, очень хорошо. На ум приходит Джумпа Лахири. Это писатели, которым действительно комфортно оставаться в моменте, не обращая слишком много внимания на то, что этот момент означает; изображая момент покоя, не обращая внимания на то, что происходит.
Каковы некоторые из ваших навязчивых идей как писателя, или навязчивых идей, когда дело доходит до изображения людей, в частности?
Я одержима изображением амбициозных женщин, женщин, которые постоянно думают, что им нужно быть больше или заслуживать большего, но они не знают, как этого добиться.
Обычно это женщины, которые видят свою жизнь на большом холсте, но обычно их личность или происхождение ограничивают возможность прожить это. Я думаю, что это источник большей части напряжения в моих главных героинях. Эти женщины — противоположность содержания, вот почему мне так трудно писать содержание.
В отличие от Екатерины Великой, мои современники не имеют того, что нужно для осуществления этой мечты, и их не устраивает обычная жизнь.
С Таней читатель действительно получает ощущение всех этих пересекающихся идентичностей, связывающих ее: ее идентичность как еврейки, русской иммигрантки и американки, жены.
Для сравнения у нас есть Надя, ее заклятый враг, которая делает все, что хочет, и Таня ей завидует. У Нади есть деньги, у нее есть привилегии, а у Тани этого не было. Я думаю, это то, что связывает вас, это отсутствие свободы. Вы должны иметь либо свободу обстоятельств, либо свободу темперамента, по крайней мере, одну или другую. Иногда помогало и то, и другое.
Если у вас их нет, это сложно.
Или у вас может быть слишком много темпераментной свободы, препятствующей случайной свободе! В другом интервью о What Happened to Anna K. , вы сказали, что этот тихий голос раздался в вашей голове и спросил: «Ты что, сошел с ума, кем ты себя считаешь – Толстой?» Вы сказали, что это был русско-еврейский голос, но мне интересно, был ли он также внутренним критическим голосом, которым обладают все женщины-писательницы.
Возможно. Думаю, я уже тогда ожидал критики. Удивительно, как я смог выстоять, зная, что меня будут критиковать за это, или что это не будет чем-то, что мне будет позволено делать, как из-за величия оригинального художника, так и из-за его вырисовывающегося народное воображение. Конечно, вся критика, которую я получил за книгу, была связана с этим. «Это не так хорошо, как Толстой!» И я такой: «Ладно, не в этом суть, но спасибо».
Когда я впервые прочитал Анну Каренину Я подумал, что со стороны Толстого было довольно дерзко изображать женские мысли.
Я не думаю, что он так сильно переживал по этому поводу. Вероятно, он не спрашивал себя: «Правильно ли я воспринимаю женский опыт?»
Он хотел изобразить презренную женщину, но невольно смягчился к ней.
Он хотел показать ее как пример того, что происходит, когда женщина сбивается с пути, но потом оказалось, что он слишком большой художник, чтобы сделать это.
Я думаю, что начинается сильное торможение. Редактор внутри нас действительно хочет подвергать нас цензуре. Это одна из самых серьезных проблем, с которыми приходится сталкиваться женщинам-писательницам. Существует много цензуры, прежде чем вы выйдете на цензуру со стороны других.
Во время написания этой первой книги я понял, что не существует внешней цензуры, равной вашей. На самом деле нет. Читатели гораздо более щедры, чем вы сами. Я прошел через много боли, представляя, что все эти вещи, которые должны были случиться, были в состоянии довести романы до их финальной стадии.
На самом деле читатели невероятно щедры и доверяют вам, как только книга попадает к ним в руки. То, что вы делаете с собой, намного хуже.
Учитывая всю эту внутреннюю критику, как выглядит ваш процесс редактирования?
Я думаю, что самая большая проблема для меня, и это то, что я бы рекомендовал всем, состоит в том, чтобы попытаться как можно скорее разместить информацию на странице, независимо от того, как она выглядит. Энн Ламотт была права насчет того дерьмового первого наброска. Вы должны получить этот черновик на странице, а затем можете делать все, что хотите. Трудная часть состоит в том, чтобы быть в состоянии вытянуть это, сказать, что все в порядке, это место там, это достаточно хорошо. Чтобы быть в состоянии смириться с достаточно хорошим, вместо того, чтобы вернуться к нему и сказать: «Ох, это того не стоит, кто, возможно, захочет это читать?» В этом и есть проблема, сначала достать его. Последующее редактирование сводится к тому, что вы сделали.
