Капля тоже была забавной и вежливой как вы думаете что она могла ответить: Капля тоже была забавной и вежливой что она могла ответить проне – ГДЗ №16 по русскому, Пособие для занятий по русскому языку в старших классах. В.Ф.Греков, С.Е.Крючков, Л.А.Чешко, 2002. Готовое домашнее задание

Читать онлайн «Секрет Александры», Лариса Михайловна Миронова – Литрес

СЕКРЕТ АЛЕКСАНДРЫ

Всем привет! Меня зовут Александра. Часто меня ещё называют Алекс. Если вы решили прочитать мою историю, в которую вы, возможно, не поверите, а может она покажется вам даже немного страшной, то вам необходимо знать обо мне некоторые вещи. А именно: мне тринадцать лет. Я живу в Австралии, в самой прекрасной стране на свете с дикой природой. Мы, жители Австралии, с малых лет уже умеем плавать, и это потому что наш континент омывают моря и даже Индийский океан. Нам очень нравятся водные виды спорта, особенно серфинг. Водная стихия течёт в наших жилах! Австралийцы настолько отождествляют себя с океаном, что они даже уверены в своём превосходстве над ним. Да, да! Я много раз была свидетелем таких разговоров. Я же считаю, что такое самомнение опасно. Меня океан пугает, особенно, когда он надувается и поднимаются огромные волны. А ещё нам нравятся разные виды соревнований. Это для нас сущее развлечение!

Расскажу вам немного и о нашей природе. Кроме того, что у нас много кенгуру, которые прыгают по паркам вблизи людей, существуют ещё и коаллы. Ну, это такие минимедвежата, похожие на мягких игрушек, которые сидят на деревьях. Обычно они спят или едят, но чаще спят. А спят они бесконечно – двадцать часов в сутки! Но нет! Хотя и я люблю поспать, двадцать часов – это уже слишком! Я знаю, что некоторые взрослые со мной не согласятся. Почему, вы меня спросите? Да потому, что я часто слышу: «Вот это жизнь! Спишь да ешь!»

Ещё у нас много овец. Их так много, что количество овец превышает количество людей, проживающих в Австралии! Вы только представьте себе! Забавная информация, не так ли?

Все наши города расположены у моря. Это потому, что большую территорию нашего континента занимают пустыни. Город, в котором я живу, расположен тоже на побережьи. Это небольшой и очень уютный город со старинными зданиями и с бегущим звенящим трамваем. Мой любимый город! Ой, кажется я увлеклась…

Я могла бы ещё долго вам описывать природу и рассказывать про мою страну и, поверьте, вам не было бы скучно! Ну, а теперь несколько слов обо мне. Я постараюсь быть объективной. У меня длинные, рыжие, вьющиеся волосы. Моё лицо в таких же рыжих веснушках, глаза зелёные. Ну, про лицо, пожалуй, всё. Я высокая для своего возраста, как говорит моя мама, и спортивного телосложения, по её же мнению. Я обожаю море и мне нравится рисовать. Рисование – это моё самовыражение, язык, которым я могу передать свои эмоции беззвучно, потому что… я не могу говорить. Я слышу, но не говорю… Общаюсь при помощи языка жестов и у меня с этим нет никаких проблем. Вот и сейчас, я пишу и мне не обязательно при этом разговаривать. Вы знаете, я заметила, что даже те, кто разговаривают, не очень-то и разговаривают. Погружаются в экран своего гаджета и сидят там часами.

В подтверждение тому я расскажу вам один забавный случай. Однажды я пошла на День рождения к одному своему приятелю. Я немного опоздала и застала всех приглашённых уже в сборе. Так вот, все, абсолютно все ребята сидели, и занимались своими любимыми гаджетами. Виновник торжества вежливо усадил меня на стул и натянуто улыбнулся. Он, видимо, хотел меня представить своим гостям, но они были слишком увлечены своими «друзьями». Сказать вам честно? И мне нравится сидеть в моих гаджетах, но общение с живыми существами, с животными, с природой мне интереснее куда больше!

Внесли праздничный торт, и лишь тогда все присутствующие подняли глаза и стали издавать звуки восхищения под треск фотокамер на мобильных телефонах. Как только закончилась фотосессия торта, все приступили к его дигустации. Очень быстро торт был съеден. Действительно, очень вкусным оказался. Ну, а потом опять отдохнувшими подушечками пальцев приглашённые начали тыкать в телефоны и показывать друг другу только что сделанные фотографии. Лишь мой приятель-именинник и я предпочли прямое общение. Ну, а так, в общем, неплохой был праздник.

Несколько лет я уже занимаюсь дельфинотерапией. Мои родители считают, что в моём случае – это лучшая логотерапия. Мне очень, очень нравится плавать с дельфинами и общаться с ними! Всякий раз я с нетерпением жду встречи с ними. Это очень умные добрые существа и с ними можно подружиться. Среди всех дельфинов у меня есть любимый, по имени Ио (ударение на И). Это имя я придумала сама, потому что могу его произносить. Да, да! Некоторые звуки я могу произносить! А ещё я научилась воспроизводить все его звуки и даже знаю значение каждого. С Ио мы много времени проводим вместе и не полюбить его просто невозможно. Он понимает меня во всём. Иногда мне кажется, что это человек, которого сказочная фея превратила в дельфина. Ио научил меня не замыкаться в себе, быть открытой и больше радоваться. Благодаря ему я стала общительней и более уверенной в себе.

Однажды Ио заболел. На уроках я не могла дождаться последней перемены, чтобы скорей побежать к нему в дельфинарий. Я беспокоилась о его здоровье. Когда я приходила домой, моя мама смотрела на часы и спрашивала, успею ли я выучить все уроки. Я отвечала ей жестами, что всё в порядке, что я выучу. Это была неправда. Где-то через неделю у меня с мамой случился разговор. Оказывается, её вызывали в школу и сказали, что в последнее время я прихожу с невыученными уроками и на занятиях я невнимательна, что на меня вовсе не похоже. Мама мне сказала, что понимает моё беспокойство о дельфине, но уроки – в первую очередь. Я же ей пообещала сдать все невыполненные задания. Она говорила со мной спокойным тоном, но глаза её были грустны. Мне было очень стыдно! Всегда, когда она на меня так глядела, я думала, что лучше бы она накричала, отругала, но не смотрела вот такими печальными глазами.

Мой дельфин поправился, я сдала все невыученные темы и однажды поздно вечером, когда мои родители легли спать, побежала в ванную комнату, нашла мамину красную помаду и написала на зеркале большими буквами «ИЗВИНИ». Ещё я нарисовала сердечко и дала себе слово больше никогда не расстраивать свою маму и с этими мыслями пошла спать. Утром я проснулась рано, но вставать мне не хотелось. Было воскресенье, и я решила поваляться в постели. Вдруг я услышала тихие шаги, и кто-то приблизился ко мне. Нежные руки погладили меня по волосам и лёгкий поцелуй коснулся моего лба. Я продолжала притворяться, что сплю. Это была моя мама. Она ушла также беззвучно как и пришла, и я поняла, она уже увидела мои «художества» на зеркале. Я улыбнулась и открыла глаза. Солнышко уже зашло ко мне в комнату и удобно устроилось в моём кресле. «Ну хорошо, хорошо! Я уже встаю!» – подумала я и вскочила с кровати. Настроение у меня было очень весёлое. Через какой-то час я увижу своего дельфина!

Мы уже были у двери, как вдруг раздался телефонный звонок. Моя мама вернулась в зал и подняла трубку. Потом – тишина. Я стояла у выхода и пыталась понять, что она говорит таким тихим голосом. Мне почему-то показалось, что что-то случилось, и я не выдержала и подошла к ней.

– Как это случилось?.. Да, понимаю… Я постараюсь… – говорила она и взгляд её был полон волнения.

– Мама, что случилось? – спросила я жестами.

– Александра… случилось что-то невероятное. Пожар в дельфинарии… Было много дыма и… открыли шлюзы, чтобы не пострадали дельфины. Их выпустили в открытое море.

– А Ио? Он тоже? Его выпустили? – спросила я резкими жестами, не в состоянии их контролировать.

– Да, и он тоже.

Мама крепко обняла меня, поняв, что сейчас я не выдержу и начну рыдать. У меня перехватило дыхание и слёзы вырвались из моих глаз горячим потоком. Это было невыносимо! Я просто не могла поверить. Что за нелепость? Пожар? Теперь я никогда не увижу Ио? Никогда? Я потеряла своего друга! Моя мама пыталась что-то сказать, но я её не слышала. Она ещё долго держала меня в своих объятиях и всячески успокаивала меня.

* * *

– Александра, кушать будешь? – спросила меня мама, входя в комнату.

Было утро. Этот вопрос звучал уже в который раз, но мой ответ неизменно был отрицательным. Я лежала на кровати и просто смотрела в потолок. Прошло уже несколько дней после того случая, а я всё ещё не могла отойти от шока, хотя и пыталась об этом не думать. Теперь я потеряла Ио навсегда! Когда теряешь друга, это очень больно!

– Александра, но он ведь живой! И…, в конце концов, Ио вернулся к себе домой, в море. Он теперь на свободе! Подумай об этом! – говорила мне мама и она была права. Я это понимала, и эта мысль как-то утешала меня. В моём альбоме появились рисунки с дельфином и их было много. Я рисовала его в открытом море, плывущим по волнам, прыгающим к солнцу. Это меня успокаивало. А ещё я думала, что, в конце концов, он в море. В море, где он живёт, плаваю и я! Значит, мы не так уж далеко друг от друга.

На следующие выходные папа, мама и я решили поехать отдыхать на нашей яхте. Я этому очень обрадовалась!

Яхта – это давняя мечта папы, и он её осуществил. «Будем покупать!» – однажды сказал он, придя с работы, и театрально бросил нам на стол несколько журналов с обложками яхт. Мы долго листали каталоги, восторгались, удивлялись, спорили, доказывали что-то друг другу, пока не увидели её… белоснежную красавицу. Наши мнения сошлись, и вот, она качается на легких волнах, а мы стоим и любуемся ею. Как вы думаете, как мы её назвали? Правильно, «АЛЕКСАНДРА»! Каждый раз, когда мы выходили в море на нашей яхте, был для нас как праздник.

Пришли долгожданные выходные. Как и было запланировано, мы отправились на прогулку на «АЛЕКСАНДРЕ». Во мне теплилась надежда, о которой я никому не говорила, что может быть я встречу в море своего друга Ио. Иголка в стоге сена, скажете вы, но она же там есть! Кстати, дельфинарий снова стал функционировать, но я не хотела туда ходить, зная, что всё мне будет напоминать о моём дельфине.

Идея прокатиться на яхте была папиной. Он видел, как я переживаю, и решил меня развеселить или хотя бы отвлечь. Ах, папа! Ты просто молодец!

Погода была великолепная. Яхта безжалостно разрезала воду, и мы плыли, щурясь от солнца и вдыхая капли волн, разбивавшихся о борта нашей красавицы. Я сидела на корме, а мои родители были у штурвала. Вдвоём. Они о чём-то оживлённо разговаривали и смеялись, явно забыв про меня и, вообще, про всех. Мне было очень приятно видеть их вот так, вместе у штурвала и влюблённых. Я бы тоже так хотела, когда вырасту! Найти такого же человека как мой папа и тогда я точно буду счастлива.