Когда вы создаете сцену или размещаете сцену на странице, ваш процесс более технический или интуитивно понятный?
Я думаю, что это интуитивно понятно с пониманием того, что он должен выполнять какую-то функцию. Я знаю, что каждая сцена должна что-то делать, чтобы продвигать историю вперед. Иногда они не работают. У меня нет никакого предвзятого плана относительно того, куда это пойдет. Но я знаю, что эта сцена должна продвигать историю, чтобы сохранить мой интерес, а затем эта сцена должна продвигать ее и задавать другой вопрос, который обычно возникает, когда я пишу сцену. Это интуитивно понятно, но с реальным вниманием к форме и сюжету.
Когда вы входите в проект, вы думаете, что знаете, о чем он, но в конце он о чем-то другом, чего вы не могли ожидать. Вы должны дать себе возможность изучить это и удивиться. Я не пишу сцены с целью. Вы можете войти с определенной целью, но в конечном итоге она окажется где-то еще, и это лучше. Это делает вещи сложнее и медленнее.
Было бы гораздо проще составить набросок, но я не знаю, смогу ли я писать так, потому что я не могу заранее знать, что я хочу сказать или сделать.
Вы сказали, что начали «серьезно» писать в 30 лет. Что вы подразумеваете под несерьезным письмом?
Под серьезным письмом я подразумеваю себя ежедневным практикующим, где работа продолжается каждый божий день. Я написал несколько вещей, когда мне было двадцать, но у меня не было ежедневной практики. Я просто подражал другим вещам, которые я читал. Первое эссе я опубликовал потому, что кто-то попросил меня это сделать. Я не работал для этого. Я просто сделал это в срок, для кого-то другого, и у меня не было никакого смысла, что я делаю. Я мало что понимал в ремесле.
Почему вы решили поступить в аспирантуру?
У меня закончились вещи, которые я мог сделать. Я так долго избегал МИД. У меня было много работ: в новостях на телевидении, в издательстве книг, журналов, в некоммерческих организациях, в рекламе.
Я действительно хотел сначала попробовать «настоящую» работу. Я не был тем, кто думал: «Я просто собираюсь стать художником».
Потребовалось перепробовать разные варианты карьеры и потерпеть неудачу, чтобы, наконец, сказать: «Хорошо, теперь это писательство, теперь пришло время разобраться».
Мне было 29 лет, когда я поступил на MFA. Когда я приехал в Беннингтон, я был так подготовлен и сосредоточен на оттачивании своего мастерства с помощью преподавателей. Если бы я пошел в свои двадцать с небольшим, это было бы совершенно потрачено впустую. Я бы не считал это призванием. У меня было десять лет, когда я пробовал разные виды работы, путешествовал, читал, посещал занятия, занимался всеми социальными делами и избавлялся от отвлекающих факторов. У меня была работа, которая просто позволяла мне жить в городе и платить за квартиру. За несколько лет это все, чем я занимался. Не было ощущения сосредоточенности. Моим друзьям, которые знали, чего хотят раньше, я действительно завидовал.
Есть люди, которые чрезвычайно сосредоточены и публикуют свои первые книги в 25 лет. Я просто не был одним из таких людей. Мне действительно нужно было получить этот опыт траханья после колледжа.
Барахтаться.
Барахтаться и развлекаться, ставить самопознание на первое место, не учиться, работать, чтобы позволить себе жить в веселом месте, и заниматься писательством на стороне. К 29 годам я был готов сесть и сказать: «Я готов начать относиться к писательству как к своему призванию». С такой целеустремленностью я встал на путь писательской карьеры.
Когда вы поступили в аспирантуру, у вас была цель написать книгу, но знали ли вы, что это будет Что случилось с Анной К. ?
Нет. Но когда я впервые попал в Питт, я получил степень магистра по русской литературе и провел целый семестр Анна Каренина , читая книгу, а также критику вокруг нее. Это позволило мне взять то, что мне было нужно, и сказать: «Я не заинтересован в написании статьи об этом, меня не интересует теория, меня интересует то, как я могу взять эту книгу и построить свою собственную жизнь».