 

На блестящей от дневного солнца поверхности моря я вдруг заметила что-то плывущее с нами рядом. Оно то появлялось, то исчезало. Похоже, что это… дельфин! Он подплыл ещё ближе, и я узнала своего Ио! Верхний плавник на его спине был белого цвета, что являлось его характерным отличием. Это был он! Я воспроизвела звук приветствия, и он мне ответил. Дельфин приблизился ещё ближе и выпрыгнул из воды высоко, так чтобы я могла достать до него. Я протянула свою руку, и часть моего тела вытянулась за пределы борта, чтобы дотронуться до Ио. Отлично! Мне удалось прикоснуться к нему. В тот же миг нос яхты поднялся на большую волну, что бы рассечь её, и затем резко упал на поверхность воды. Я не удержалась и вывалилась с яхты прямо в открытое море. Моя голова ударилась обо что-то твердое, наверное, о борт, и морская пучина стала поглощать меня . Мне не было больно, но и сил не было бороться, чтобы подняться на поверхность. Я теряла сознание и плавно опускалась вниз, ко дну. Воздух был на исходе, но глаза я держала открытыми. Вдруг, как во сне, я увидела странное лицо со сверкающими глазами, которое приближалось ко мне, а потом руки, какого-то то ли серого, то ли зелёного цвета. Кисти этих рук были у самого моего лица и мне показалось, что между пальцами были перепонки, как на лягушечьих лапках. Потом – полная темнота…

* * *

– Александра, Александра, девочка моя! Ты меня слышишь? – это был волнующийся голос мамы.

Я с трудом приоткрыла глаза и смутно увидела два склонившихся лица над моей головой. Это были мои родители. Они с тревогой смотрели на меня. На них были наброшены белые халаты. Больше я ничего не смогла рассмотреть, но этого было достаточно, чтобы понять – я в больнице.

– Ну, наконец-то! Ты пришла в сознание… – сделал заключение папа, и я снова закрыла глаза, но уже с неким облегчением.

* * *

Наконец-то я дома! Несмотря на перевязанную голову, я чувствовала себя отлично. Ведь я встретила Ио! С ним всё в порядке. А вот со мной не совсем. По ночам я видела странные сны… Сверкающие в морской глубине глаза какого-то незнакомого существа и его серо-зелёные тянущиеся ко мне руки. И как только я видела, что эти руки вот-вот ко мне прикоснутся, я просыпалась. Что за кошмары? Мне было не по себе. Но ведь когда я тонула, то же самое не произошло? И всё же, я не была уверена. Мне, скорее всего, померещилось. Но тогда, кто это был?

Я полностью поправилась и начала ходить в школу. Однажды после уроков, проталкиваясь через столпившихся на выходе учеников, я вышла на улицу и, к своему удивлению, увидела там маму.

– Пойдём пообедаем в нашем кафе-ресторанчике, – предложила она, целуя меня в щёку, и я с радостью согласилась. Мне всегда нравилось гулять с ней вдвоём. Часто, когда мы ходили за покупками, мы обсуждали наши девичьи темы и неизменно, под конец прогулок, оказывались в нашем уютном кафе. Но сегодня была особенная тема обсуждений. Мы сели и сделали заказ. Людей было немного. Разговор начала мама:

– Я… хотела тебе рассказать, Александра, что произошло тогда на яхте… Извини нас с папой, что мы не досмотрели и ты чуть … В общем, это мы виноваты! Слава богу, что всё так закончилось! В тот день произошли странные вещи. Может ты что-то увидела там, под водой?

Я смотрела на маму в полном недоумении. Что значит «странные вещи»? После некоторой паузы она продолжила:

– Мы с папой были наверху, у штурвала. Вдруг мы услышали странный звук, подобный тому, что издаёт дельфин… Мы не придали значения, но он повторялся и повторялся, и тогда мы спустились и увидели, что тебя нет. Мы побежали в каюту, но и там тебя не было. Стало ясно, что, видимо, ты за бортом. Мы остановили яхту и спустились за фонариками и масками, чтобы найти и спасти тебя. Я вся дрожала от волнения и не могла себе представить…

Мама встряхнула головой и локоны золотых волос мягко упали ей на лоб. Я понимала, как тяжело ей было вспоминать этот недавний случай. Её грустные глаза наполнились слезами.

– Через несколько секунд мы были готовы , и тут… мы увидели тебя на борту с разбитой головой… Ты вся в крови, без сознания… Папа сделал тебе искусственное дыхание… Потом тебя доставили в больницу. И вот мы бежим навстречу к врачу и спрашиваем о твоём самочувствии. К счастью, всё в норме. Но один вопрос остался невыясненным: кто тебя спас? Тогда, в суматохе мы подумали об этом, но твоя жизнь была на первом плане… и позже мы об этом особо не думали. Врач тоже нас спрашивал, как ты спаслась, но нам было нечего ему ответить. Доченька, может ты видела что-то? – она ласково взяла мою руку в свою и пытливо посмотрела мне в глаза.

Мой взгляд упал на наши сплетённые кисти рук и я подумала о пальцах с перепонками, которые, как мне показалось, я видела там, на морском дне. Мне стало страшно. Я одёрнула свою руку и спрятала её под стол.

– Нет, я ничего не видела, но я нашла Ио! Мама, это он издавал звуки! – показала я жестами и притворно улыбнулась. Некое сомнение пробежало по маминому лицу.

– …Ты хочешь сказать, что это дельфин тебя поднял на палубу? Очень интересно! С другой стороны, сама бы ты не смогла. Ты была без сознания. Ничего не понимаю… Значит, всё-таки дельфин?

Я утвердительно кивнула головой. Мама ещё долго строила предположения, а я сидела и уже не слышала её. Я прокручивала в мыслях тот момент под водой, когда увидела странное существо. Все факты говорили о том, что мне тогда не померещилось… Вот это да! Кому сказать– не поверят! Серо-зелёное существо с блестящими глазами меня спасло, мама! Я представила как бы это выглядело и чуть не рассмеялась. Кто бы мне поверил? Никто. Надо выяснить, кто или что это было. А пока я буду вести своё расследование, мне лучше молчать! Для меня молчать – совсем не трудно! Ха-ха! Ладно, шучу.

Читать онлайн «Дитя Дьявола», Алексей Дымов – Литрес, страница 2

– В качестве основного блюда? – с вызовом бросил Михаэль, глядя в упор на ребёнка.

Звонкий детский смех был ему ответом. Малышка смеялась от души, как обычный ребенок, в обычной семье, где любящие родители играют со своим чадом.

– Нет, – продолжая смеяться, ответила она. – Не в качестве блюда.

И когда Михаэль перевёл дух, тихо добавила:

– По крайней мере, не сегодня.

Резко, будто кто-то выключил звук, девочка оборвала смех и спрыгнула с коробки на землю. Михаэль непроизвольно сделал шаг назад, подальше от этой странной особы. Она вызывала у него жуткое неприятие и, чего самого себя обманывать, страх. Но она не обратила на него никакого внимания, а присела на корточки. И тут, большинство из своры животных подбежало к ней. Впрочем, некоторые остались на своих местах, наверно охраняя Майера, либо просто не были голодными. Дело в том, что когда возле девчонки собралось достаточно зверей, она вытащила нож, и полоснула себя лезвием по ладони.

Михаэль крикнул, намереваясь остановить ребенка, но опоздал. Кровь струёй потекла из раны, орошая землю, а звери, пихаясь, и отталкивая друг друга стали пить эту жидкость. Они с рыком и ворчанием слизывали кровь с земли, пытались поймать капли, до того, как те упадут на землю, а кровь всё текла и текла из порезанной руки, будто вода ручейка. У Майера закружилась голова от этого противного зрелища, в глазах возник белесый плотный туман…

– БАБАХ! – Раздался громкий выстрел.

Михаэль от неожиданности свалился с ног и приземлился пятой точкой на одну из своих сумок. Кажется, части продуктов сегодня не суждено добраться до его дома. Зверьё тоже испугалось выстрела, и стремглав бросилось врассыпную, кто, прячась за кучей коробок и хлама, а некоторые побежали в сторону выхода из дворика, чуть не растоптав Майера, навстречу высокому мужчине, который, держа ружье дулом к верху, неторопливо шёл сюда. Из ствола его оружия поднимался слабенький дымок, указывающий, что выстрел был сделан отсюда.

На собак, что попались навстречу мужчине, тот не обратил внимания, и они быстро разбежались, поджав хвосты.

– С вами всё в порядке? – обратился к Михаэлю мужчина. Он был в потертом рабочем комбинезоне, с подтяжками. Лицо грязное, но доброжелательное, и с первого взгляда вызывало симпатию. Высокий, крепкий человек. Почему-то Майер представлял себе сельских фермеров именно такими. Правда, вместо ружья в руках у мужчины должны были находиться вилы…

– Да, спасибо большое, – Мужчина подал руку и помог Майеру встать на ноги. – Вы как раз вовремя…

Михаэль запнулся, вспомнив девчонку с ножом и резко обернулся. Но там её уже не увидел, впрочем, как и другой живности. Только за коробками слышалось тихое шуршание, но не могла же она спрятаться там. Просто не поместится, тем более, так стремительно не получится.

– А вы не видели здесь девчонку?.. – начал было немец, но умолк, поняв, что вопрос прозвучит странно.

– Какую? – недоумение на лице мужчины говорило само за себя. Посмотрев по сторонам, он уставился на Майера, как на больного. Наверно подумал, что тот неслабо стукнулся головой.

– Не важно, – ответил Михаэль, меняя тему. – Как вы здесь оказались?

– Ааа, – усмехнулся тот. – Я приехал с фермы и стал свидетелем вашей забавной погони за псом. И решил пойти следом, вдруг, чем подсоблю? У нас тут, в последние время развелось много бродячих псин. Иногда они бывают опасны, особенно когда соберутся в большую свору. А тебя я никогда раньше не видел, подумал приезжий, значит, город не знаешь.

Фермер смотрел с немым вопросом на немца, но тому совершенно не хотелось в очередной раз рассказывать, откуда он приехал, зачем и почему. Он ограничился лишь тем, что представился мужчине, и еще раз поблагодарил.

– Да что ты, – по-простому отмахнулся фермер. – Чего ж не помочь-то хорошему человеку? Меня кстати Джоном кличут. Просто Джон, никаких фамилий. Заезжай как-нибудь в гости ко мне на ферму. Спросишь у любого дорогу, мол: ферма Джона. Все подскажут. Посидим, поговорим.

Михаэль пообещал, что постарается наведаться, как закончит неотложные дела. На том и распрощались. Джон предложил проводить его, но Майер вежливо отказался. Не маленький он, в конце концов! И потом пожалел об этом, так как, долго плутал, пока, в конце концов, добрался до своего дома.