этого». Это было чрезвычайно полезно не только для того, чтобы прожить двадцатые годы, но и для того, чтобы изучить что-то, что пригодится позже, хотя я и не знал этого в то время. Книга придала моим беспривязным переживаниям форму моих бесформенных представлений о жизни.
Когда вы говорите, что литература, которую вы собрали на уроке русской литературы, сформировала вашу бесформенную личность, это все еще часть вашего творческого процесса?
На этом занятии я научился брать текст и объединять его со своей жизнью, чтобы создавать из него искусство. Я делал это разными способами. Иногда текст представляет собой не литературу, а истории из жизни. The Imperial Wife — это две разные истории жизни. Одна из них — воспоминания Екатерины Великой, это, очевидно, текст. А еще есть текст о работе моей подруги, основная динамика того, чем она зарабатывает на жизнь, смешанная с моим личным опытом.
Вы также сказали, что начали писать в 30 лет, потому что писали для помазанников.
Как вы отказались от этой концепции?
Когда я поступил в колледж, я посещал только один урок письма, потому что в моем университете не было специальностей по творческому письму. Я любил своего профессора, и годы спустя, когда я столкнулся с ним на конференции AWP, он понятия не имел, кто я такой. я вообще не высовывалась. Во мне не было абсолютно ничего уникального или предопределяющего писательскую карьеру. Возможно, я был единственным человеком в этом классе, который опубликовал книгу, но он никак не мог знать об этом, пока я был в его классе. Одна из вещей, которую он сделал, заключалась в том, чтобы сказать всем в классе, чтобы они пришли и увидели его в его рабочее время, если мы хотим узнать, можем ли мы стать писателями. Конечно, мы все пошли. Оказалось, он сказал мне и всем остальным, что мы все могли бы стать писателями. Это было правдой, потому что так много письма требует настойчивости.
Вы проходили процесс подачи в литературные журналы?
Во время учебы в МИД меня совсем не интересовали рассказы, только романы.
В течение одного семестра я работал с Эми Хемпель и имел возможность учиться у мастера коротких рассказов. Она действительно многому научила меня о том, что такое короткий рассказ, и я отправил все эти рассказы и прошел весь процесс. Я опубликовал все рассказы, которые написал в ее классе, это безумие. Это было из-за нее.
Я тоже работала читателем в литературных журналах и видела другую сторону этого. Понимание этого процесса сделало меня менее склонным к подчинению, но также дало мне большую симпатию к тому, через что приходится проходить литературным журналам и насколько малы шансы быть опубликованными в них. Вы понимаете, что места мало и как они перегружены, и насколько важна правильная посадка в нужное время. В решении принять или отвергнуть что-то так много не личного. Никто не читал вашу работу трижды и не нашел ее недостаточной. Это ставит коробку отказов в правильную перспективу.
Мне очень понравилось, что вы читали вчера вечером. Какие советы вы можете дать писателям, которые читают?
Практика очень помогает.
Это был четвертый раз, когда я читал этот конкретный раздел, и несколько раз я читал другие разделы. Вы становитесь все лучше и лучше. Иногда не у всех есть такое преимущество. Когда вы читаете один раз, здесь и там, у вас не часто есть напряженные мускулы аудитории. С каждым выступлением я улучшаю темп и понимаю, как он должен работать. Медленно всегда лучше. Медленное позволяет аудитории образно прочувствовать ваши слова. Выберите меньший раздел, чем вы себе представляете. Когда вам нечего читать, вы справляетесь с этим лучше, потому что считаете это важным. Вот почему я выбираю только короткие отрезки. Самая большая ошибка в чтении — это брать более длинный раздел и чувствовать, что вы должны его пройти. Сузьте свое внимание, а не думайте, что вам нужно охватить большие участки. Я не думаю, что аудитория заботится о том, что они не получат больше вашей книги. Они знают, что могут это купить. Я думаю, что они вполне довольны содержащимся фрагментом, если он хорошо читается.
Ирина Рейн — автор романов Что случилось с Анной К.