Желание ужинать уже пропало, хотелось только завалиться в кровать и забыться сном, чтоб поскорее закончился этот ненормальный день. Но прежде, ему еще пришлось застелить постель новыми простынями, купленными в магазине. Сделав это, Михаэль развалился поперек кровати с блаженным вздохом облегчения, раскинув руки. Но вдруг резко сел, вспомнив об обещании. Дотянувшись до стола, он взял оттуда папку, и, раскрыв её, принялся читать. Вот тут его ожидал неожиданный сюрприз. Документы, которые вручил ему Джон Томпсон, говорили о трех убийствах в городе Бринстоун за прошедшие два месяца. Все три жертвы дети. Все три… воспитанники сиротского дома мадам Джонс.

На следующий день Михаэль встал поздно, но чувствовал себя бодро, несмотря на то, что вчера заснул далеко за полночь, в смешанных чувствах и мыслях. День всё-таки выдался тяжелым и странным.

Первую половину дня, парень потратил на генеральную уборку кухни и последующего приготовления завтрака. Сам приём пищи ему не очень понравился, кулинария не являлась его тайным козырем, и пообедать он решил непременно не дома. Закончив бытовые дела, он забрал свои письменные принадлежности, документы и направился в сиротский дом. Раз уж ему поручили написать статью по этому делу, то нужно начинать с добычи достоверной информации, с первоисточника, кем, несомненно, являлся это сиротский дом, раз уж все три погибших ребенка его воспитанники.

День выдался такой же душный, как и предыдущий. Солнце, похоже, окончательно разругалось с облаками, и на синем небосводе висело в гордом одиночестве. Даже слабого ветерка Михаэль не почувствовал, топая по улицам города.

На веранде сиротского приюта, так же, как и вчера сидела ребятня, правда в меньшем количестве, и той девчонки не было. Что сильно порадовало парня. Поздоровавшись с детишками, он вошел в дом, оказавшийся намного больше, чем можно было догадаться глядя с улицы. Обширная приёмная, широкий коридор, множество комнат… Но Михаэля, по его просьбе, провели в кабинет директора.

Высокая, худощавая женщина, престарелого возраста. Это, когда сама дама считает себя еще молодой, а случайный ребенок непредвзято и невпопад назовет ее бабушкой. Строгое платье, волосы, спрятанные в сеточку, изящные очки, явно дорогие, а не какая-нибудь дешёвка.

Директриса встретила посетителя за рабочим столом, в изящном кресле, всем своим видом показывая, что оказывает этим приёмом огромную честь. И что Михаэлю надобно уже стоять на коленях, в благоверном восторге от счастья, но тот почему-то этого не делает. За спиной директрисы располагалось большое пыльное окно, сквозь которое, впрочем, упорное солнце пробивалось легко и немного ослепляло Михаэля, от чего ему не удавалось хорошо разглядеть лицо женщины.

– Чем могу быть…? – Директриса вперила пристальный взгляд на вошедшего, демонстративно не закончив фразу.

– Доброго дня, – немец вежливо поздоровался, закрыв за собой дверь. – Михаэль Майер. Газета «Нью-Инстерк»

Директриса не удостоила парня ответом, видимо считая, что он ничего и не спрашивал.

– Я хотел бы задать вам пару вопросов… – продолжил журналист, после затянувшегося молчания. – Если, конечно, не слишком вас отвлеку.

– У меня на работе нет свободного времени, – с нажимом ответила директриса. По-видимому, она хотела поскорее избавиться от непрошеного гостя. Но Майер не желал сдаваться:

– Но в этом деле только вы сможете прояснить некоторые детали, – Михаэль решил сыграть на гордыни женщины. Ведь все любят, когда к ним обращаются, как к чрезвычайно важным персонам, выделяя их над другими. – И я надеюсь, что вы сможете уделить мне пару минут вашего несравненно драгоценного времени.

– Так и быть, – женщина оттаяла, попавшись на банальную лесть, – Какое у вас дело? Я попробую вам помочь.

Михаэль внаглую, раз ему не предложили присесть, подхватил стул, стоящий возле дальней стены, и, поставив его возле стола, уселся напротив директрисы:

– Я хотел бы услышать от вас про убийство детей из вашего приюта.

– Я уже всё рассказала полиции! – хмуро произнесла Джонс холодным тоном, напрочь потеряв всю вежливость, которую можно было заметить секунду назад.

– Наша газета проводит собственное расследование, – упрямо продолжил Михаэль, хотя продолжать беседу с этой мегерой ему не хотелось. – И нам нужно всё узнать из первоисточников. И задать вопросы.

– А если я не хочу отвечать? – с вызовом спросила директриса. – Вы не полиция и не имеете право задавать вопросы.

– Тогда в нашей статье будет указано, что вы, по неизвестным причинам скрыли от нас что-то, и не захотели помочь непредвзятому расследованию. Наверное… – задумчиво предположил журналист, – есть что скрывать?

Пару минут директриса буравила парня ненавидящим взглядом, у Михаэля аж мурашки по коже спины пробежали, но он даже не шелохнулся.

– Хорошо, – наконец выдохнула женщина. – Какие у вас вопросы?

– Я бы хотел послушать всю историю целиком, – улыбнулся парень, празднуя маленькую победу, – если вас не затруднит.

Рассказ, в принципе ничего нового Михаэлю не дал, всё, что рассказала директриса, в кратком варианте он прочёл в документах. Но послушать вживую, с подробностями, всегда интереснее и полезнее для размышлений. Михаэль это знал, как одно из главных правил журналиста. К тому же, всегда можно задать дополнительные, наводящие вопросы, которые, ещё неизвестно куда могут вывести рассказчика.

Всё началось два месяца назад. Воспитатели приюта заметили пропажу девочки Жанны. Сперва к этому отнеслись спокойно. Мало ли куда она могла пойти. Не маленький ребенок, девять лет уже. Но спустя два дня забили тревогу и начались масштабные поиски. Чуть ли не полгорода искало ребенка, но всё тщетно. Нашли девочку лишь через четыре дня на одной недалекой от города ферме. Всего часа два верхом от фермы до города. Кто-то поджег сарай на ферме, но хозяева вовремя заметили дым и стали тушить. Там и обнаружили обожжённое тело ребёнка… повешенное за шею. Полицейские обнаружили и другие следы издевательств над бедной Жанной: вспоротый живот, отрезанные указательные пальцы на руках и вырванный язык. За всю историю города подобных зверских убийств не встречалось. И полиция приложила все усилия, чтоб найти убийцу, и, как всегда бывает, пока не преуспела.

 

А через месяц в приюте пропал еще один ребёнок. Мальчик. Семи лет отроду, всегда весёлый и добрый. Всем, кто его видел, он дружелюбно улыбался, вызывая симпатию. Воспитателей всегда слушался, любил поболтать, в отличие от Жанны, которая часто препиралась со старшими и была мало общительной с остальными ребятишками. Эдуард всем нравился, всегда заряжал окружающих позитивом и хорошим настроением, поэтому, когда пропал и он, тревогу подняли почти сразу. Тем более после случая с Жанной. Но Эдуарда тоже не нашли ни в этот день, ни на следующий. Горожане начали роптать, что полиция ничего не делает и не справляется со своими обязанностями. Местные газеты во всем винили как служителей правопорядка, так и верховную власть, в лице губернатора. Спустя какое-то время начали писать о серийном маньяке, который поселился в их городе, и значит это всего лишь первые жертвы…

…На этом месте рассказ женщины прервался, она замолчала, переводя дыхание, а Михаэль порадовался тому, что переехал сюда лишь сейчас, ведь если бы он приехал на месяц раньше, то весь город непременно бы считал убийцей его. Новый человек, никому неизвестный. Тем более, после подобных статей в газете. А директриса тем временем продолжила рассказ…

Эдуарда нашли через три дня. На кладбище. Когда хоронили одну старую, но жутко богатую даму, которую многие неожиданно сильно захотели проводить в последний путь лично, ибо завещание обещали вскрыть лишь через три дня после похорон, заметили, что в одном склепе дверь немного приоткрыта. Нашлись смельчаки, решившие заглянуть туда, хотя большинство было против подобного святотатства, и настаивало на том, чтоб закрыть дверь. Они крестились и твердили, что если кому-то было нужно выйти оттуда, тот этот кто-то уже вышел, и, сделав дела, уже вернулся обратно. Однако, вопреки их мнению, в склеп всё-таки вошли, правда, первым, чуть ли не силой, втолкнули молодого священника, державшего в руках библию и большой крест. Склеп оказался пуст. Точнее пыли и паутины там было много, а вот захоронения не было. Позже в городских архивах искали, кому же принадлежало это захоронение, и почему оно оказалось пустым, но ничего не нашли. Этого склепа по документам вообще не существовало. А кроме старой пыли в склепе обнаружился и мёртвый Эдуард. На этот раз неизвестный убийца был еще изощрённее, чем в предыдущий. Правда, глядя на тело невинного ребенка, многие сомневались, что убийца – человек, ибо тело мальчика, будто грызло полдюжины диких зверей. Может крысы, может псы – твердили более сдержанные свидетели, большинство же слабонервных кричали о монстрах и демонах, ведь дикие звери съедают полностью, убивая лишь из-за голода, а тут. … Казалось, просто вгрызались в плоть для забавы, раскидывая куски мяса и крови во все стороны. Но главным доказательством тех, кто считал убийцу человеком, было то, что Эдуарду отрубили голову, найденную впоследствии в дальнем углу склепа. А то, что звери умеют рубить головы никто утверждать не стал…

Директриса замолчала, не закончив историю. Казалось, ей тяжело было это говорить или вспоминать, но Майер продолжал ощущать на себе её ненавидящий взгляд, или это лишь игра воображения, начавшаяся после мистического рассказа. Тем не менее, Михаэль тоже молчал, переваривая услышанное. Читая всё это в документах, почему-то не принимаешь данные близко к сердцу. Ведь это всего лишь факты, написанные на бумаге. Другое дело, когда человек рассказывает историю с подробностями, вставляя интонации, своё мнение и впечатление. И все эти ужасные картины ты видишь, словно своими глазами, как если бы находился там.

Михаэль чуть встряхнул головой, отгоняя ненужные мысли. Ему не стоило забывать, что нельзя полностью доверять мнению одного человека: журналист должен быть непредвзят. И, следовательно, эта же история, рассказанная другим человеком, может быть немного иначе подана, меняя какие-нибудь мелочи. А эти мелочи упускать из виду никак нельзя.

– Продолжайте, пожалуйста – Михаэль нарушил тишину, когда она слишком затянулась.

– А совсем недавно, буквально дня три назад, – возобновила рассказ женщина, – у нас из приюта пропал Ричард, младший брат Эдуарда.

Казалось бы, вот она зацепка. Скорее всего, младший брат владел информацией, касающейся пропажи старшего, или у убийцы была своя цель относительно именно этих мальчишек. Много гипотез, но ни одна из них не нашла подтверждения, назло всем стараниям полиции.

И, что напрягало больше всего, мальчика до сих пор не нашли. Ни живым, ни мёртвым…

– И что вы сами думаете обо всём этом? – Михаэль решил до конца играть роль журналиста, задавая стандартные вопросы. В руках он держал большой, раскрытый блокнот, и что-то в него неспешно записывал.

– Не знаю, – ворчливо ответила мадам Джонс.  – Вы и так отняли у меня много времени. Пора и честь знать.

– Ну, а всё же? – не унимался он. – Наверняка, у вас есть свои мысли. Кто, по-вашему, совершает эти преступления?

– Скорее всего, – нехотя призналась женщина, – убийца один из работников приюта. Человек с явно психическими расстройствами, которые, между тем, он прекрасно скрывает, находясь в обществе.

– Кого-то конкретно подозреваете?

– Нет. – Директриса отрицательно покачала головой, – Всех работников проверяла полиция. Велись личные беседы. Да и я почти всех знаю и не могу утверждать, что они убийцы. Ничего необычного не заметила. И вообще, вы спросили моё мнение, я вам ответила!

– Спасибо вам, – успокаивающе сказал Майер. – Однако, я бы хотел украсть еще несколько минут вашего времени…

– Что ещё?.. – заворчала женщина. – Я вам всё уже рассказала.

– Я бы хотел, чтоб вы провели для меня экскурсию по приюту.

– Это еще зачем?! – Женщина вскочила на ноги, уперев руки в столешницу. – У нас тут сиротский дом! А ни какой-то там музей и уж тем более не проходной двор!

Михаэль внешне невозмутимо выслушал тираду главы приюта, а потом тоже встал и спокойно сказал:

– Я хочу осмотреться. Увидеть, как живут малыши-сиротки, в каких условиях. Какой у них досуг, в чём они нуждаются и…

– Они ни в чем не нуждаются! – перебила парня директриса. – У нас превосходные условия и персонал!

– Ни в чём? – Михаэль невинным взглядом посмотрел на женщину. – Даже в родителях?

Мадам Джонс, набрав побольше воздуха в легкие, готовая снова спорить, отпираться и доказывать своё мнение, не нашла что ответить и закашлялась.

– К тому же, – продолжил Михаэль, – я, может, увижу незамеченные улики, новый взгляд иногда бывает полезным. Да и в своей статье, я могу написать о вашем приюте… много придуманного, раз вы не хотите немного прогуляться со мной по зданию.

Директриса громко фыркнула, выражая своё мнение по поводу «нового взгляда», но ничего не сказала и молча прошла к двери, махнув Михаэлю следовать за ней.

Впрочем, директриса оказалась права. Экскурсия по сиротскому дому ничего нового Михаэлю не дала. Они прошли всё здание насквозь, заходя даже в кладовые и ванные комнаты, видимо, мадам Джонс делала это специально. Но ничего требующего особенного внимания Михаэль не заметил. Большинство комнат было отдано под группы, в которых находилась детвора примерно одинакового возраста. Гуляя по коридорам, Майер и мадам Джонс сквозь окна в стене наблюдали за такими группами. В некоторых воспитатели проводили какие-то занятия, в двух Михаэль увидел спящих в кроватках малышей, наверное, для них наступил тихий час. Но много комнат попадалось, где дети оказались, предоставлены сами себе. То есть, никаких воспитателей там в данный момент не было, а ребята занимались, кто, чем хотел. В одной даже началась драка, где двое мальчишек пытались повалить третьего на пол, но тот отчаянно сопротивлялся. А остальным детишкам было всё равно, мало кто наблюдал за этой потасовкой. Директриса, кстати, тоже не стала обращать на это внимание, скорее всего, такое событие, считалось в порядке вещей. Только немного быстрее, чем обычно, увела Михаэля оттуда.

А когда Майер окончательно пришел к выводу, что занимается никому не нужным занятием, от которого не будет никакого проку, и уже решил покинуть негостеприимный сиротский дом, он заглянул в окно и увидел там… её. Девчонку, которую видит постоянно с самого приезда в этот город, и с которой ему до дрожи в коленках не хочется больше встречаться. Хотя самому себе в подобном стыдно признаться. Девчонка стояла спиной к Михаэлю и смотрела сквозь окно на улицу. Она была в том же простом платье, похожем на церковную рясу, без всяких украшений и изысков. Рядом стоял мальчишка и, ковыряясь в носу, разглядывал потолок. Это был тот же ребенок, которого при первой встрече Михаэль посчитал ее братиком. Он стоял смирно, не шевелясь, будто не живой, и если бы не активное шевеление пальцем в носу, его можно было принять за качественную куклу или статую. Эти двое стояли особняком от остальной ребятни, весело играющей в какую-то динамичную игру.

Внезапно, девчушка обернулась, и Михаэль быстро отпрянул в сторону от окна, спрятавшись за стеной. Но он был готов поклясться, что она его заметила. Более того, ему казалось, что она его видит и сейчас, несмотря на наличие стены между ними. Он ощущал её взгляд лопатками…

Через секунду он осознал, что мадам Джонс смотрит на него расширенными от удивления глазами. Еще бы, довольно странная реакция для уверенного в себе репортера. Не зная, что сказать, Майер сделал вид, будто оттряхивает несуществующую пыль со своих брюк, а чуть позже спросил:

– А кто это девчонка? Там… у окна.

– Где? – Директриса близоруко взглянула в комнату через окно. – А, это Кэрри.

– Расскажите мне о ней, – Михаэль постепенно пришел в себя и пошел дальше по коридору, поджидая спутницу.

– А что случилось? – женщина пошла следом. – Вы и её будете допрашивать? Или подозреваете ее в убийствах.

Мадам Джонс не сдержала, да и не хотела сдерживать ехидную улыбку.

– Нет – Михаэль не хотел делиться с кем-либо своими вчерашними приключениями, но какие-то объяснения давать нужно, поэтому он сказал правду. – Я встречал её вчера в городе, вот и вспомнил, когда увидел тут.

– Что?! – Мадам Джонс встала, возмущенно сверкая глазами сквозь очки. – У нас запрещено покидать приют без разрешения воспитателей. А Кэрри наказана, и точно не должна была покидать стены дома. Ну, сейчас она у меня получит!

Директриса развернулась и быстрым шагом направилась в обратную сторону. Михаэлю пришлось догнать женщину и, взяв под локоть, развернуть в первоначальном направлении.

– Постойте, – сказал он. – Не стоит так сразу горячиться. Может я обознался? Всякое бывает. И я бы не хотел, чтобы из-за моего длинного языка вы наказывали девочку…Кэрри?

Женщина утвердительно кивнула, увлекаемая парнем дальше по коридору.

– Ну вот, – Майер постарался как можно дружелюбнее улыбнуться. – А за что вы её наказали, что ей нельзя было покидать приют?

В это время они вышли в небольшую залу, наверно заменяющую комнату ожиданий, и расселись на старые, но уютные диванчики.

– У нас запрещено покидать приют без ведома воспитателей! – повторила директриса.

– Это я понимаю, но вы сказали, что Кэрри наказана. За что?

– Неважно, – сухо заявила женщина после минутного молчания.

– А всё-таки? – Майер не сдавался.

– Послушайте, – в голосе мадам Джонс появились стальные холодные нотки, – Это сугубо внутреннее дело приюта, и вам совершенно не интересно! Вас это не касается, если хотите знать. Я потратила на вас уйму времени и на все вопросы по вашему делу ответила.

– Тогда я официально хочу получить все сведения по этой девочке.

– Эта информация конфиденциальна и посторонним не выдаётся. Приходите с полицейскими, и если у них будут соответствующие документы… то да. Впрочем, если вы хотите удочерить Кэрри, то мы будем обязаны вас ознакомить с её документами.

Директриса самодовольно посмотрела на парня, не без основания считая, что тот сразу станет отнекиваться, как бывало не раз в её практике. Однако, Михаэль заявил, что давно мечтал усыновить кого-нибудь, а эта милая девочка Кэрри ему очень приглянулась. И попросил ознакомить его со всеми документами. Идти напролом, иногда обманывая, или ошарашивая оппонента, он умел преотлично.

 

Глава 3: Уходи, уходи! | Питер Пэн | Дж. М. Барри

Для встроенного аудиоплеера требуется современный интернет-браузер. Вы должны посетить Browse Happy и обновить свой интернет-браузер сегодня!

Некоторое время после того, как мистер и миссис Дарлинг ушли из дома, ночники у кроватей троих детей продолжали ярко гореть. Это были ужасно милые ночники, и невольно хочется, чтобы они не заснули, чтобы увидеть Питера; но свет Венди моргнул и так зевнул, что двое других тоже зевнули, и прежде чем они успели закрыть рты, все трое вышли.

Теперь в комнате был другой свет, в тысячу раз ярче ночных огней, и за то время, которое мы потратили, чтобы сказать это, он побывал во всех ящиках детской, искал тень Питера, рылся в платяном шкафу и вывернул каждый карман наизнанку. На самом деле это был не свет; он излучал этот свет, так быстро вспыхивая, но когда он останавливался на секунду, вы видели, что это была фея, не длиннее вашей руки, но все еще растущая. Это была девушка по имени Тинкер Белл, изысканно одетая в лист скелета, с низким и квадратным вырезом, через который ее фигура была хорошо видна. Она была немного склонна к EMBONPOINT. [пухлая фигура в виде песочных часов]

Через мгновение после появления феи окно распахнулось от дыхания маленьких звезд, и в комнату заглянул Питер. Часть пути он нес Динь-Динь, и его рука все еще была испачкана волшебной пылью.

— Тинкер Белл, — тихо позвал он, убедившись, что дети спят, — Тинкер, где ты? В данный момент она была в кувшине, и ей это очень нравилось; она никогда раньше не была в кувшине.

«О, вылезай из этого кувшина и скажи мне, ты знаешь, куда они положили мою тень?»

В ответ ему ответил прекраснейший звон золотых колокольчиков. Это язык фей. Вы, обычные дети, никогда не услышите его, но если бы вы его услышали, вы бы знали, что уже слышали его раньше.

Тинк сказала, что тень была в большой коробке. Она имела в виду комод, и Питер прыгнул на ящики, разбрасывая их содержимое на пол обеими руками, как короли бросают деньги толпе. Через мгновение он вернул свою тень и в своем восторге забыл, что запер Динь-Динь в ящике стола.

Если он и думал, а я не думаю, что он когда-либо думал, так это о том, что он и его тень, когда их сблизят, сольются, как капли воды, а когда этого не произойдет, он ужаснется. Он пытался приклеить его мылом из ванной, но это тоже не удалось.

Дрожь прошла по Питеру, он сел на пол и заплакал.

Его рыдания разбудили Венди, и она села в постели. Она не встревожилась, увидев плачущего на полу в детской незнакомца; она была только приятно заинтересована.

— Мальчик, — вежливо сказала она, — почему ты плачешь?

Питер тоже умел быть чрезвычайно вежливым, изучив пышные манеры на волшебных церемониях, и он встал и красиво поклонился ей. Она была очень довольна и красиво поклонилась ему с постели.

«Как тебя зовут?» он спросил.

— Венди Мойра Анджела Дарлинг, — ответила она с некоторым удовлетворением. «Как вас зовут?»

«Питер Пен.»

Она уже была уверена, что это должен быть Питер, но имя казалось сравнительно коротким.

«В том, что все?»

— Да, — сказал он довольно резко. Он впервые почувствовал, что это короткое имя.

«Мне очень жаль», — сказала Венди Мойра Анджела.

— Это не имеет значения, — сглотнул Питер.

Она спросила, где он живет.

— Второй направо, — сказал Питер, — а потом прямо до утра.

«Какой забавный адрес!»

В Питере тонуло. Впервые он почувствовал, что, возможно, это был забавный адрес.

— Нет, — сказал он.

— Я имею в виду, — любезно сказала Венди, вспомнив, что она хозяйка дома, — это то, что пишут на письмах?

Он пожалел, что она не упомянула о письмах.

— Не получай писем, — сказал он презрительно.

— Но твоя мать получает письма?

— У тебя нет матери, — сказал он. У него не только не было матери, но и не было ни малейшего желания иметь ее. Он считал их очень переоцененными людьми. Венди, однако, сразу почувствовала, что она находится в присутствии трагедии.

«О Петр, неудивительно, что ты плакал», — сказала она, встала с постели и побежала к нему.

— Я не о матерях плакал, — сказал он несколько возмущенно. «Я плакала, потому что не могу приклеить свою тень. Кроме того, я не плакала».

«Он оторвался?»

«Да. »

Затем Венди увидела тень на полу, выглядевшую такой неряшливой, и ей стало ужасно жаль Питера. «Как ужасно!» — сказала она, но не могла не улыбнуться, когда увидела, что он пытается приклеить ее мылом. Как точь-в-точь как мальчик!

К счастью, она сразу поняла, что делать. «Ее надо пришить», — сказала она чуть снисходительно.

«Что сшито?» он спросил.

«Вы ужасно невежественны».

«Нет я не.»

Но она ликовала в его невежестве. «Я пришью тебе, мой человечек», — сказала она, хотя он был ростом с нее, и достала свою хозяйку [мешок для шитья] и пришила тень к ноге Петра.

— Осмелюсь сказать, будет немного больно, — предупредила она его.

— О, я не буду плакать, — сказал Питер, который уже был уверен, что никогда в жизни не плакал. И он стиснул зубы и не заплакал, и вскоре его тень стала вести себя нормально, хотя все еще немного сморщилась.

«Возможно, я должна была его погладить», — задумчиво сказала Венди, но Питер, по-мальчишески, был равнодушен к внешнему виду и теперь прыгал в диком восторге.

Увы, он уже забыл, что обязан своим блаженством Венди. Он думал, что сам прикрепил тень. «Какой я умный!» — воскликнул он восторженно. — Ах, какая я умница!

Унизительно признаться, что это тщеславие Петра было одним из самых обаятельных его качеств. Говоря откровенно, никогда не было более дерзкого мальчика.

Но на данный момент Венди была потрясена. «Ты тщеславен [хвастун]», — воскликнула она с ужасным сарказмом; «Конечно, я ничего не сделал!»

— Ты немного сделал, — небрежно сказал Питер и продолжил танцевать.

«Немного!» она ответила с высокомерием [гордостью]; «Если я бесполезна, я могу, по крайней мере, удалиться», и она самым достойным образом прыгнула в постель и закрыла лицо одеялом.

Чтобы заставить ее поднять глаза, он сделал вид, что собирается уйти, а когда это не удалось, он сел на край кровати и легонько постучал ее ногой. «Венди, — сказал он, — не уходи. Я не могу не ликовать, Венди, когда я доволен собой». Тем не менее она не поднимала глаз, хотя и жадно слушала. «Венди, — продолжал он голосом, перед которым не могла устоять ни одна женщина, — Венди, от одной девочки больше пользы, чем от двадцати мальчиков».

Теперь Венди была женщиной на каждый дюйм, хотя дюймов было немного, и она выглядывала из-под одеяла.

— Ты действительно так думаешь, Питер?

«Да.»

«Я думаю, это очень мило с твоей стороны, — заявила она, — и я снова встану», — и села с ним на край кровати. Она также сказала, что поцелует его, если он захочет, но Питер не понял, что она имеет в виду, и выжидающе протянул руку.

— Ты, конечно, знаешь, что такое поцелуй? — спросила она в ужасе.

— Я узнаю, когда ты мне его отдашь, — сухо ответил он, и, чтобы не обидеть его, она дала ему наперсток.

«Теперь,» сказал он, «поцеловать тебя?» и она ответила с легкой чопорностью: «Пожалуйста». Она немного подешевела, наклонив к нему лицо, но он просто бросил ей в руку пуговицу от желудя, так что она медленно вернула свое лицо туда, где оно было прежде, и любезно сказала, что будет носить его поцелуй на цепочке вокруг себя.

шея. К счастью, она надела его на эту цепь, потому что впоследствии это спасло ей жизнь.

Когда людей из нашей компании представляют, они обычно спрашивают друг друга о возрасте, поэтому Венди, которая всегда любила поступать правильно, спросила Питера, сколько ему лет. Задавать ему этот вопрос было не очень приятно; это было похоже на экзаменационную работу, которая спрашивает грамматику, когда вы хотите, чтобы вас спросили, это Короли Англии.

— Не знаю, — с тревогой ответил он, — но я совсем молод. На самом деле он ничего об этом не знал, у него были только подозрения, но он сказал наугад: «Венди, я сбежал в день своего рождения».

Венди была весьма удивлена, но заинтересована; и она показала в очаровательной манере гостиной, прикосновением к своей ночной рубашке, что он может сесть поближе к ней.

«Это потому, что я слышал, как отец и мать, — объяснил он тихим голосом, — говорили о том, кем я должен был стать, когда стану мужчиной». Теперь он был чрезвычайно взволнован. «Я никогда не хочу быть мужчиной, — сказал он страстно. «Я хочу всегда быть маленьким мальчиком и получать удовольствие. Поэтому я сбежал в Кенсингтонские сады и жил очень-очень долго среди фей».

Она взглянула на него с величайшим восхищением, и он подумал, что это потому, что он сбежал, но на самом деле это было потому, что он знал фей. Венди вела такую ​​домашнюю жизнь, что знакомство с феями казалось ей весьма восхитительным. Она засыпала их вопросами, к его удивлению, потому что они ему скорее мешали, мешали ему и прочее, да и ему иногда приходилось их прятать [шлепать]. Тем не менее, в целом они ему понравились, и он рассказал ей о зарождении фей.

«Видишь ли, Венди, когда первый ребенок засмеялся в первый раз, его смех разбился на тысячу кусочков, и все они начали прыгать, и это было началом фей».

Утомительно говорить об этом, но ей, как домохозяйке, это нравилось.

— Итак, — продолжал он добродушно, — на каждого мальчика и девочку должна быть одна фея.

«Должен быть? Разве нет?»

«Нет. Видите ли, дети теперь так много знают, что скоро они перестанут верить в фей, и каждый раз, когда ребенок говорит: «Я не верю в фей», где-то фея падает замертво».

В самом деле, он подумал, что они уже достаточно поговорили о феях, и его поразило, что Тинкер Белл хранит молчание. — Не могу понять, куда она делась, — сказал он, вставая, и позвал Динь по имени. Сердце Венди затрепетало от внезапного трепета.

«Питер, — воскликнула она, схватив его, — ты же не хочешь сказать мне, что в этой комнате живет фея!»

«Она была здесь только что,» сказал он немного нетерпеливо. «Вы не слышите ее, не так ли?» и они оба слушали.

«Единственный звук, который я слышу, — сказала Венди, — похож на звон колокольчиков».

«Ну, это Тинк, это язык фей. Мне кажется, я тоже ее слышу».

Звук исходил из комода, и Питер сделал веселое лицо. Никто и никогда не мог выглядеть таким веселым, как Питер, и самым прекрасным из бульканий был его смех. Он все еще смеялся в первый раз.

«Венди, — радостно прошептал он, — кажется, я запер ее в ящике стола!»

Он выпустил бедняжку Динь из ящика стола, и она заметалась по детской, крича от ярости. — Не стоит говорить такие вещи, — возразил Питер. «Конечно, мне очень жаль, но как я мог знать, что вы были в ящике стола?»

Венди не слушала его. «О Питер, — воскликнула она, — если бы она только остановилась и позволила мне увидеть ее!»

«Они почти никогда не стоят на месте», — сказал он, но на мгновение Венди увидела, как романтическая фигура остановилась на часах с кукушкой. «О прекрасный!» — воскликнула она, хотя лицо Динь все еще было искажено страстью.

— Динь, — дружелюбно сказал Питер, — эта дама говорит, что хотела бы, чтобы ты была ее феей.

Тинкер Белл ответила нагло.

— Что она говорит, Питер?

Он должен был перевести. «Она не очень вежлива. Она говорит, что ты большая [огромная] уродливая девушка, а она моя фея».

Он пытался спорить с Тинк. «Ты знаешь, что ты не можешь быть моей феей, Тинк, потому что я джентльмен, а ты леди».

На это Динь ответила такими словами: «Глупая задница» и исчезла в ванной. «Она обычная фея, — извиняющимся тоном объяснил Питер, — ее зовут Тинкер Белл, потому что она чинит горшки и чайники [тинкер = жестянщик]». [Аналогично «золе» плюс «эль», чтобы получить Золушку]

К этому времени они уже сидели вместе в кресле, и Венди засыпала его вопросами.

«Если вы сейчас не живете в Кенсингтонских садах…»

«Иногда я делаю до сих пор.»

«Но где вы живете в основном сейчас?»

«С потерянными мальчиками».

«Кто они?»

«Это дети, которые выпадают из своих колясок, когда няня смотрит в другую сторону. Если их не забирают в течение семи дней, их отправляют далеко в Нетландию, чтобы покрыть расходы. Я капитан».

«Как весело это должно быть!»

— Да, — сказал хитрый Питер, — но мы довольно одиноки. Видишь ли, у нас нет женской компании.

«Разве никто из других не девочки?»

— О нет, девушки, знаете ли, слишком умны, чтобы выпадать из колясок.

Это очень польстило Венди. «Я думаю, — сказала она, — как ты мило говоришь о девушках; Джон нас просто презирает».

В ответ Питер поднялся и вышвырнул Джона из постели вместе с одеялами и всем остальным; один удар. Это показалось Венди довольно заманчивым для первой встречи, и она с воодушевлением заявила ему, что он не капитан в ее доме. Однако Джон продолжал так спокойно спать на полу, что она позволила ему остаться там. «И я знаю, что ты хотел быть добрым, — сказала она, смягчившись, — так что можешь поцеловать меня».

На мгновение она забыла о его невежестве в отношении поцелуев. — Я думал, ты захочешь вернуть его, — сказал он немного горько и предложил вернуть ей наперсток.

«О боже, — сказала милая Венди, — я имею в виду не поцелуй, а наперсток».

«Что это такое?»

«Это вот так.» Она поцеловала его.

«Забавный!» — серьезно сказал Питер. «Теперь я дам вам наперсток?»

— Если хочешь, — сказала Венди, на этот раз держа голову прямо.

Питер нащупал ее, и почти сразу же она завизжала. — Что такое, Венди?

«Это было так, как будто кто-то дергал меня за волосы».

«Должно быть, это Тинк. Я никогда раньше не видел ее такой непослушной».

И действительно, Динь опять металась, матерясь.

«Она говорит, что будет делать это с тобой, Венди, каждый раз, когда я даю тебе наперсток».

«Но почему?»

— Почему, Тинк?

И снова Динь ответила: «Ты глупая задница». Питер не мог понять почему, но Венди поняла, и она была лишь слегка разочарована, когда он признался, что подошел к окну детской не для того, чтобы увидеть ее, а чтобы послушать сказки.

«Видите ли, я не знаю никаких историй. Никто из потерянных мальчиков не знает никаких историй».

— Какой ужас, — сказала Венди.

«Ты знаешь, — спросил Питер, — почему ласточки строятся на карнизах домов? Это для того, чтобы слушать истории. О Венди, твоя мать рассказывала тебе такую ​​милую историю».

«Какая это была история?»

«О принце, который не смог найти даму в стеклянной туфельке».

«Питер, — взволнованно сказала Венди, — это была Золушка, и он нашел ее, и они жили долго и счастливо».

Петр был так рад, что поднялся с пола, где они сидели, и поспешил к окну.

«Куда ты идешь?» — воскликнула она с опаской.

«Рассказать другим мальчикам».

«Не уходи, Питер, — умоляла она, — я знаю так много историй».

Это были ее точные слова, так что нельзя отрицать, что именно она первой соблазнила его.

Он вернулся, и теперь в его глазах было жадное выражение, которое должно было бы насторожить ее, но не испугало.

«О, истории, которые я могла бы рассказать мальчикам!» — воскликнула она, и тогда Питер схватил ее и начал тянуть к окну.

«Отпусти меня!» она приказала ему.

«Венди, пойдем со мной и расскажешь другим мальчикам».

Конечно, ей было очень приятно, что ее спросили, но она сказала: «О боже, я не могу. Подумай о маме! Кроме того, я не умею летать».

«Я научу тебя.»

«О, как прекрасно летать.»

«Я научу тебя прыгать на спине ветра, а потом поехали».

«Оо!» — восторженно воскликнула она.

«Венди, Венди, когда ты спишь в своей дурацкой постели, ты можешь летать со мной и рассказывать забавные вещи звездам».

«Оо!»

«И, Венди, есть русалки».

«Русалки! С хвостами?»

«Такие длинные хвосты».

«О, — воскликнула Венди, — увидеть русалку!»

Он стал ужасно хитрым. «Венди, — сказал он, — как мы все должны тебя уважать».

Она извивалась в отчаянии. Это было так, как если бы она пыталась остаться на полу детской.

Но он не жалел ее.

«Венди, — сказал он хитрый, — ты могла бы укрыть нас ночью».

«Оо!»

«Никто из нас никогда не прятался ночью».

«Оо», и ее руки протянулись к нему.

— И ты мог бы штопать нашу одежду и сделать нам карманы. Ни у кого из нас нет карманов.

Как она могла сопротивляться. «Конечно, это ужасно увлекательно!» воскликнула она. «Питер, ты бы тоже научил Джона и Майкла летать?»

— Если хочешь, — равнодушно сказал он, и она подбежала к Джону и Майклу и встряхнула их. «Проснись, — закричала она, — пришел Питер Пэн, и он должен научить нас летать».

Джон протер глаза. «Тогда я встану,» сказал он. Конечно, он уже был на полу. «Привет, — сказал он, — я встал!»

К этому времени Майкл тоже встал, выглядя острым, как нож с шестью лезвиями и пилой, но Питер внезапно молчал. Их лица приобрели ужасное лукавство детей, прислушивающихся к звукам из мира взрослых. Все было неподвижно, как соль. Тогда все было правильно. Не останавливайся! Все было неправильно. Нана, которая мучительно лаяла весь вечер, теперь замолчала. Они услышали ее молчание.

«Вон свет! Прячься! Быстро!» — воскликнул Джон, единственный раз за все приключение взяв на себя командование. Таким образом, когда Лиза вошла, держа Нану на руках, детская казалась совсем прежней, очень темной, и вы могли бы поклясться, что слышали, как трое злых воспитанниц ангельски дышали во сне. Они действительно делали это искусно из-за оконных занавесок.

Лиза была в дурном настроении, потому что месила на кухне рождественские пудинги и была вырвана из них с изюмом на щеке по нелепым подозрениям Наны. Она подумала, что лучший способ немного успокоиться — это отвести Нану на минутку в детскую, но, конечно, под стражу.

«Ну вот, подозрительная скотина», — сказала она, не жалея, что Нана в опале. «Они в полной безопасности, не так ли? Каждый из маленьких ангелочков крепко спит в постели. Прислушайтесь к их нежному дыханию».

Тут Майкл, воодушевленный своим успехом, дышал так громко, что их чуть не засекли. Нана знала такое дыхание и пыталась вырваться из лап Лизы.

Но Лиза была тупа. — Хватит, Нана, — строго сказала она, вытаскивая ее из комнаты. — Предупреждаю, если еще раз гавкнет, я прямиком пойду к барину и барыне и приведу их домой с вечеринки, а то, ох, не стану вас барин хлестать, только.

Она снова привязала несчастную собаку, но как вы думаете, Нана перестала лаять? Принесите хозяина и миссис домой с вечеринки! Ведь именно этого она и хотела. Как вы думаете, ей было все равно, будут ли ее высекать, лишь бы ее подопечные были в безопасности? К несчастью, Лиза вернулась к своим пудингам, а Нана, видя, что помощи от нее не будет, тянула и тянула цепь, пока, наконец, не порвала ее. Через мгновение она ворвалась в столовую № 27 и вскинула лапы к небу, что стало ее самым выразительным способом общения. Мистер и миссис Дарлинг сразу поняли, что в их детской происходит что-то ужасное, и, не попрощавшись с хозяйкой, бросились на улицу.

Но прошло уже десять минут с тех пор, как трое негодяев дышали за кулисами, а Питер Пэн может многое сделать за десять минут.

Теперь возвращаемся в детскую.

— Все в порядке, — объявил Джон, выходя из своего укрытия. «Я говорю, Питер, ты действительно умеешь летать?»

Вместо того, чтобы потрудиться ответить ему, Питер заметался по комнате, прихватив по пути каминную полку.

«Как топпинг!» — сказали Джон и Майкл.

«Как мило!» — воскликнула Венди.

«Да, я сладкая, о, я сладкая!» — сказал Питер, снова забывая о манерах.

Это выглядело восхитительно легко, и они пробовали это делать сначала с пола, а затем с кроватей, но всегда спускались, а не поднимались.

— Я говорю, как ты это делаешь? — спросил Джон, потирая колено. Он был довольно практичным мальчиком.

«Ты просто думаешь о прекрасных замечательных мыслях, — объяснил Питер, — и они поднимают тебя в воздух».

Он показал их снова.

«Ты такой ловкий, — сказал Джон, — не мог бы ты один раз сделать это очень медленно?»

Питер делал это и медленно, и быстро. «Теперь я понял, Венди!» — воскликнул Джон, но вскоре обнаружил, что нет. Ни один из них не мог пролететь ни дюйма, хотя даже Майкл умел говорить из двух слогов, а Питер не знал А от Я.

Конечно, Питер шутил с ними, потому что никто не может летать, пока на него не сдуют волшебную пыль. К счастью, как мы уже упоминали, одна из его рук была испачкана им, и он дунул на каждую из них, что дало самые превосходные результаты.

«Теперь просто покачай плечами вот так, — сказал он, — и отпусти».

Все они были на своих кроватях, и галантный Михаил отпустил их первым. Он не совсем хотел отпускать, но сделал это, и тотчас же его понесло через всю комнату.

«Я полетел!» — закричал он, все еще находясь в воздухе.

Джон отпустил и встретил Венди возле ванной.

«О, прекрасно!»

«Ах, рвет!»

«Посмотри на меня!»

«Посмотри на меня!»

«Посмотри на меня!»

Они были далеко не так элегантны, как Питер, они не могли не брыкаться, но их головы качались к потолку, а вкуснее этого почти ничего нет. Питер сначала протянул руку Венди, но был вынужден воздержаться, настолько возмутилась Тинк.

Они ходили вверх и вниз, по кругу и по кругу. Небесно было слово Венди.

«Я говорю,» воскликнул Джон, «почему бы нам всем не выйти?»

Конечно, на это их и манил Петр.

Майкл был готов: он хотел посмотреть, сколько времени ему потребуется, чтобы проехать миллиард миль. Но Венди колебалась.

«Русалки!» — снова сказал Питер.

«Оо!»

«И есть пираты».

«Пираты, — воскликнул Джон, схватив свою воскресную шляпу, — отпустите нас немедленно».

Как раз в этот момент мистер и миссис Дарлинг поспешили с Наной из 27-ми. Они выбежали на середину улицы, чтобы посмотреть на окно детской; и, да, она была еще закрыта, но комната горела светом, и самое душераздирающее зрелище: в тени на занавеске виднелись три фигурки в ночном одеянии, кружащиеся не на полу, а в воздухе.

Не троечки, а четвёрки!

В дрожи они открыли дверь на улицу. Мистер Дарлинг бросился бы наверх, но миссис Дарлинг велела ему идти потише. Она даже пыталась успокоить свое сердце.

Успеют ли они добраться до детской вовремя? Если да, то как им приятно, и мы все вздохнем с облегчением, но рассказа не будет. С другой стороны, если они не успеют, я торжественно обещаю, что в конце концов все наладится.

Они успели бы добраться до детской вовремя, если бы маленькие звездочки не наблюдали за ними. Еще раз звезды распахнули окно, и та самая маленькая звезда всех крикнула:

«Пещера, Питер!»

Тогда Петр понял, что нельзя терять ни минуты. — Пойдем, — властно крикнул он и сразу же взлетел в ночь, сопровождаемый Джоном, Майклом и Венди.

Мистер и миссис Дарлинг и Нана вбежали в детскую слишком поздно. Прилетели птицы.

Великий Гэтсби: Глава 6

Примерно в это же время молодой честолюбивый репортер из Нью-Йорка однажды утром подошел к двери Гэтсби и спросил, не хочет ли он что-нибудь сказать.

«Есть что сказать о чем?» — вежливо спросил Гэтсби.

«Почему, любое заявление выдать.»

Через пять минут суматохи выяснилось, что этот человек слышал имя Гэтсби в своем офисе в связи, которую он либо не хотел раскрывать, либо не до конца понимал. Это был его выходной, и он с похвальной инициативой поспешил «поглядеть».

Это был случайный выстрел, но чутье репортера не подвело. Дурная слава Гэтсби, распространяемая сотнями людей, принявших его гостеприимство и, таким образом, ставших авторитетами в его прошлом, росла все лето, пока о нем почти не стало известно. К нему привязались такие современные легенды, как «подземный трубопровод в Канаду», и была одна настойчивая история о том, что он жил вовсе не в доме, а в лодке, которая выглядела как дом и тайно перемещалась наверх. и вниз по берегу Лонг-Айленда. Трудно сказать, почему именно эти изобретения доставили удовольствие Джеймсу Гэтцу из Северной Дакоты.

Джеймс Гатц — таково было его настоящее или, по крайней мере, юридическое имя. Он изменил его в возрасте семнадцати лет и в тот момент, когда началась его карьера, когда он увидел, как яхта Дэна Коди бросила якорь над самой коварной отмелей на Верхнем озере. Это был Джеймс Гэтц, который в тот день слонялся по пляжу в рваной зеленой майке и парусиновых штанах, но уже Джей Гэтсби одолжил гребную лодку, отплыл к Tuolomee и сообщил Коди, что ветер может подхватить его и разбить за полчаса.

Полагаю, у него уже давно было готово имя, даже тогда. Его родители были неуклюжими и неудачливыми фермерами — его воображение никогда не воспринимало их как своих родителей. Правда заключалась в том, что Джей Гэтсби из Уэст-Эгга, Лонг-Айленд, возник из своего платонического представления о себе. Он был сыном Божьим — фраза, которая, если она что-то значит, значит именно это, — и он, должно быть, занимается Делом Своего Отца, служа необъятной, вульгарной и похотливой красоте. Так что он изобрел именно такого Джея Гэтсби, какого мог бы изобрести семнадцатилетний мальчишка, и этой концепции он был верен до конца.

Больше года он пробирался вдоль южного берега Верхнего озера в качестве копателя моллюсков и ловца лосося или в любой другой должности, которая приносила ему еду и постель. Его коричневое закаленное тело естественным образом пережило наполовину яростную, наполовину ленивую работу бодрящих дней. Он рано знал женщин, и, поскольку они его баловали, он стал презирать их, юных девственниц за их невежество, остальных за истерику по поводу того, что он в своей подавляющей эгоцентричности считал само собой разумеющимся.

Но его сердце было в постоянном бурном бунте. Самые гротескные и фантастические фантазии преследовали его в постели по ночам. Вселенная невыразимой безвкусицы вертелась в его мозгу, пока часы тикали на умывальнике, а луна заливала влажным светом его спутанную одежду на полу. Каждую ночь он добавлял узор своим фантазиям, пока сонливость не смыкалась с какой-нибудь яркой сценой в объятиях забывчивости. Какое-то время эти мечтания давали выход его воображению; они были удовлетворительным намеком на нереальность реальности, обещанием, что скала мира прочно стоит на крыле феи.

Стремление к будущей славе привело его за несколько месяцев до этого в небольшой лютеранский колледж Святого Олафа в южной Миннесоте. Он пробыл там две недели, встревоженный ее свирепым равнодушием к барабанам его судьбы, к самой судьбе и презирая работу дворника, которой ему предстояло расплачиваться. Затем он вернулся к Верхнему озеру и все еще искал, чем бы заняться в тот день, когда яхта Дэна Коди бросила якорь на мелководье у берега.

Коди тогда было пятьдесят лет, он был продуктом серебряных приисков Невады, Юкона, всех стремлений к металлу, начиная с Семьдесят пятого года. Сделки с медью из Монтаны, которые многократно сделали его миллионером, показали, что он физически крепок, но на грани мягкотелости, и, подозревая это, бесконечное число женщин пытались отлучить его от его денег. Не слишком пикантные разветвления, которыми Элла Кэй, газетчица, разыграла мадам де Ментенон до его слабости и отправила его в море на яхте, были общеизвестны напыщенной журналистике 19-го века.02. Он плыл по слишком гостеприимным берегам в течение пяти лет, когда он появился как судьба Джеймса Гэтца в заливе Литл-Герл.

Для юного Гатца, отдыхавшего на веслах и глядящего на перила палубы, яхта представляла всю красоту и гламур мира. Я полагаю, он улыбался Коди — вероятно, он обнаружил, что людям нравится, когда он улыбается. Во всяком случае, Коди задал ему несколько вопросов (один из них касался совершенно нового имени) и обнаружил, что он быстр и экстравагантно амбициозен. Через несколько дней он отвез его в Дулут и купил синее пальто, шесть пар белых штанов из утятины и кепку яхтсмена. И когда Tuolomee уехал в Вест-Индию, и Гэтсби тоже уехал на Берберийское побережье.

Он работал в какой-то неопределенной личной должности — пока он оставался с Коди, он, в свою очередь, был стюардом, помощником, шкипером, секретарем и даже тюремщиком, потому что трезвый Дэн Коди знал, какими щедрыми делами может вскоре заняться пьяный Дэн Коди, и он предоставил на случай таких непредвиденных обстоятельств, все больше и больше доверяя Гэтсби. Договоренность длилась пять лет, в течение которых лодка трижды обогнула континент. Это могло бы продолжаться бесконечно долго, если бы не тот факт, что однажды ночью в Бостоне на борт поднялась Элла Кей, а неделю спустя Дэн Коди негостеприимно умер.

Я помню его портрет в спальне Гэтсби, седой, румяный мужчина с суровым пустым лицом — развратник-первопроходец, который в какой-то период американской жизни вернул на восточное побережье дикое насилие пограничных борделей и салунов. Косвенно из-за Коди Гэтсби так мало пил. Иногда во время веселых вечеринок женщины втирали ему в волосы шампанское; для себя он выработал привычку оставлять ликер в покое.

И именно от Коди он унаследовал деньги — наследство в двадцать пять тысяч долларов. Он не понял. Он так и не понял, какой юридический механизм был использован против него, но то, что осталось от миллионов, досталось Элле Кей в целости и сохранности. Он остался со своим единственно подходящим образованием; смутный контур Джея Гэтсби превратился в вещественность мужчины.

Он рассказал мне все это намного позже, но я записал это здесь, чтобы развеять первые дикие слухи о его происхождении, которые даже отдаленно не соответствовали действительности. Более того, он сказал мне это в момент смятения, когда я дошел до того, что поверил всему и ничему о нем. Поэтому я пользуюсь этой короткой остановкой, пока Гэтсби, так сказать, отдышался, чтобы избавиться от этого набора заблуждений.

Приостановка была и в моем отношении к его делам. В течение нескольких недель я не видел его и не слышал его голоса по телефону — в основном я был в Нью-Йорке, слоняясь с Джордан и пытаясь заискивать перед ее дряхлой теткой, — но в конце концов я пришел к нему домой в один воскресный день. Я не пробыл там и двух минут, как кто-то привел Тома Бьюкенена выпить. Я был поражен, естественно, но действительно удивительно, что это не случалось раньше.

Это была группа из трех человек верхом на лошадях — Том, мужчина по имени Слоан и хорошенькая женщина в коричневом костюме для верховой езды, которая уже была там раньше.

«Рад вас видеть», — сказал Гэтсби, стоя на крыльце. — Я рад, что вы заглянули.

Как будто им не все равно!

«Садитесь. Выкурите сигарету или сигару.» Он быстро прошелся по комнате, звоня в колокольчики. — Я выпью за тебя через минуту.

Он был глубоко тронут тем фактом, что Том был там. Но он все равно будет беспокоиться, пока не даст им что-нибудь, смутно понимая, что это все, за чем они пришли. Мистер Слоун ничего не хотел. Лимонад? Нет, спасибо. Немного шампанского? Вообще ничего, спасибо. . . . Мне жаль —

«Хорошо прокатился?»

«Здесь очень хорошие дороги.»

«Я полагаю, автомобили…»

«Да».

Движимый непреодолимым порывом, Гэтсби повернулся к Тому, который принял представление как незнакомца.

«Мне кажется, мы уже где-то встречались, мистер Бьюкенен.»

«О, да,» сказал Том, грубовато вежливо, но явно ничего не помня. — Так мы и сделали. Я очень хорошо помню.

«Примерно две недели назад.»

«Правильно. Ты был здесь с Ником.»

— Я знаю вашу жену, — почти агрессивно продолжал Гэтсби.

«Это так?»

Том повернулся ко мне.

«Ник, ты живешь поблизости?»

«По соседству».

«Это так?»

Мистер Слоан не стал вступать в разговор, но высокомерно откинулся на спинку стула; женщина тоже ничего не сказала, пока неожиданно, после двух глотков, не стала приветливой.

«Мы все придем на вашу следующую вечеринку, мистер Гэтсби», — предложила она. «Что ты говоришь?»

«Конечно. Буду рад видеть вас.»

«Будьте очень милы,» без благодарности сказал мистер Слоан. «Ну… думаю, пора домой».

«Пожалуйста, не торопитесь», — призвал их Гэтсби. Теперь он контролировал себя и хотел больше видеть Тома. — Почему бы вам… почему бы вам не остаться на ужин? Я не удивлюсь, если еще кто-нибудь заглянет из Нью-Йорка.

«Вы приходите ужинать с  ко мне ,» восторженно сказала дама. «Вы оба.»

В том числе и я. Мистер Слоун поднялся на ноги.

— Пойдем, — сказал он, но только ей.

«Я серьезно», настаивала она. «Я бы хотел, чтобы ты был у меня. Много места».

Гэтсби вопросительно посмотрел на меня. Он хотел уйти, но не видел, чтобы мистер Слоун решил, что ему не следует.

«Боюсь, я не смогу», — сказал я.

«Ну, ты пришел,» сказала она, сосредоточившись на Гэтсби.

Мистер Слоан что-то пробормотал ей на ухо.

— Мы не опоздаем, если начнем сейчас, — громко заявила она.

— У меня нет лошади, — сказал Гэтсби. «В армии я ездил верхом, но так и не купил лошадь. Мне придется следовать за вами на моей машине. Извините, на минутку».

Остальные вышли на крыльцо, где Слоан и леди начали страстный разговор в сторонке.

«Боже мой, я верю, что этот человек идет», сказал Том. — Разве он не знает, что она не хочет его?

«Она говорит, что хочет его.»

«У нее большой званый обед, и он не узнает там ни души.» Он нахмурился. «Интересно, где, черт возьми, он встретил Дейзи. Ей-богу, может быть, я и старомоден в своих идеях, но в наши дни женщины слишком много бегают, чтобы меня устраивать. Они встречают всевозможных сумасшедших рыб».

Внезапно мистер Слоун и дама спустились по ступенькам и сели на лошадей.

«Пошли, — сказал мистер Слоун Тому, — мы опаздываем. Нам нужно идти». А потом мне: «Скажи ему, что мы не можем ждать, хорошо?»

Том и я пожали друг другу руки, остальные обменялись прохладными кивками и быстро побежали по дорожке, исчезнув под августовской листвой как раз в тот момент, когда Гэтсби в шляпе и легком пальто в руке вышел из парадной двери.
 

Том явно был возмущен беготней Дейзи в одиночестве, потому что в следующую субботу вечером он пришел с ней на вечеринку к Гэтсби. Возможно, его присутствие придавало вечеру особую тягостность — в моей памяти он выделяется на фоне других вечеринок Гэтсби тем летом. Там были те же люди или, по крайней мере, те же люди, то же обилие шампанского, та же разноцветная, многоклавишная суматоха, но я почувствовал в воздухе какую-то неприятность, всепроникающую резкость, которой здесь не было. до. Или, может быть, я просто привык к нему, привык принимать Вест-Эгг как самодостаточный мир, со своими собственными стандартами и своими великими фигурами, не имеющий себе равных, потому что не осознавал этого, и теперь я смотрел на это снова, глазами Дейзи. Всегда грустно смотреть новыми глазами на вещи, на которые вы потратили свои собственные способности приспосабливаться.

Они прибыли в сумерки, и пока мы гуляли среди сверкающих сотен людей, голос Дейзи шептал ей в горло.

«Эти вещи меня так волнуют», прошептала она. — Если ты захочешь поцеловать меня в любое время вечера, Ник, просто дай мне знать, и я с радостью организую это для тебя. Просто назови мое имя. Или предъяви зеленую карточку. Я выдаю зеленую…

«Оглянитесь», — предложил Гэтсби.

«Я осматриваюсь. У меня чудесное…»

«Вы должны увидеть лица многих людей, о которых вы слышали.»

Надменные глаза Тома блуждали по толпе.

«Мы не очень много ходим,» сказал он. — На самом деле я просто думал, что не знаю здесь ни души.

«Возможно, вы знаете эту даму.» Гэтсби указал на великолепную, почти человеческую орхидею женщины, которая торжественно восседала под белой сливой. Том и Дейзи уставились на них с тем особенно нереальным чувством, которое сопровождает узнавание до сих пор призрачной кинозвезды.

«Она прелесть», сказала Дейзи.

«Мужчина, склонившийся над ней, — ее директор.»

Он церемонно водил их от группы к группе:

«Миссис Бьюкенен… и мистер Бьюкенен…» После секундного колебания он добавил: «игрок в поло».

— О нет, — быстро возразил Том, — не я.

Но, видимо, Гэтсби это понравилось, потому что Том оставался «игроком в поло» до конца вечера.

«Я никогда не встречал столько знаменитостей!» — воскликнула Дейзи. — Мне нравился этот человек — как его звали? — с таким-то синим носом.

Гэтсби опознал его, добавив, что он был мелким продюсером.

«Ну, он мне все равно понравился.»

«Я бы предпочел не быть игроком в поло,» любезно сказал Том, «Я бы предпочел смотреть на всех этих знаменитых людей в… в забвении.»

Дейзи и Гэтсби танцевали. Помню, меня удивил его изящный, консервативный фокстрот — я никогда раньше не видел, как он танцует. Потом они неторопливо подошли к моему дому и с полчаса просидели на крыльце, а я по ее просьбе оставался настороже в саду: «На случай, если будет пожар или наводнение, — объяснила она, — или какое-нибудь стихийное бедствие».

Том появился из своего забытья, когда мы вместе садились ужинать. — Не возражаете, если я поем здесь с кем-нибудь? он сказал. «Парень получает некоторые забавные вещи.»

— Продолжайте, — весело ответила Дейзи, — и если вы хотите записать какие-нибудь адреса, вот мой маленький золотой карандаш… Через некоторое время она огляделась и сказала мне, что девушка «обычная, но хорошенькая», и я знал, что, за исключением получаса, проведенного наедине с Гэтсби, ей было не до веселья.

Мы сидели за особенно пьяным столом. Это была моя вина — Гэтсби вызвали к телефону, и я наслаждался этими же людьми всего две недели назад. Но то, что забавляло меня тогда, теперь превратилось в сепсис в эфире.

«Как вы себя чувствуете, мисс Бедекер?»

Девушка, к которой обращались, безуспешно пыталась сесть мне на плечо. При этом вопросе она села и открыла глаза.

«Что?»

Массивная и вялая женщина, которая уговаривала Дейзи завтра поиграть с ней в гольф в местном клубе, выступила в защиту мисс Бедекер:

«О, теперь с ней все в порядке. Когда она выпивает пять или шесть коктейлей, она всегда начинает так кричать. Я говорю ей, что она должна оставить это в покое.»

«Оставлю это в покое», — глухо подтвердил обвиняемый.

«Мы слышали, как вы кричали, поэтому я сказал доктору Сиветту: «Кто-то нуждается в вашей помощи, док».

«Я уверен, что она очень вам обязана», — без благодарности сказал другой друг. — Но ты промочил ее платье, когда засунул ее голову в бассейн.

«Все, что я ненавижу, так это то, что моя голова застревает в луже», — пробормотала мисс Бедекер. «Однажды в Нью-Джерси меня чуть не утопили».

«Тогда вам следует оставить это в покое», возразил доктор Цивет.

«Говори за себя!» — яростно воскликнула мисс Бедекер. «У тебя рука трясется. Я бы не позволил тебе оперировать меня!»

Так было. Почти последнее, что я помню, это то, как мы стояли с Дейзи и смотрели на кинорежиссера и его звезду. Они все еще находились под белой сливой, и их лица соприкасались, если не считать бледного, тонкого лунного луча между ними. Мне пришло в голову, что он весь вечер очень медленно наклонялся к ней, чтобы достичь этой близости, и даже пока я смотрел, я видел, как он наклонился на последний градус и поцеловал ее в щеку.

«Она мне нравится, — сказала Дейзи, — я думаю, она прекрасна».

Но все остальное ее оскорбило — и бесспорно, потому что это был не жест, а эмоция. Она была в ужасе от Вест-Эгга, этого беспрецедентного «места», порожденного Бродвеем в рыбацкой деревушке на Лонг-Айленде, — от ее грубой энергии, раздражавшей старые эвфемизмы, и от слишком навязчивой судьбы, которая загнала его обитателей кратчайшим путем из ничего. ничего. Она видела что-то ужасное в самой простоте, которую не могла понять.

Я сидел с ними на ступеньках, пока они ждали свою машину. Здесь было темно: только яркая дверь посылала десять квадратных футов света в мягкое черное утро. Иногда какая-нибудь тень двигалась по шторе уборной наверху, сменялась другой тенью, бесконечной вереницей теней, которые румянились и пудрились в невидимом стекле.

«Кто такой этот Гэтсби?» — внезапно спросил Том. — Какой-нибудь крупный бутлегер?

«Где ты это услышал?» — спросил я.

«Я этого не слышал. Мне это показалось. Знаете, многие из этих недавно разбогатевших людей — просто крупные бутлегеры.»

— Не Гэтсби, — коротко сказал я.

Какое-то время он молчал. Камешки дорожки хрустели под его ногами.

«Ну, он наверняка напрягся, чтобы собрать этот зверинец.»

Ветерок шевелил серую дымку мехового воротника Дейзи.

— По крайней мере, они интереснее, чем люди, которых мы знаем, — сказала она с усилием.

«Ты не выглядел таким заинтересованным.»

«Ну, был.»

Том рассмеялся и повернулся ко мне.

«Вы заметили лицо Дейзи, когда та девушка попросила ее окунуть ее под холодный душ?»

Дейзи начала петь под музыку хриплым, ритмичным шепотом, выявляя в каждом слове значение, которого оно никогда не имело раньше и никогда не будет иметь снова. Когда мелодия зазвучала, ее голос сладко прервался, следуя за ней, как это бывает с голосами контральто, и каждое изменение выплескивало в эфир немного ее теплой человеческой магии.

— Приходит много людей, которых не пригласили, — вдруг сказала она. «Эта девушка не была приглашена. Они просто ворвались внутрь, а он слишком вежлив, чтобы возражать».

«Я хотел бы знать, кто он и чем занимается», настаивал Том. — И я думаю, что обязательно выясню.

«Я могу сказать вам прямо сейчас», ответила она. «У него было несколько аптек, много аптек. Он сам их построил».

Медлительный лимузин подъехал к дорожке.

«Спокойной ночи, Ник», сказала Дейзи.

Ее взгляд оторвался от меня и устремился к освещенной вершине ступенек, где из открытой двери доносился мелодичный грустный вальс того года «Три часа ночи». В конце концов, в самой непринужденности вечеринки Гэтсби были романтические возможности, совершенно отсутствовавшие в ее мире. Что было там в этой песне, что, казалось, звало ее обратно внутрь себя? Что будет теперь, в смутные неисчислимые часы? Возможно, придет какой-нибудь невероятный гость, человек бесконечно редкий и вызывающий восхищение, какая-нибудь по-настоящему лучезарная юная девушка, которая одним свежим взглядом на Гэтсби, одним мгновением волшебной встречи сотрет эти пять лет непоколебимой преданности.
 

В ту ночь я остался допоздна. Гэтсби попросил меня подождать, пока он освободится, и я задержался в саду до тех пор, пока с черного пляжа не прибежала неизбежная группа купающихся, холодная и возбужденная, пока не погас свет в комнатах для гостей наверху. Когда он наконец спустился по ступеням, загорелая кожа на его лице была необычно туго натянута, а глаза блестели и устали.

— Ей это не понравилось, — тут же сказал он.

«Конечно.»

«Ей это не понравилось», настаивал он. «Она не очень хорошо провела время».

Он молчал, и я догадывался о его невыразимой подавленности.

«Я чувствую себя далеко от нее», сказал он. — Трудно заставить ее понять.

«Ты имеешь в виду танцы?»

«Танец?» Он отмахнулся от всех танцев, которые устроил, по щелчку пальцев. «Старый спорт, танец не важен».

Он хотел от Дейзи не меньше, чем того, чтобы она подошла к Тому и сказала: «Я никогда тебя не любила». После того, как она уничтожила три года этим приговором, они могли решить, какие более практические меры следует предпринять. Один из них заключался в том, что после того, как она будет свободна, они должны вернуться в Луисвилл и пожениться в ее доме, как если бы это было пять лет назад.

«И она не понимает», сказал он. «Раньше она могла понять. Мы сидели часами…»

Он замолчал и начал ходить взад-вперед по пустынной дорожке, усеянной фруктовыми корками, ненужными подарками и раздавленными цветами.

«Я бы не стал требовать от нее слишком многого», рискнул я. «Вы не можете повторить прошлое».

«Не могу повторить прошлое?» — воскликнул он недоверчиво. «Почему, конечно, вы можете!»

Он дико огляделся вокруг, как будто прошлое скрывалось здесь, в тени его дома, вне досягаемости его руки.

«Я все исправлю, как было раньше», сказал он, решительно кивая. «Она увидит».

Он много говорил о прошлом, и я понял, что он хотел восстановить что-то, возможно, какое-то представление о себе, которое вошло в любовь к Дейзи. С тех пор его жизнь была запутанной и беспорядочной, но если бы он мог однажды вернуться в некое исходное место и пройтись по нему медленно, он мог бы узнать, что это за штука. . . .

. . . Однажды осенней ночью, пять лет назад, они шли по улице, когда опадали листья, и пришли к месту, где не было деревьев, а тротуар был белым от лунного света. Здесь они остановились и повернулись друг к другу. Ночь была прохладная, с тем таинственным возбуждением, какое бывает при двух сменах года. Тихие огоньки в домах гудели во мраке, и среди звезд было движение и суета. Краем глаза Гэтсби увидел, что блоки тротуара действительно образовывали лестницу и поднимались к потайному месту над деревьями — он мог бы взобраться на него, если бы поднялся один, и, оказавшись там, мог бы сосать сосок жизнь, глоток несравненного молока чуда.

Его сердце билось все быстрее и быстрее, когда бледное лицо Дейзи приблизилось к его собственному. Он знал, что, когда он поцелует эту девушку и навеки соединит свои невыразимые видения с ее бренным дыханием, его разум никогда больше не будет возиться, как разум Бога. Так что он подождал, еще немного прислушиваясь к звучанию камертона, ударившего по звезде.